Голландская Ост-Индская компания, за которой стояли ресурсы всего государства, одерживала верх. И англичане, не в силах ей противостоять, решили закрепиться в Индии. В это время империя Моголов по мере продвижения на юг соприкоснулась с португальскими колониями, угнездившимися по всему побережью: Гоа, Диу, Даман, Сурат, Сангаон, Хугли. У Моголов флота не было, бороться за моря они не могли, и пришлось договариваться — например, отстегивать португальцам за разрешение морского проезда мусульманских паломников в Мекку. И когда вдобавок к португальцам появились англичане, им сперва отказали. Но в 1612 г. корабли британской Ост-Индской компании разбили у Сурата португальскую эскадру, падишах Джахангир пришел к выводу, что такой союзник может быть полезен, и дал разрешение на создание в Сурате их фактории. Так началось проникновение англичан в Индию.
13. КРУГОМ ВРАГИ…
Почти все описания Смутного времени завершаются изгнанием поляков из Москвы и избранием царя. А дальше, вроде, все пошло путем… Нет. Это была нижайшая точка падения России на всем промежутке от 1237 до 1917 г. Тысячи населенных пунктов обратились в пепелища, уцелевшие жители разбрелись кто куда. Даже на более благополучном севере в 15 уездах из 37.750 крестьянских дворов 3.609 стояли заброшенными. Во многих местностях не пахали землю — не было лошадей, семян, работников. Да и какой смысл растить хлеб, если все равно ограбят? Поголовье скота упало. В России царил голод. От разлагающихся трупов, “осадных сидений”, плохого питания начались эпидемии.
По инициативе игумена Троице-Сергиева монастыря Дионисия обитель устроила в своих слободах странноприимные дома и больницы, давала приют калекам и беженцам, обеспечивала их работой, одеждой, питанием, лечила хворых, а монахи по окрестностям собирали и хоронили покойников. Один из них писал: “Мы сами с братом Симоном погребли 4 тясячи мертвецов, потом по приказу архимандрита отправились по селам и деревням и за полгода погребли по смете более 3 тысяч”. Некоторые исследователи полагают, что население страны сократилось на треть, другие считают — на четверть.
Сожженная Москва только начинала отстраиваться — люди жили в землянках, шалашах, рубили первые избы. Но прежде москвичи кормились ремеслами и торговлей, а теперь торговли не было, и возвращались немногие. О состоянии государства говорит хотя бы то, что Михаил Федорович, отправляясь в столицу, распорядился к его приезду привести в порядок Золотую палату и жилые помещения для себя и матери. Бояре отвечали, что успеют приготовить лишь несколько комнат, да и то “скоро нельзя” — кремлевские дворцы стояли без крыш, полов, окон, мебели, а отремонтировать их не было ни средств, ни мастеров. А в Ярославле царь застрял из-за отсутствия подвод. Нашли только для самого монарха, а все сопровождающие его лица должны были идти пешком.
И со всех сторон — враги. Молодой шведский король Густав II Адольф был одним из лучших подководцев Европы. Взойдя на трон, начал реформы армии, чтобы еще выше поднять ее боеспособность. Перевооружал новейшими мушкетами и пушками, формировал кадровые полки, привлек к службе дворянство, даровав ему большие привилегии — беспошлинную торговлю, полицейскую и судебную власть над крестьянами. Шведы продолжали покорять Северо-Запад. Были взяты Гдов, Порхов, Ивангород, Старая Русса. Шведы и наемники вели себя примерно так же, как привыкли в любой завоеванной стране. Голландские послы, посетившие эти края, застали в некогда богатой Старой Руссе пожарища, руины церквей и монастырей. Писали: “Жители были умерщвлены, и все окрестные города опустошены”. Губернатор Делагарди ставил во всех городах отряды и двух начальников — шведа и русского, но русскому гарнизон не подчинялся. Была предпринята вторая попытка захватить Псков. Но горожане по-прежнему покоряться “немцам” не желали и врага отбили. Изгнали захватчиков и из Тихвинского монастыря, где находилась знаменитая Тихвинская икона Богородицы, по преданию написанная самим Св. апостолом Лукой. Здесь народ поддержал избрание Михаила Романова, а когда шведы заявились в обитель, намереваясь пограбить, люди восстали, создали ополчение, нанесли поражение неприятельскому отряду на р. Усть и вышвырнули из монастыря.
Польские гарнизоны стояли в Вязьме и других западных городах. Лисовский с 2,5 тыс. рейтар безобразничал на Псковщине. Ширяй с украинцами разграбил Вологду. По стране бродили и более мелкие отряды поляков, запорожцев и “воровских казаков”. А Сигизмунд III о мире слышать не хотел. После прошлых неудач собрать “рыцарство” ему было трудно. Но эмиссары короля призвали удачливого запорожского гетмана Сагайдачного, совершившего еще один морской рейд и разграбившего Кафу. Запорожцы вторглись крупными силами, взяли Козельск, Болхов, Перемышль и нацелились на Калугу.
Что касается Крыма, то почти все Смутное время Россию отчасти выручали турецко-иранская и турецко-польская войны, куда отвлекались контингенты татар. Но в 1612 г. с шахом был заключен мир, и орды крымцев привычно рванули за добычей на север. Прежних оборонительных систем не существовало, гарнизоны крепостей, казаки и дворяне ушли с самозванцами, земскими ополчениями, кто сгинул, кто служил в другом месте. И загоны хищников действовали беспрепятственно. Вся южная окраина, заселенная при Федоре и Годунове, окрестности Воронежа, Оскола, Белгорода, снова превратились в пустыню. Степняки проникали к Туле, Рязани, Белеву, Одоеву, Данилову. И жители, жаловались, что татары “живут у них без выходу”. Сколько народу угнали в полон, неизвестно. Одни оценивают в 50 тыс., другие в 200 тыс.
К набегам присоединились и ногаи. Был полностью истреблен и сожжен Саратов. Правда, астраханскому воеводе Хворостинину удалось нанести им поражение и пленить князя Джан-Арслана, но бунтовали и черемисы, мордва, чуваши. Одним хотелось пограбить, другие восставали из-за того, что не стало центральной власти, способной их защитить от произвола местных начальников — в Смуту руководящие посты часто захватывали не лучшие кандидатуры. Колобродили и волжские казаки. В отличие от донских, они не представляли этнической или организационной общности, а были почти сплошь “воровскими”, из вольницы, разбойничавшей на этой речной магистрали, или “кормовых казаков”, т. е. матросов, очутившихся без работы в портовых городах.
На Кавказе после того, как самая буйная вольница схлынула с “царевичем Петром”, остались более дисциплинированные стрельцы и казаки во главе с терским воеводой Петром Головиным. И продолжали удерживать рубежи и служить России (порой уже неизвестно какой). Без надежды на помощь сами принимали решения и пытались лавировать в здешней политике. А она была сложной. Очищая от турок Восточное Закавказье, шах Аббас решил попутно подмять и Дагестан. В 1607 г. послал отряд на Табасаран, что вызвало столкновения с горцами. Тогда шах стал готовиться более тщательно. Опорную базу организовал в Дербенте, куда переселил верных ему тюрок-надаров, а на местных суннитов начал гонения. Шамхал Тарковский совсем недавно присягал туркам, помогая им громить Койсинский и Сунженский остроги, но теперь дагестанцы забеспокоились — действия Аббаса в Закавказье и Дербенте показывали, что речь идет не о покровительстве, а о порабощении. И правители Тарков Гирей и Ильяс Сурхановы обратились к русским, опять просясь в подданство, только бы помогли. Ну а что мог сделать Головин? Обнадеживал, вел переговоры, слал доклады в Астрахань. И готовил к обороне собственную крепость. Но предпринятый персами в 1611-12 гг поход в Дагестан провалился, они увязли в боях за горные селения и отступили.
В Сибири возникли свои проблемы. Русская Смута и здесь аукнулась восстаниями. Кодская княгиня Анна с обдорским князьцом Василием взбунтовали несколько хантских родов, осадили Березов, но в бою были рассеяны. Анна не унялась, стала сколачивать союз с князьцами Чумеем, Кеулом и Таиром Самаровым, устанавливать связи с иртышскими татарами, тюменскими и туринскими хантами. Но и у русских нашлись доброжелатели, предупредили. И власти сумели предотвратить выступление, внезапным рейдом арестовав главных заговорщиков. Много неприятностей доставляла славившаяся крайней жестокостью “юрацкая кровавая самоядь”, нападала и на русские, и на остяцкие селения, разбойничала по дорогам, охотилась за судами в Обской губе. Бывало, что служилые в острожках и городках по несколько дней “сидели от самояди в осаде”.
Впрочем, с такими трудностями справлялись. Освоение Сибири продолжалось даже в смуту. Землепроходцы, действующие из Мангазеи, в 1607 г. заложили при впадении р. Турухан в Енисей Туруханский острог, построили Инбацкое зимовье. Позже экспедиция “торгового человека” Кондратия Курочкина обследовала фарватер Нижнего Енисея, совершила плавание на Таймыр. Причем шел он уже по известному, проторенному ранее маршруту. Продвигаясь на юге, русские землепроходцы встретились с новым для себя народом — могнолами. И установили с ними неплохие отношения, при Шуйском в Монголию отправилось русское посольство, а в Москву монгольское. Провели переговоры о торговле, о взаимопомощи, о “размежевании” податей, которые те и другие берут с местных племен. Но монголы не были политически едины. В эти же годы у них разгорелась внутренняя борьба, и отделилась западная ветвь, ойраты (калмыки). Четыре племени — торгоут, дербет, горос, хошут, покинули прежние кочевья и начали мигрировать на запад. Они были куда более многочисленны, чем другие сибирские народы, каждое племя — десятки тысяч кибиток. Были отлично организованы и вооружены. Калмыки начали появляться у русских сибирских форпостов, произошли первые столкновения.
А из Москвы, пользуясь Смутой, сбежал сын Кучума Ишим. И принялся поднимать жителей Сибири против русских, разнося слухи о крушении Московского государства. В 1608 г. его подручный Урус-мурза совершил налет на Тюмень, погромил хозяйства служилых и два юрта местных татар. В погоню за ними отправился атаман Дружина Юрьев с отрядом казаков, “служилой литвы” и татар, догнали за Исетью, разгромили и отбили полон. Но дальше “кучумовичи” породнились с калмыками — и вот тогда-то заполыхало в полную силу. К их союзу примкнули енисейские киргизы, “кузнецкие татары”. Нападения пошли постоянно. Деревни и мелкие острожки горели и погибали вместе с защитниками. Более крупные города кое-как отбивались. Хотя с другой стороны, эта угроза помогла сплотить вокруг русских тех же хантов, манси, иртышских и обских татар, не ожидавших для себя от “кучумовичей” и ойратов ничего хорошего. И поддержка “ясачных” во многом способствовала успешной обороне.
Новый фронт мог возникнуть даже на Севере. Один из палачей Москвы, капитан Маржерет, вовремя уехавший в Европу, вместе с несколькими английскими офицерами подкатывался к британскому королю Якову I с проектом послать эскадру в Архангельск и захватить “бесхозные” районы России. Другой авантюрист, Штаден, обращался с подобными предложениями к германскому императору Рудольфу II, королям Дании и Швеции, высчитывая, сколько для этого надо кораблей, пушек и солдат. Аналогичные планы обсуждались при испанском дворе. Однако Яков был мудрым и взвешенным политиком, и авантюру отверг, хорошо понимая, что даже призрачная удача поссорит англичан с русскими и не окупит выгод, которые Британия имела от торговли.
Тем не менее было сделано несколько попыток самим проникнуть в Сибирь. В 1607–1608 гг Гудзон по договору с английской Московской компанией совершил два плавания, но не смог пробиться через льды. После чего он перешел к голландцам и предпринял третью экспедицию в Карское море. Его команда испугалась суровой погоды, взбунтовалась, а на обратном пути судно отнесло к Америке, где Гудзон открыл новую бухту — место будущего Нью-Йорка. Испанского Филиппа III возможность захвата русского Севера заинтересовала. Но очень уж не с руки получалось, весь путь туда пролегал мимо протестантских государств и оказывался под потенциальными ударами англичан, голландцев, датчан и шведов. Императору Рудольфу из-за войн с братом было не до того. А шведы, как уже отмечалось, пробовали подчинить Север ультиматумами и воззваниями, но применить силовые меры не могли — кораблям пришлось бы идти мимо Норвегии, а она принадлежала враждебной им Дании.
Тем не менее, и без северного фронта Россия очутилась в кольце врагов. Да и внутренний развал давал себя знать. “Казанское государство” во главе со своим лидером дьяком Шульгиным кочевряжилось и торговалось, пыталось сохранить некую самостоятельность и отказывалось присягать Романову. Не признала царя и Астрахань с Лжедмитрием IV — она в период безвременья разбаловалась и привыкла никому не подчиняться. А Заруцкий старался раздуть новый пожар Смуты. Он со своими отрядами разграбил Коломну и ушел добывать “воренку” Рязань. Был отражен воеводой Михаилом Бутурлиным, но захватил слабее укрепленный г. Михайлов. Сюда к нему стекался всякий сброд, и под знаменами “царевича Ивана Дмитриевича” набралось 3 тыс. чел. Сперва решили взбунтовать крестьян, призывая их громить поместья. Но вскоре и крестьян совершенно достали, поскольку с ними бандиты тоже не церемонились, грабили и насильничали.
Вот в таких условиях Михаилу довелось принимать царство. Армии не существовало. Не было уже корпуса стрельцов, невозможно было собрать дворян и летей боярских “конно, людно и оружно”, поскольку их поместья были разорены, не имелось ни коней, ни людей, и не на что было вооружиться. Вместо прежних грозных полков действовали лишь небольшие отряды, собранные с миру по нитке. Когда Михаил Федорович прибыл в Ярославль, его встретила толпа с челобитными — в Смутное время грамоты на поместья служилым раздавали все, кому не лень, и Шуйский, и самозванцы, и поляки, и семибоярщина, и земские правительства, и возникла полнейшая путаница. А купцы, посадские и крестьяне жаловались на разорение, просили помощи. То же самое повторилось в Ростове.
Когда царь добрался до Троице-Сергиева монастыря, увидел вдруг группу дворян, израненных и раздетых донага — разбойники обобрали их в Мытищах, и им чудом удалось остаться в живых. А сразу вслед за этим примчались в панике беженцы, сообщившие, что “воровские казаки” захватили и грабят Дмитров… Борьбу за восстановление России приходилось начинать чуть ли не с нуля, “подручными средствами”. Казанцев угрозами и церковными увещеваниями все же вразумили, они принесли присягу. О безобразиях разбойников царь направил грамоту в Москву. Земский Собор распорядился зачитать ее в Успенском соборе перед ополченскими казаками и атаманами, и те на кругу постановили самим унять бандитизм, выделив отряды для патрулирования дорог. А в Москве и слободах назначили земских “объезжих голов” для наблюдения за порядком.
Несколько казачьих станиц отправили в Псков — помочь единственному городу Северо-западного края, который еще сопротивлялся иноземцам. Еще 2,5 тыс. казаков ушли в Калугу и остановили появившиеся у ее стен авангарды Сагайдачного. Особую опасность представлял Заруцкий. Все оборонительные и созидательные меры ничего не стоили, если бы ему удалось вновь развязать гражданскую войну. Против него назначили Ивана Одоевского, приказав ему собирать рать из служилых Владимира, Суздаля, Рязани, Тулы, Брянска, Ельца, Тарусы. Атаман узнал, что на него скликают силы и из Михайлова ушел к Лебедяни. Одоевский в конце апреля выступил за ним. Заруцкий стал отступать к Воронежу, но в мае царское войско догнало его. Бились в степи два дня “беспрестанно”. Однако атаман уже терял авторитет у казаков, имя “воренка” после избрания Михаила привлекало все меньше, а примкнувший сброд был сомнительными вояками. Одоевский победил, отбил всю артиллерию, обоз. Заруцкий бежал на Медведицу, 2,5 тыс казаков отдилились от него, пошли в Москву и принесли повинную. Но и Одоевский не добил врага. В степях рыскали татары, а дворянам и детям боярским южных городов вовсе не улыбалось оставлять свои края беззащитными. Войско вернулось в Тулу.
Царь между тем въехал в Москву, торжественно встреченный Земским Собором и ополчением. 11 июля Михаила венчали на царство в Успенском соборе. Были награждены руководители освободительного движения. Дмитрий Трубецкой получил в вотчину богатую Вагу, Пожарского пожаловали в бояре, Минина в думные дворяне. Но правительство сформировалось крайне слабое. 16-летний Михаил никогда к правлению не готовился, комплексовал. И, естественно, выдвинулись родственники. Это тоже можно было понять, после стольких лет междоусобиц кому можно было доверять, кроме родни? Но отец царя Филарет оставался в плену, а толкового и мудрого дядю Ивана Романова оттерли в сторону. Михаил целиком оставался под влиянием матери, недалекой инокини Марфы, а главными советниками стали родственники по ее линии, Борис и Михаил Михайловичи Салтыковы. Они не были изменниками, как их дядя Михаил Глебович Салтыков, Борис участвовал в освободительном движении, пусть и на вторых ролях. Да вот только людьми были неумными, крайне вздорными и тщеславными.