А Делагарди после этого решил примерно покарать за восстание Тихвинскую обитель. Ну а заодно, конечно, дать солдатам “подкормиться” ее грабежом. В монастырь в ужасе от бесчинств карателей сбежались из окрестностей крестьяне. Защитников набралась всего горстка. И тем не менее взять обитель шведы так и не смогли. Трижды Делагарди посылал на нее войска — и каждый раз что-то с ними случалось. То возникал вдруг слух о подходе большой русской рати, и осаждаюшие отступали. То вылазка малочисленного гарнизона казалась шведам атакой неисчислимых сил, возникала паника, и враги устремлялись в бегство. После этого пошла еще большая слава о Тихвинской иконе Пресвятой Богородицы, которой усердно молились осажденные, уповая на Ее помощь.
У Дмитрия Мамстрюковича Черкасского сперва дело шло, вроде, нормально. Осада Смоленска делала свое дело, в крепости начался голод, ее падения ждали со дня на день. Но и у русских снабжение было плохим, а дисциплина еще хуже. Из этой армии тоже уезжали дворяне и дети боярские, кто беспокоясь о родных, кто запастись продуктами в своем поместье. А из 5 тыс. казаков половина была вольницы, перешедшей от Заруцкого. Гарнизоны передовых острожков на границе, прикрывавших дороги, испытывали общие трудности с продовольствием, им надоело сидеть в укреплениях, а крутившийся поблизости Ходкевич делал вид, что может окружить их. И эти отряды без приказа бросили острожки, отошли в главный лагерь. Чем Ходкевич сразу воспользовался, острожки сжег, а в Смоленск прорвались подкрепления с обозами припасов. Черкасский направил части для строительства новых укреплений, но литовский гетман этого ждал. Он уже успел собрать значительное число конницы и нанес внезапный удар по русским, беспечно занявшимся строительными работами. Разгромил и перебил до 2 тыс. С этого момента осада Смоленска потеряла практический смысл. Блокады уже не было. Поляки сообщались с городом, гарнизон совершал вылахки. А полки Черкасского лишь формально выполняли прежний приказ и стояли лагерем вблизи крепости.
Турция действенной помощи оказать не смогла, у нее возникли другие проблемы. Запорожцы значительно умножились за счет вольницы, гулявшей по России, многие потом схлынули в Сечь. И Сагайдачный, обжегшись в походе на север, повел их по прежним маршрутам, на Порту и Крым. В 1614 г. казаки нападали на города и села по всему побережью. А едва султан перебросили армию с Кавказа против поляков, шах Аббас тут же нарушил мир, вторгся в турецкую часть Грузии и угнал 30 тыс. пленных. После чего стал готовить новый поход. А одновременно задумал взять под контроль Северный Кавказ. Его агенты распространяли воззвания среди черкесов, дагестанцев, привлекли на сторону шаха кабардинского князя Мудара Алкаева, контролировавшего вход в Дарьяльское ущелье. Но в большинстве случаев агитация успеха не имела, как доносил казачий сотник Лукин, “кумыцкие старшины покоряться не хотели”.
И Аббас ударил по двум направлениям — сам пошел на Грузию, разгромил войско царя Кахетии, вырезал 100 тыс. чел. и столько же угнал в рабство. А 12-тысячное войско хана Шихназара напало на Дагестан, имея приказ захватить его и построить крепости на Тереке и Койсу. Горцы сопротивлялись. И хотя Россия совершенно не имела сил оказать им реальную помощь, но заняла очень твердую дипломатическую позицию. Направила посольство, заявившее, что Кабарда и “кумыцкие земли” — подданные царя. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. И подействовало. Аббас не рискнул идти на обострение, отвел армию. Это сразу подняло авторитет Москвы у местных народов. Михаилу Федоровичу присягнули адыги, карачаевцы, балкарцы. Шамхал Тарковский Гирей снарядил посольство в Москву, подтвердив свое подданство. Признал вассалитет и Эндереевский князь Султан-Махмуд, хотя предпочел в то же время считаться и подданным шаха.
А во внутренней политике правительствых Салтыкова продолжало ошибки. Чтобы привлечь на службу дворян и помочь им “встать на ноги”, решило раздавать поместья в относительно благополучном Вологодском крае. Где крестьяне испокон веков были черносошными (“черно” — означало платящих налоги, т. е. свободных, в отличие от “обельных” — вотчинных, помещичьих, монастырских, работающих на хозяина и от государственных податей освобожденных). В крепостных они превращаться не желали, и дело кончилось бунтом. Посланных сюда помещиков встретили дрекольем и выгнали.
Очень быстро власти испортили отношения и с казаками. Для уплаты им жалования не хватало средств, и правительство затеяло “разбор” станиц. С тем, чтобы в них остались “старые” казаки, донские или служившие до Смуты, а “новых”, приставших к казакам крестьян, посадских, холопов, предлагалось удалить. Правда, предусматривалось делать это “по доброй воле”, по рассмотрению и челобитью самих казаков, и уволенным разрешалось идти “куда кто похочет”, селиться где угодно и поступать по своему выбору к любому хозяину. Подобная мера была абсолютно несвоевременной. Многие “новые” казаки в боях сроднились со “старыми”, их уже считали своими, от “разбора” отказывались, вспоминая закон “с Дона выдачи нет”. Да и служба в армиях Черкасского и Трубецкого оборачивалась только лишениями и бедствиями. И казаки стали выходить из повиновения, вести себя автономно. Их станицы кочевали по Оке и другим южным волостям, сами собирая себя “корм”. Иногда опять грабежами, но чаще стали заключать соглашения с местными жителями, за снабжение защищая их от татар и разбойников.
Всякой дряни разгуливало по стране еще много. Отряды черкас — украинцев Ширяя и Наливайко, распавшись на шайки, бесчинствовали на севере, обрастая волжскими разбойниками, бежавшими после разгрома Заруцкого, разного рода русскими “ворами”. В поисках еще не ограбленных мест они постепенно сдвигались, добравшись до Устюга, Ваги, Поморья, Сумского острога. Но в заонежских погостах и Олонце получили крепкий отпор и повернули обратно. Опустошили Пошехонье, сожгли г. Любим, разорили Ярославский, Романовский уезды. Мелкие шайки истребляли сами жители — одну уничтожили угличане под Городцом. Куда труднее было сладить с атаманом Баловнем, собравшим 4 тыс. шпаны и прославившимся жуткими зверствами.
В жестокости ему не уступала и крупная банда черкас Захара Заруцкого (возможно, родственника Ивана). Людей пытали, вымучивая ценности, ради забавы подвергали истязаниям, “каких по ся место во всех землях не было мук”. Как сообщает летопись, “людей кололи на дрова, в рот насыпали пороху и зажигали, женщинам прорезывали груди, продевали веревки и вешали, иным насыпали снизу пороху и поджигали”. Видать, черкасы на польской службе набрались опыта у наемников — в Европе у наемных солдат бытовали именно такие развлечения. Против “воров” пришлось собирать войско во главе с боярином Лыковым. В январе 1615 г. он разбил и истребил под Балахной шайку Заруцкого. А Баловень со своей ордой явился вдруг к Москве, изъявив желание поступить на службу и отправиться под Смоленск, если всем заплатят жалование. Атамана с подручными заманили в столицу, арестовали и повесили. А Лыков ударил по банде. Она побежала прочь, но догнали под Малоярославцем и вынудили сдаться. Казнить рядовых “воров” не стали, заставили принести повинную и разослали кого куда.
Шведы в начале 1615 г. опять решили овладеть Псковом. Но воеводы Василий Морозов и Федор Бутурлин действовали умело, вывели части навстречу и разбили наемников Делагарди на подступах к городу. Те отошли на 12 верст, построив лагерь у дер. Куя. Другие шведские отряды разместились в Гдове и Порхове, перекрыв дороги, ведушие к Пскову. В это время с юга подошел со своим полком Лисовский, предложив псковичам союз против шведов — если ему, разумеется, заплатят. Этого типа хорошо знали и дел с ним иметь не хотели. Лисовский побезобразничал по окрестностям, но в здешних краях уже нечего было грабить, и он ушел на восток. А защитники города обошлись и без его помощи — скрытно вывели гарнизон, неожиданно напали на шведов и вышибли из Куи.
После этих неудач Густав II Адольф решил лично возглаавить покорение русских. В июне он высадился в Нарве с 7 тыс. отборного войска. Следом везли пушки, стягивались подкрепления, и король выступил на Псков. 4 тыс. защитников — стрельцов, казаков, дворян, горожан, “меж себя крест целовали, что битца до смерти, а города не сдать”. И первая схватка закончилась не в пользу шведов. 30 июля, когда с башен заметили приближение их авангардов, псковская конница неожиданно вылетела из ворот, атаковала и отогнала врага. В рубке погиб фельдмаршал Горн, был ранен сам король. Но поражение только укрепило его в мысли овладеть дерзкой твердыней. Подходили его главные силы, всего собралось до 12 тыс. солдат, многочисленная артиллерия. Началась осада…
Отношения Москвы с Турцией в это время испортились. Обещания султана Сулеймана запретить крымцам набеги на Русь и направить их на поляков не выполнялись. Татары предпочитали без боев “пастись” в незащищенных царских владениях. А по соседству был Дон, ему тоже доставалось, поскольку большинство казаков были в России. В 1615 г., когда посольство царя в Турцию прибыло в Азов, туда после очередного набега привели пленных донцов и атамана Матвея Лиственникова. На площади их подвергли нечеловеческим мукам, вырезая из спины ремни. Прощать такое казаки не привыкли. И едва русские послы прибыли в Константинополь, стало известно, что донцы напали на Азов и держали его в осаде 12 дней. Взять не смогли, но на своих челнах вышли в море, захватили и сожгли Синоп. А запорожцы добавили, разгромив Трапезунд. Против казаков выслали эскадру из 6 галер и 20 мелких судов, но ее атаковали и истребили. Турки были в бешенстве, визирь обвинял послов. Те пробовали выкрутиться — дескать, донцы независимый народ, подданными царя не являются. Однако в Стамбуле знали, что эти же послы по дороге привезли на Дон жалование, уличали в обмане, и подписание союзного договора сорвалось.
Назрел и конфликт с Ираном. Аббас так и не смирился с тем, что горцы не хотят подчиняться ему, и сам отправился с карательной экспедицией в Дагестан, приказав выступить и Эндереевскому князю Султан-Махмуду. И снова русская дипломатия заняла жесткую позицию — шахскому послу в Москве было однозначно указано, что выдвижение персов на правый берег Терека приведет к войне. Ясное дело, создавать еще один фронт Россия была не в состоянии. Но… как же торговля? И шах не стал укрепляться в Дагестане. Покарал “непокорных”, кого смог поймать, и ушел прочь. Отдуваться пришлось Султан-Махмуду — шамхал Тарковский тут же стал мстить и воевать против него, а терский воевода помог подданному царя, послав ему отряд. Эндереевского княза разгромили, и он бежал к чеченцам.
О том, что с Москвой удалось сохранить мир, Аббасу жалеть не пришлось. Султана его вторжения в Грузию разозлили, и он решил возобновить войну против Ирана. Для этого был разработан план ударить шаху в тыл, бросив крымскую конницу через Северный Кавказ. Турецкие эмиссары прибыли в Кабарду с богатыми подарками князьям, уговаривая их пропустить войско через Дарьяльский проход. А для пущего “убеждения” кабардинцев с эмиссарами прибыл отряд из 3 тыс. татар. Но Россия и в этом случае вмешалась, заявив, что Кабарда находится в подданстве царя, и проход через нее чужеземной армии признается недопустимым. Уломать русских турки не смогли и вынуждены были перевозить татар в Закавказье морем.
В Сибири по-прежнему свистели пули и стрелы. Мелкие столкновения даже не фиксировались, они стали обыденностью. Отмечали лишь крупные. Так, в 1615 г. под Томск приходили киргизы и кузнецкие татары, “об острог ударились, служилых и пашенных многих побили”. Гарнизон предпринял вылазку, в рукопашной казаку Якиму Захарову удалось убить вражеского предводителя Наяна, и киргизов отогнали. В ответ томские служилые под командованием стрелецкого сотника Ивана Пущина и атамана Бажена Констептинова совершили рейд на кузнецких татар: “Абинский улус повоевали и городок взяли”. Но к татарам присоединились киргизы и калмыки, и 5 тыс. воинов осадили Томск. Атаки отражались, тем не менее, блокада длилась 10 недель, люди стали умирать от голода. Поняв, что терять больше нечего, гарнизон и горожане ринулись в последнюю отчаянную вылазку. И победили — осаждающие откатились прочь.
В инструкции тобольскому воеводе Куракину царь приказывал связаться с казахским ханом Аблаем и “договориться прогнать калмыков”. Кроме того предписывалось определить место для нового города на Иртыше в качестве передового форпоста. Основать этот форпост калмыки не дали. А казахи и без того воевали с ними, но были разобщены. И если хан Аблай выступал с русскими против калмыков, то хан Есим продолжал старые разборки с Бухарой. В целом же в Средней Азии шла всеобщая заваруха. От казахского ханства Есима отпал Ташкент — там султан Турсун объявил себя независимым. Но в его городе был убит сын бухарского хана Имамкули. Который налетел с войском и в отместку устроил в Ташкенте резню, “какой не помнило время”. Уцелевшие ташкентцы снова обратились к казахам, те ответили набегами на бухарцев. Среди этих драк от Есима отделился и Моголистан. Завязались новые войны — часть киргизов хану удалось вернуть в подданство, часть передалась калмыкам.
А обстановка на русско-польском фронте внезапно обострилась. Лисовский, покинув Псковщину, очутился под Брянском. Его имя пользовалось популярностью у наемников и авантюристов, отряд быстро вырос до 7 тыс., представляя угрозу разложившимся войскам под Смоленскм. И правительство, забив тревогу, вспомнило об униженном Пожарском, назначив его воеводой. По росписи Разрядного приказа ему выделили 7 тыс. войска. Хотя такие росписи — сколько служилых должно явиться от того или иного уезда, давно ничего не значили. На деле собралась лишь тысяча дворян, стрельцов и казаков. Остальных Пожарский добирал сам по дороге. Призвал служилых в Боровске, в Белеве присоединил казаков, в Болхове подошли 2 тыс. татар Исленьева.
Лисовский шел от Карачева к Орлу. Где и встретились. Передовой отряд Ивана Пушкина 30 августа неожиданно напал на польский лагерь. Порубил попавших под руку, внес панику. Да только ведь и Лисовский был опытным начальником, быстро навел порядок. И подошедшие основные силы Пожарского встретил в боевом строю. Русские трижды атаковали, но их разношерстные части не могли одолеть панцирную шляхту и наемную пехоту. А Лисовский, выждав момент, нанес контрудар тяжелой конницей по татарам Исленьева. Сбитые с позиций, они побежала, увлекая казаков. Устояли лишь Пожарский и Пушкин, собрав вокруг себя около 600 бойцов — 40 стрельцов, две сотни дворян и еще кто прибился. Окружили стан телегами и отстреливались, отразив наскоки врагов и нанеся им серьезные потери.
К вечеру Лисовскому пришлось отвести войско в лагерь, а ночью к Пожарскому вернулись беглецы, устыдившись своей паники. Обе стороны были потрепаны и 3 дня стояли напротив друг друга, не нападая. И Пожарский применил прием, вполне обычный в тогдашних европейских войнах. У него было 12 шотландских наемников во главе с капитаном Шоу. Через них затеяли переговоры с наемниками Лисовского, соблазняя их “государевым жалованием”. Там тоже нашлись шотландцы и англичане. Сочли, что сила на стороне русских, и стали переходить к ним. Лисовский, увидев, что его полки тают, пошел на хитрость. Скрытно снялся с места и форсированным маршем метнулся к Кромам, а затем повернул вдруг на север, на Калугу. Захватив Перемышль и рассчитывая, что обошел стороной русскую рать.
Но и Пожарский отреагировал четко. Он тоже форсированным маршем бросил в Калугу всю свою конницу, и она успела войти в город раньше врага. А князь двигался следом. К нему подошли подкрепления — правительство мобилизовало “Казанскую рать”, татар, чувашей, черемисов. Силу они представляли сомнительную, с рогатинами, топорами, луками, но внушительную — 7 тыс. ополченцев. Лисовский понял, что может очутиться меж двух огней — с севера калужские полки, с юга идет рать. Он сжег Перемышль и рванул в другую сторону, ко Ржеву. В это время Пожарского свалил очередной приступ “черной немочи”. Преследование возглавил Дмитрий Лопата-Пожарский, но с таким контингентом гоняться за Лисовским было невозможно, ополченцы быстро дезертировали, и воевода докладывал, что “казанские люди все побегоша в Казань”.
Правительство осталось очень недовольно, даже посадило Лопату-Пожарского под арест. А у Лисовского осталось чуть более тысячи бойцов. Но это было испытанное ядро его конницы. И он, бросая в селах слабых коней и беря свежих, понесся стремительным рейдом, все разоряя, сжигая и грабя на своем пути. На Торжок, Углич, мимо Ярославля, Ростова, Суздаля, Рязани, Тулы. И уже с востока вышел к Калуге. Против него выступил воевода Куракин, и от Калуги польскому вожаку все же пришлось отказаться. Однако и Куракин смог только отрезать и уничтожить арьергард в 300 чел, а Лисовский с награбленным так же стремительно удрал в Польшу.