В 1719 году полиция Петербурга отличалась чрезвычайною строгостью. Генерал-полицеймейстер ежедневно сек кнутом человек по шести и более обоего пола, а одну распутную женщину гоняли, подстегивая кнутом, за то, что она, отправляя ремесло свое, заразила много солдат лейб-гвардии Преображенского полка. В 1721 г. полиция стоила 27923 рубля и содержалась за счет всего государства, из нарочно собранного подворного налога. По этому поводу в указе замечалось: «что здешнее место (т.е. Петербург) дороговизною, провиантом, харчем и квартирою отягчено, а другие места такой тягости не имеют». Обращено было внимание на опрятность в новом городе. Мясники завели было бойни на Адмиралтейском острове и бросали внутренности животных в речку Мью (Мойку), так что от вони нельзя было проехать через нее, – указано бить скотину подальше от жилья, за пильными мельницами, а за метание в реку всякой нечистоты и сора служителям, жившим в домах, хотя бы и высоких персон, угрожали кнутом и ссылкою в каторжную работу. По малым речкам и каналам зимою позволялось только ходить пешим, но воспрещалось ездить на санях, верхом, чтоб не засорить рек и каналов навозом; не дозволялось выпускать на улицу скот, который портил дороги и деревья. Все такие правительственные распоряжения о соблюдении чистоты и порядка, как и всякие другие, исполнялись плохо. На улицах продолжали наваливать всякую гадость и мертвые тела животных, пока царь, в апреле 1721 года, не приказал для вывоза нечистот завести лошадей и при них рабочих из рекрут и взятых гулящих людей. Город начали освещать с 1721 г.: на Васильевском острове велено устроить 595 фонарей. С увеличением населения в Петербурге ощутительно стали свирепствовать болезни. Зимою 1717—1718 г. много болело и умирало людей от горячки. Петр приказал, чтобы везде, где во дворе окажутся больные этою болезнию, доносили о них в канцелярию полицеймейстерских дел.
Одним из признаков общественной жизни в новом городе было учреждение ассамблей. 26 ноября 1718 года Петр дал об этом указ с.-петербургскому генерал-полицеймейстеру. «Ассамблея», по толкованию этого указа, «есть слово французское, которое на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать – вольное, где собрание или съезд делается не только для забавы, но и для дела, где можно друг друга видеть и переговорить или слышать, что делается». Правила, начертанные Петром для ассамблей, были таковы: хозяин дома, где делается ассамблея, должен письменно объявить, что всякому вольно приезжать как мужчинам, так и женщинам. Вход в ассамблеи открыт всем чиновным людям, дворянам, купцам, начальным мастеровым людям и знатным приказным, а также их женам и детям. Ассамблея начинается не ранее 4-х или 5-ти часов и продолжается не позже 10-ти часов. Лакеи и служители должны были находиться в сенях, по распоряжению хозяина. Хозяин не обязан ни встречать, ни угощать, ни провожать гостей, должен только поставить свои свечи, питье для жаждущих и приготовить употребительные игры на столах. Но хозяева, устраивавшие ассамблею, обыкновенно угощали гостей водкою, вином и закусками, тем более что знатные и богатые вельможи все, по обязанности, один за другим устраивая у себя ассамблеи, щеголяли роскошью угощения, так что многие на ассамблеях напивались допьяна. Для ассамблей отводилось обыкновенно четыре покоя: в одном – танцевали, в другом – играли в карты и шахматы, в третьем – курили и вели беседы, в четвертом дамы играли в фанты. Всякий мог приехать и уехать, когда хотел, не нарушая правил, установленных для ассамблей, под штрафом кубка Великого Орла. (Так назывался огромный сосуд, из которого заставляли пить вино за нарушение установленных приличий.) Такие же меры должны были соблюдаться в австериях (ресторанах) и в местах, где будут балы и банкеты. Старые русские обычаи в обращении с людьми до чрезвычайности не сходились с европейскими и соблазняли иностранцев своею грубостью и угловатостью, даже и в кругу, близком ко двору царя. Иностранец, вздумавши приехать с визитом к русскому господину, рисковал мерзнуть на дворе и дожидаться, пока хозяин выйдет по своим делам на свой двор, а на приветствие гостя скажет: чего тебе нужно, я от тебя ничего не желаю, или, спросивши у гостя об его отечестве, скажет ему: такой земли я не знаю; ступай себе к тем, к кому послан. Только тогда, когда они замечали, что царь к тем или другим из иноземцев ласков, изменяли в отношении последних свой тон и начинали обращаться с ними унизительным образом.
Петр, занимаясь с любовью Петербургом, не оставлял без внимания и другие русские города. В марте 1714 г. всем губернаторам было объявлено, чтоб с будущего за тем года начали строиться каменные дома повсюду. В Москве исстари городские дома состояли большею частью из незатейливых деревянных изб, которые продавались на рынке в Китай-городе. Покупщик, приобретая за деньги такой дом, приказывал разобрать его и везти на место, где намеревался его поставить; там приказывал наскоро его сложить, законопатить мхом щели, образующиеся между бревнами, и покрыть тесом. Такие дома беспрестанно подвергались пожарам, но легко и возобновлялись. Чтобы избавить жителей от лишних расходов при беспрестанных покупках новых домов, царь, в январе 1718 года, предписал в Кремле и Китай-городе Москвы строить каменные дома, с фасадом на улицу, а перед домом на улице должна быть вымощена мостовая из дикого камня. В Белом и Земляном городе можно было строить деревянные строения, но непременно с глиняным потолком, чтоб печи были поставлены на земле, а не на мостках, и устроены так, чтоб огонь не доходил до стены; вместо заборов около дворов приказано ставить тыны, предохраняющие от воров. Велено было в мясных рядах не допускать продавать мяса больной скотины; мясники не смели производить своего промысла тайно. Под страхом пени запрещалось сваливать нечистоты по улицам.
По всем губерниям в городах велено было устроить госпитали для увечных и престарелых и дома для приема незаконнорожденных детей. В Москве, для последней цели, приказано строить мазанки, а в прочих городах – деревянные строения. Для ухода за младенцами следовало приискать искусных женщин и давать им по три рубля и по полуосмине хлеба на месяц; на содержание же самих младенцев полагалось три деньги в день. Было предоставлено матерям приносить младенцев в приюты для незаконнорожденных тайно и класть через закрытое окно. На содержание больных и раненых, в июне 1714 года, положено обратить одну статью церковных доходов, – сбор с венечных памятей (собираемых с венчания), а в мае 1715 года указано с пожалованных в дьяки взыскивать на этот же предмет по сто рублей. В том же году госпитали велено содержать из неокладных доходов в губерниях, а 28 февраля 1721 г. обращены были на содержание богаделен и больниц выручаемые от продажи свечей в церквах деньги, и 12-го декабря того же года на тот же предмет установлено со всех служащих, кроме солдат, вычитать по копейке с рубля в год.
И в этот период своего царствования, как прежде, Петр старался оградить леса от напрасного истребления. Все леса Петербургской губернии состояли в полном ведении адмиралтейства; от сената назначались за ними надсмотрщики из дворян. По челобитьям крестьян раздавались около Петербурга места под мызы, но с тем, чтоб мызники не рубили у себя заповедных деревьев – дуба, клена, лип, ясени и вяза. Между Петергофом и Лиговой запрещено было рубить лес даже и владельцам в собственных дачах, а если кто хотел расчищать свой лес «для своего плезира», тот должен был соблюдать указанные царем правила и истреблять только сухие деревья. Леса, покрывавшие острова около Петербурга, были также заповедными: туда, между прочим, запрещалось пускать скот, под страхом отнятия его на госпиталь. За нарушение царского указа о лесах били кнутом, шпицрутенами, кошками и линьками. Не для всей Ингерманландии были такие строгие правила: 11-го декабря 1718 года дозволено всем рубить лес во всех дачах, чьих бы то ни было, находившихся по обеим сторонам Невы, от Словянки до Шлиссельбурга. Землевладельцы на этом пространстве стали было не допускать чужих до рубки своих лесов или пускали их не иначе, как взявши большие деньги, и от этого стала дороговизна дров в Петербурге, но царь объявил владельцам лесов, что они будут лишены своих земель и сосланы, если станут препятствовать рубке леса в своих лесных дачах; а когда после того, в 1720 году, продавцы дров опять подняли цену, жалуясь, что рубка лесов сопряжена с большими неприятностями и оскорблениями со стороны землевладельцев, тогда царь указал, для рубки лесов, ездить в помещичьи дачи не иначе как компаниями, не менее двадцати человек.
И для других краев России издавались узаконения, клонившиеся к сохранению лесов. Когда в 1716 г. казанский вице-губернатор донес, что дубовые леса, годные на кораблестроение, рубят и подсушивают, царь послал майора на розыск и велел виновным учинить жестокое наказание и разорение – отнятием всех их имений. В июне 1719 г. издан был указ для всей России, чтобы считать заповедными лесами – годные к корабельной постройке леса из дуба, клена, вяза и сосны, если последняя заключает в отрубе двенадцать вершков, в том же расстоянии от больших и малых рек, какое определено было указом 1703 года. В заповедных лесах запрещалось не только рубить большие деревья, но и собирать валежник. В лесах же, отстоящих на более далекое пространство от рек, запрещалось рубить только дубовые деревья, и если кому понадобится хотя один дуб, – тот должен подавать просьбу о дозволении ему срубить это дерево. Приказано было в селах и деревнях выбрать добрых людей, не менее как с пятисот дворов, и дать им особые клейма (пятна) с гербами своих провинций: этими гербами они должны были пятнать заповедный лес. За незаконную порубку бралась большая пеня, за повторенную несколько раз и за сделанную в большом размере, хотя бы и в первый раз, царь приказывал вырезать ноздри и ссылать на каторгу, а в некоторых местностях Новгородской губернии за порубку дубового леса ожидала виновного смертная казнь. В противоположность такой строгости, в губерниях Сибирской и Астраханской и в Уфимской провинции разрешалось рубить дубовые леса. При всем том, что Петр так дорожил лесами, трудно было ему получить подробные описи лесов в государстве. Он многократно приказывал это, но еще в 1721 году, как видно, это сделано не было.
Постоянные войны, которые вела Россия, требовали строгих мер к пополнению войска и его продовольствию. В конце 1712 г. велено было собрать с пятидесяти дворов по конному, а на военные издержки обратить таможенные и питейные сборы, находившиеся у откупщиков из купеческого звания. В мае 1713 года приказано было собрать со всех губерний немедленно запасных рекрут и обучать их; так как в войске ощущалась потребность в грамотных, то царь велел переписать всех подьячих и оставить из них для производства дел только необходимое число, а остальных обратить в военную службу, где они занимали бы должность писарей. В конце 1713 года указано было опять собрать с 50-ти дворов по человеку. Предполагавшаяся в то время война с Турцией не состоялась, и все меры правительства обратились на военные действия на севере, в Померании и Финляндии. В этом случае всех более терпела Петербургская губерния, так что на фураж и провиант должна была истратить до 129000 рублей, когда во всех других губерниях сумма на этот предмет простиралась до 45 000, кроме дворового сбора по три алтына и 1 1/2 деньги со двора. В 1715 году с побережья Северного моря указано доставить опытных матросов, ходивших в море за китоловством и рыбными промыслами, и, кроме того, брать владельческих крестьян в матросы. В октябре того же года, для той же цели, велено собрать в матросы до тысячи человек, от 15 до 20-летнего возраста. В 1719 году в августе велено собрать для комплектования войск десять тысяч человек, а в Сибири четыре тысячи человек, и пригнать их зимою в Петербург для обучения. В мае 1721 года, для той же цели, велено собрать 15-ть тысяч рекрут.
Относительно продовольствия войска важным установлением было в 1713 году назначение комиссаров для раздачи провианта. В следующем году на содержание армейских полков, расположенных в Петербургской губернии, определено доставлять провиант вольным порядком, с подрядов, водою или сухопутьем, но непременно в бочках, а не в рогожных кулях, как делалось прежде; вместо доставки натурою, позволялось вносить деньгами, считая за четверть муки 1 рубль 16 алтын 4 деньги и два рубля за четверть крупы. Но важнейшим делом было учреждение в 1720 году запасных магазинов в Нижнем Новгороде, Орле, Гжате, Смоленске, Брянске и, кроме того, в других городах, на пристанях, предпринятое в тех видах, что подрядчики на поставку казенного провианта, во время хлебного недорода, стали возвышать цены на хлеб. Предположено собрать в эти магазины, со всего государства, со двора по четверику ржи; осенью того же года царь, узнавши, что везде были урожаи, приказал собрать еще по другому четверику с двора. Для флота собирался особый провиант, состоявший, кроме хлебных запасов, из мяса, соленого сала, вина, гороха и крупы: этот провиант доставлялся из одних провинций в Петербург, а из других – в Ревель.
При наборе рекрут происходили злоупотребления. Рекрут приводили в города скованными и держали, как преступников, долгое время по тюрьмам и острогам. Изнуряли их и теснотою помещения, и плохою пищею. По донесению фискалов, при отправке как рекрут, так и рабочих, в губерниях удерживали следуемые на их продовольствие кормовые деньги и провиант, не давали им одежды и обуви; вместо подвод, на которые следовало сажать отправляемых на казенную службу, их гнали пешими, нимало не обращая внимания ни на дальность пути, ни на плохие дороги и распутицу, или же отнимали у частных проезжих подводы и сажали на них рекрут. Рекрут могло быть до тысячи, а провожал их какой-нибудь офицер, да и тот старый и нездоровый; пропитание им давали самое скудное; от этого между ними свирепствовали болезни, и многие безвременно умирали на дороге, без церковного покаяния; другие же, от всевозможных лишений потеряв терпение, разбегались, но, боясь появиться в своих домах, приставали к воровским станицам. Итак, крестьяне, отданные в рекруты с тем, чтобы, ставши солдатами, защищать отечество, становились не защитниками, а разорителями своего государства. Всякая казенная служба до крайности омерзела в глазах русского народа. Иные, чтоб избавиться от нее, уродовали себя, отсекая себе пальцы на руках и на ногах. Побеги получили небывалые размеры. После многих строгих узаконений, царь принужден был объявить беглым надежду на прощение, если они возвратятся до апреля 1714 г. Когда этот срок минул, им дана новая льгота по сентябрь того же года, а потом дана была им еще отсрочка до 1-го января 1715 года. В январе этого года указано пойманным беглым рекрутам класть знак порохом – крест на левой руке; а дававших им притон ссылать на галеры. Ландраты должны были смотреть, чтоб не было беглых, и в чьем ведомстве отыщется беглец, ландрату того ведомства угрожало наказание. Всех подрядчиков кирпичных дел обязали, под опасением смертной казни, не принимать беглых в работники. Несмотря на все меры, и слишком строгие и слишком снисходительные, в начале 1715 г. убежавших со станции из Москвы и с дороги было до двадцати тысяч. В Петербурге и Котлине беспрестанно умножались побеги из гарнизонов. Множество беглых толпилось в Малороссии; указано было в 1715 г. отыскивать их там и возвращать, а с передержателей брать по пяти рублей с семьи. Иные находили себе приют у раскольников, поселившихся в Стародубском уезде. Велено было осмотреть села и деревни в Белгородском и Севском уездах, и в слободских полках, разузнать, по каким документам проживают там крестьяне, и всех, которые окажутся беглыми, высылать прочь: чужих крестьян вести к их владельцам, а беглых с казенной службы на место отправления этой службы. Многие бежали на Дон, где, несмотря ни на какие строгие меры, по старинному извечному обычаю, принимали беглых, откуда бы они ни пришли, и не только русских, но калмыков и перебежчиков из турецкой империи. В 1715 году дана была беглым отсрочка, для добровольной явки, по январь 1716 года; в 1716 году – по 1-е января 1717 г.; в декабре 1717 г. снова объявлена беглым отсрочка на год, с обещанием каторги и всеконечного разорения, если они не явятся в назначенный срок. Такую же отсрочку мы встречаем 29 октября 1719 г. по июль 1720 г.; в 1721 г. 29 ноября объявлялось прощение всем беглым из военной службы, если они явятся добровольно к марту следующего года, а за ослушание грозили жестоким наказанием; каждому, кто поймает беглеца, государь обещал по пяти р. награждения, а доносителю, указавшему на пристанодержательство, обещано было две трети имущества, принадлежавшего пристанодержателю. Давалось повеление никого не пропускать никуда без паспорта или пропускного вида, всякого беспаспортного считать прямым вором, не слишком доверяя, однако, письменным видам, которые часто были поддельные. Открылось, что многие беглые приставали к монастырям и особам духовного чина, под именем казаков, ханжей и трудников; царь угрожал духовным лишением сана, если будут давать притон беглым. В числе беглых были владельческие крестьяне, часто после побега от своего владельца проживавшие у другого. Царь назначил полуторагодичный срок для отдачи их прежним владельцам, по крепостям. Это не распространялось на таких беглых, которые, бежавши от своих господ, вступили в военную службу, а затем царь noдтвердил прежний указ, дозволявший из господской службы каждому вступать в военную, исключая таких, которых господа, живя в Петербурге, обучили матросскому плаванию для своего обихода.