Теперь у США были развязаны руки. На волне скандала Вильсон объявил, что что вся прежняя европейская дипломатия никуда не годится, что она должна быть осуждена и похоронена. И 5 января Хаус цинично записал в дневнике:
«Президент уже ожидал меня. Мы принялись за дело в половине десятого и кончили переделывать карту мира, как и хотели, в половине двенадцатого»[190].
Результатом стали знаменитые «Четырнадцать пунктов» послевоенного переустройства мира, которые Вильсон продиктовал державам Антанты.
А большевиков не преминули отблагодарить. Тем более что у них возникли очень серьезные финансовые трудности. Денежный транш, который должен был поступить через Моора, задержался. Потому что генерал Людендорф в интервью газете «Франс Пресс» проболтался, что «революция в России — не случайность, а естественный и неизбежный результат нашего ведения войны.». Такое признание вызвало крупный скандал и в международных кругах, и в рейхстаге. МИД Германии тормознул операцию с выплатой денег. Некоторое время вообще колебался, стоит ли продолжать ее.
Ну так в чем проблема? Директор Федеральной Резервной Системы США Уильям Бойс Томпсон и полковник Раймонд Робинс 30 ноября посетили Троцкого. А после конфиденциальной беседы с ним, 2 декабря, Томпсон направил запрос Моргану — перечислить 1 млн долларов[191]. Этот факт стал достоянием газетчиков. «Вашингтон пост» от 2 февраля 1918 г. сообщала:
«Уильям Б. Томпсон находился в Петрограде с июля по ноябрь прошлого года и сделал личный вклад в 1 млн долларов в пользу большевиков».
Сохранилась и фотокопия ответной телеграммы Томпсону от Моргана, датированной 8 декабря:
«Ваша вторая телеграмма получена. Мы выплатили „Нэйшнл Сити банк“ один миллион долларов согласно инструкции — Морган».
Известно, что 12 декабря банкиры, входящие в организацию Американского Красного Креста, вели переговоры о выплате большевикам еще 2 млн. долл.
Кстати, в дни Октябрьского переворота, когда отряды Красной гвардии среди важнейших объектов занимали и банки, два из них избежали этой участи. «Нэйшнл Сити банк» и «Лионский кредит». В план восстания эти объекты не были включены. А 15 декабря Совнарком принял декрет о национализации банков. Они объединялись с Государственным банком, объявлялась ревизия всех банковских сейфов. Но для двух банков было сделано исключение. Для каких — догадаться не трудно. Все те же «Нэйшнл Сити банк» и «Лионский кредит». Правда, в Москве, городе еще не столичном, вооруженные красногвардейцы по ордеру Совета заявились 18 декабря в отделение «Нэйшнл Сити банка» и выгнали служащих. Но это была явно инициатива местных властей. Стоило послу Френсису обратиться к Троцкому, как Совнарком приказал своему воинству убраться вон[192]. Зачем же обижать американцев и перекрывать канал, по которому идут деньги?
Впрочем, и возникшая было конфронтация с Англией оказалась преодолимой. Бальфур разъяснял Хаусу:
«Мы не хотели ссориться с большевиками».
Другое дело, что Октябрь слишком сильно ударил по интересам британской армии и народа, которому вместо скорой победы приходилось вновь «затягивать пояса». Западная пресса и общественность закрепили за большевиками характеристику германских агентов. Поэтому английское правительство просто обязано было демонстрировать по отношению к ним жесткую позицию. Но высшие круги британской «закулисы», прекрасно понимали глобальные выгоды крушения России и готовились использовать ситуацию. Вильям Вайсман обсуждал с Хаусом перспективы «снятия психологических и прочих преград на пути установления контактов с большевиками»[193].
В декабре Троцкий направил личное обращение к Ллойд Джорджу. А Уильям Томпсон после того, как выручил Советское правительство деньгами, передал руководство миссией Красного Креста Робинсу и отправился домой. Но по дороге посетил Англию. Сюда же прибыл Ламот — помощник Хауса и банкир, партнер Моргана. 10 декабря они провели переговоры с Ллойд Джорджем, убеждая его поддержать большевиков. При этом Томпсон представил британскому премьеру свой меморандум. В нем, между прочим, упоминалось, что американцы подсобили перевороту не только деньгами:
«После свержения правительства Керенского мы материально помогли распространению большевистской литературы как через агентов, так и разбрасыванием с самолетов».
Но и Томпсон прекрасно понимал, что открытое признание большевиков и установление связей с ними невозможно. Общественность этого не поймет. Поэтому в меморандуме предлагалось:
«Необходимо создать мощный неофициальный комитет со штаб-квартирой в Петрограде для действий, так сказать, на заднем плане, влияние которого в вопросах политики должно приниматься дипломатическими, консульскими и военными официальными лицами союзников»[194].
У американцев такое неофициальное представительство уже существовало, миссия Красного Креста.
Англичане решили организовать аналогичное представительство под эгидой генконсульства в Москве. Для данной миссии был определен дипломат и разведчик Брюс Локкарт. Его кандидатуру выбрало не министерство иностранных дел, а лорд Мильнер и Ллойд Джордж. Инструктировал Мильнер — по воспоминаниям Локкарта, военный министр разговаривал с ним «почти ежедневно». И он же лично протолкнул назначение на уровне британского кабинета. А советский эмиссар Литвинов (Валлах), находившийся в это время в Лондоне, написал для Локкарта рекомендательные письма к Троцкому[195]. С какой целью предпринимались все усилия? Томпсон и об этом написал в своем меморандуме Ллойд Джорджу. Написал очень красноречиво и предельно откровенно:
«Севастополь должен стать Кронштадтом юга».
Для 1917 г. это звучало зловеще — Кронштадт, был знаменит не только революционными настроениями, а еще и массовыми убийствами офицеров. И указание было выполнено. В Севастополе Советская власть победила мирным путем, флотские комитеты уже были большевистскими. Но посланцы Свердлова во главе с комиссаршами Соловьевой и Нимич начали «задним числом» разжигать злобу, сколачивать банды из самых отъявленных головорезов. И Севастополь, а за ним Ялта, Феодосия, Симферополь, Евпатория умылись кровью полутора тысяч убитых офицеров и гражданских лиц.
Троцкий при наступлении Краснова и Керенского на Петроград впервые пробовал проявить себя в качестве полководца, но у него ничего не получилось. На фронт он приехал к шапочному разбору, когда матросы Дыбенко и казаки заключали между собой мир. Лев Давидович начал было распоряжаться, но попал в дурацкое положение. Никто его не слушал, пришлось даже обращаться за помощью к Краснову[196]. Зато Льву Давидовичу хорошо удавалось другое. В период боев, наплевав на провозглашенную Советским правительством отмену смертной казни, он принялся проповедовать на митингах о «революционной гильотине», о «беспощадных расстрелах» — и выдвинул лозунг:
«За каждого убитого революционера мы убьем пять контрреволюционеров!»
Буквального претворения в жизнь еще не произошло. Но в Царском Селе по приказу Троцкого расстреляли священника, благословлявшего казаков. Были и другие казни. Первые казни большевиков…
В общем-то демарш Краснова-Керенского принес большевикам больше пользы, чем вреда. Потому что после переворота другие социалистические партии устроили им обструкцию. Не признавали их правительства. Железнодорожники, служащие, телефонисты, телеграфисты по призывам эсеров и меньшевиков устроили саботаж, не выполняли распоряжений новой власти. Но стоило 700 казакам помаячить на подступах к Питеру, как те же социалистические партии струсили, заговорили об угрозе «контрреволюции» и выразили готовность искать компромисс с большевиками. Правда, достичь его оказалось непросто. Меньшевистский профсоюз железнодорожников Викжель выдвигал требования удалить из руководства Ленина и Троцкого и сформировать «однородное социалистическое правительство» из всех левых партий, которое возглавили бы Чернов или Авксентьев. А 10 ноября в Петрограде открылся Чрезвычайный съезд Советов крестьянских депутатов, где большевики были в подавляющем меньшинстве, имели лишь 37 мандатов из 330 — и решений Съезда рабочих и солдатских депутатов этот съезд не признал. Предъявлял такие же претензии, как Викжель.
Спас положение лучший из большевистских интриганов и организаторов, Свердлов. Переговоры с лидерами меньшевиков — Даном, Либером, Гоцем, кончились ничем. Но Яков Михайлович сумел внести раскол в ряды оппонентов, власти-то всем хочется. И удалось найти общий язык с руководством левых эсеров — Спиридоновой, Натансоном, Шрейдером, Камковым (Кацем). По результатам достигнутого соглашения Ленин и Троцкий в правительстве были оставлены. Совнарком становился двухпартийным, из большевиков и левых эсеров — но к определению «рабоче-крестьянское правительство» добавлялось слово «временное». До Учредительного Собрания. И все акты Совнаркома снабжались преамбулой:
«Временно, до решения Учредительного Собрания».
Ну а Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов сливался с ЦИК Советов крестьянских депутатов, добавлялись делегаты от армии и профсоюзов, и образовывался единый ВЦИК, получавший права многопартийного парламента. А возглавил его Свердлов, который, казалось, умел со всеми ладить и так хорошо все сумел устроить. День 14 (27) ноября провозглашался концом гражданской войны, «величайшим днем» всей революции. Его отмечали манифестациями, массовыми праздничными шествиями.
Но нет, гражданская война не закончилась. Она только начинала разгораться. Октябрьский переворот ускорил дезинтеграцию страны. Отделились национальные окраины, образовывая собственные правительства — если большевикам можно, то почему же им нельзя? Советскую власть не приняли казачьи области. И в них потекли люди, готовые оказать сопротивление узурпаторам. Но мало, очень мало. Подавляющему большинству русских людей, каких бы взглядов они ни придерживались, претило участие в братоубийстве. В ноябре генерал М. В. Алексеев с Дона разослал призыв в Добровольческую армию. Из 400 тыс. российских офицеров к нему собралось не более 3 тыс. Само казачество представляло собой грозную силу, одно лишь Войско Донское выставляло более 60 полков. Однако эти полки, возвращаясь с фронта, вступать в междоусобицу не желали и расходились по станицам. Многие уже были заражены большевизмом, хотя понимали его по-своему — переделить землю, уравнять пай рядового и генерала, и трудиться себе на радость.
Силы большевиков тоже были небольшими. Но быстро наращивались. Занимался этим Свердлов. Именно он на первом этапе выдвинулся на роль «вождя номер два», обеспечивая всю основную практическую работу. Совнарком мог принимать любые решения, но еще не имел никаких структур на местах. Реализация осуществлялось только через Советы — а председателем ВЦИК был Яков Михайлович. ЦК партии выносил свои постановления, но все связи с партийными организациями на местах шли через Секретариат. Который возглавлял Свердлов. Он занимался и расстановкой кадров в партийных и советских структурах. А резервом таких кадров стали несколько тысяч «интернационалистов», нахлынувших из Америки и Западной Европы. Те, кто бежал после революции 1905 г., а многие и родились не в России, были детьми более ранних эмигрантов. Люди, чужие нашей стране и народу, прошедшие обработку в заграничных кружках, русофобских эмигрантских организациях. Они стали настоящим разрушительным «спецназом» революции. Другим контингентом стали бывшие боевики 1905 г. — уже «повязанные кровью» в терактах и эксах, познакомившиеся с тюрьмами и каторгами.
Свердлов со своей феноменальной памятью знал их, великолепно оценивал и запоминал качества каждого. Подобные кадры рассылались на места в качестве руководителей. И формировали вокруг себя отряды Красной гвардии. Из кого? Принято считать — из солдат, рабочих. Бросьте! Рабочему требовалось на хлеб заработать, семью кормить. А большинство солдат было из крестьян, рванулось по домам, в деревню, чтобы землю без них не расхватали. При Советах оставалось всякое отребье, которому возвращаться к крестьянскому труду отнюдь не хотелось — лучше еще побездельничать, погулять, пограбить. Люмпены, шпана. Кстати, когда упоминается о «революционных моряках», надо помнить, что они не далеко не всегда были настоящими, под матросов часто рядились уголовники, им нравилось щеголять в красивой форме. И если вы откроете произведения Вишневского, Лавренева, Соболева, то без труда обнаружите, что «братки-матросики» почему-то изъясняются на блатном жаргоне. В тех районах, где существовала социальная и национальная рознь, она искусственно подогревалась. На Дону и Кубани разжигалась вражда между иногородними и казаками, на Тереке большевики сделали ставку на «революционных» горцев, натравливая их на русских.
И «триумфальное шествие Советской власти» оборачивалось волной погромов и жестокости. На Дон начала наступление «армия» Сиверса. Бывший прапорщик российской армии, у контрразведки он фигурировал в списках германских агентов. До революции ничем, вроде, не прославился, но был в числе немногих «избранных», допущенных к каналам финансирования партии. А теперь выделился крайней свирепостью. После взятия Таганрога офицеров и юнкеров (разумеется, не причастных к белым и не отступивших с ними), расстреливали на улицах. Многих свозили на казнь на металлургический, кожевенный, Балтийский заводы. Около 50 человек были брошены связанными в доменные печи, другим разбивали головы, четвертовали. А в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, где располагалось большинство каторжных мест, Красная гвардия стала сплошь уголовной. Против отрядов Г. М. Семенова большевики сформировали 2 полка — один из казаков, другой из блатных. На станции Даурия бандитский полк так разгулялся грабежами и убийствами, что казачий полк выразил отвращение и разошелся по домам. В Благовещенске при установлении «советской власти» было истреблено 1,5 тыс. человек.
Но к разжиганию гражданской войны крепко приложили руку и иностранные державы. Немцы и австрийцы двурушничали. Поддержали украинских, грузинских, прибалтийских сепаратистов. Однако и большевикам оказывали помощь, в том числе силами спецслужб. В ноябре секция «М» разведслужбы германского Генштаба сообщила Совнаркому, что, согласно прежним договоренностям, в Россию командируются майор Люберетц (псевдоним «Агасфер»), майор фон Больке («Шотт»), майор Байермайстер («Бэр»), лейтенант Гартвиг («Генрих»), которые будут выполнять «разведочную и контрразведочную работу на внутренних фронтах, для чего в различные города будут направлены агенты». А 9 декабря германское «Нахрихтен бюро» известило Троцкого:
«Согласно Вашему поручению Разведочным отделением 29 ноября был командирован в Ростов майор фон Больке, установивший там разведку за силами Донского Войскового правительства. Майором был организован также отряд из военнопленных, которые приняли участие в боях».