«…Новый водолазный прибор Дрегера – это маленькое чудо. Мы очень быстро к нему привыкли. Он пристегивается к спине обнаженного пловца, его 4килограммовый вес в воде почти не ощущается. Надев водолазные очки и ласты, можно опуститься с гарпуном и фотоаппаратом в воду на глубину до 25 м. Новый прибор позволяет находиться на такой глубине почти час. Удивительное это чувство: не испытывая недостатка воздуха, подкарауливать и подслушивать рыб. Вчера нам вновь удалось сделать несколько редких снимков акул и крупных скатов…»
Эти отважные пловцы учатся находить безопасное в опасном. Мужество – дело привычки, говорят они. Будь хозяином положения, и с тобой ничего не случится. Что такое, собственно, акула? Живое существо, самая обыкновенная тварь. Она становится агрессивной, если от нее трусливо бежать. Но она теряется и останавливается в нерешительности, если спокойно плыть ей навстречу или совсем не обращать на нее внимания. Как уже сказано, мужество есть дело привычки. Это открытие наводит фон Вурциана на другие мысли:
«…Сегодня снова ныряли под затонувшие суда у Пирейского порта. Все это выглядит так, будто никакой войны нет. Когда думаешь о товарищах на русском фронте, становится не по себе от нашего баловства. Нужно было бы использовать наш опыт в интересах войны. Мы могли бы подплывать к кораблям и подрывать их. Я как-нибудь попытаюсь…»
«Ночью пробрался в охраняемый порт Пирей. Перелез через мол, проскользнул в воде через проходы между сетями заграждения, потом подплыл к борту грузового судна и там погрузился в воду до бокового киля. Меня определенно никто не видел. А если бы вместо меня здесь был англичанин, который подвел бы под судно мину? Уверен, что таким образом можно, минуя все препятствия, незаметно проникнуть в любой порт мира…»
Как только молодой пловец вернулся из Греции, он тотчас доложил начальнику о своей идее. Тогда ему снова продлили броню и направили в главное командование ВМС. Мы уже знаем о том, что там вежливо отвергли его предложение. Не большего добился он и в управлении инженерных войск, в которое затем обратился. Была уже весна 1943 года, когда он вместе со своим товарищем, примкнувшим к нему за это время, прибыл в Берлин, чтобы в Олимпийском плавательном бассейне продемонстрировать свое водолазное искусство высшим офицерам контрразведки. Что же предстояло ему теперь? Фон Вурциан и Ритхи[11]Рейман выжидающе смотрели на высокого широкоплечего человека, который с улыбкой подошел к ним. Он заговорил понемецки, но с рокочущим звуком «р», характерным для прибалтийского говора:
– Рад познакомиться с вами. Вы продемонстрировали очень искусную работу. Моя фамилия Волк, я – офицер итальянского военно-морского флота. Может быть, вам будет интересно съездить ко мне в Италию? – И увидев, как оба немца растерянно смотрят через его плечо на своих офицеров, он с улыбкой добавил:
– Само собой разумеется, ваше начальство согласно.
Так Альфред фон Вурциан впервые услышал об итальянских боевых пловцах. В последующие недели ему еще не раз пришлось удивляться. Идея, которая запала ему в голову во время пребывания в Пирейском порту, была в Италии уже детально разработана и реализована!
Итальянская 10-я флотилия МАС впервые за время своего существования разрешила немецким собратьям по оружию заглянуть в свои карты: два немецких военнослужащих были приняты в одно из ее учебных подразделений. Начиная с мая 1943 года фон Вурциан и Ритхи Рейман учились на опыте южан, проходя суровую школу капитан-лейтенанта Волка. А затем последовало описанное выше боевое учение в порту Специя, во время которого господа члены инспекционной комиссии проспорили так много бутылок шампанского.
Теперь командование ВМС предъявило свои права и претензии на многообещающую кучку смельчаков и послало лучших пловцов в Вальданьо. А еще полтора года назад над идеей, выдвинутой каким-то молодым энтузиастом, только посмеивались… Полтора года были безвозвратно потеряны.
* * *
«Новички были, конечно, в ужасе…»
Эти слова из дневника фон Вурциана довольно точно отражают то, что думали новые пловцы о боевых действиях, к которым их готовили. Некоторые из новичков были известны даже за пределами Германии: Эрвин Зитас, Герберт Клейн, Куддель[12]Кайзер, Герд Шмидт, Манфред Ласковский, Гейнц Леман, Вальтер Эрнст и многие другие, уже одержавшие не одну спортивную победу на водных дорожках. Поэтому они, не стесняясь, заявили своему новому «учителю плавания»:
– Если вы думаете, что мы будем участниками этой команды самоубийц, то вы ошибаетесь!
Фон Вурциан признал, что со стороны дело выглядело действительно довольно опасным. Морским бойцам предстояло, имея на себе лишь плавательный костюм и кислородный прибор небольших размеров, подплывать по воде и под водой к кораблям противника, несомненно вооруженным тяжелыми средствами. Соотношение сил было, действительно, необычное: с одной стороны – пловцыодиночки, а с другой – крупные корабли с мощнейшим вооружением. Это, конечно, казалось сумасбродством и не могло внушать доверия.
– А вам приходилось испытать такое удовольствие, как плавание среди акул? – спросил фон Вурциан.
– Нам еще жизнь не надоела, – с возмущением ответили некоторые пловцы.
– Мне тоже нет, – возразил фон Вурциан, – тем не менее я неоднократно бывал среди акул. И эти чудовища не причинили мне решительно никакого вреда. Поверьте, весь вопрос в том, как действовать. и правильном поведении опасная ситуация становится такой же безобидной, как прогулка лунным вечером по набережной Альстера[13].
Никто этому не поверил, и тогда фон Вурциан примирительно сказал:
– Кроме того, об этом вообще речь не идет. Мы здесь собрались для интенсивной спортивной тренировки, вот пока и все.
Последние слова фон Вурциана произвели благоприятное впечатление. Тренировка, конечно, необходима, если хочешь повысить свои достижения и добиться успехов. Каждому из спортсменов это давно вошло в плоть и кровь. Кроме того, такая служба вполне соответствовала их вкусам, и если им даже предстояло тренироваться по пять-шесть часов в день, то против этого они ничего не имели.
И действительно, такая продолжительность ежедневных тренировок строго выдерживалась и нередко даже превышалась. Через короткое время пловцы уже находились в отличной форме, что сделало их значительна более склонными к приключениям. Холодно-враждебное «вы» между учителями и пловцами скоро уступило место дружескому «ты». Настроение было отличным, и уже никто больше не заикался о «команде самоубийц».
В эти недели спортсмены, которые, естественно, называли себя отнюдь не «боевыми пловцами» или как-нибудь иначе в этом роде, а «спортивным клубом», соревновались друг с другом, показывая все лучшее время и «неофициально» побивая многие немецкие и европейские рекорды по плаванию. То и дело они вздыхали:
– Ах, как жаль, что сейчас не проводится олимпиада!
Непрерывная интенсивная тренировка вскоре научила их двигаться в воде с ловкостью рыб, будь то с ластами или без ласт, в плавательном костюме и с кислородным прибором или без них. Наступил момент, когда учиться в закрытом бассейне им было уже нечему. Пришла пора в большей степени приблизить учебу к условиям боевой обстановки. И опять не кто иной, как капитан-лейтенант Волк разыскал новое «учебное поле», а именно Венецианскую лагуну. Здесь сочеталось все необходимое для окончательной отшлифовки навыков, приобретенных в период учебы: соленая морская вода и коварные подчас течения, зависящие от прилива и отлива; темная, зловещая глубина и илистый большей частью грунт, по которому совершались изнурительные для пловцов подводные переходы; затонувшее грузовое судно «Тампико», нос которого сидел на грунте, а корма во время прилива оказывалась на плаву, благодаря чему судно можно было с успехом использовать для тренировок в действиях у борта и под килем; близость порта и военно-морского арсенала, которые могли служить объектами учебных атак в условиях, приближенных к боевой обстановке. Наконец, немаловажное значение имело еще и то обстоятельство, что само место учебы представляло собой необычное, довольно романтическое и в то же время хорошо укрытое от посторонних глаз убежище – люди соединения «К» жили в заброшенном монастыре, а сам монастырь был единственной постройкой на крохотном островке посредине лагуны. Это был монастырь Сан-Джорджо-ин-Альта.
Сначала на остров была послана команда из пяти человек во главе со старшим фенрихом Фрицем Киндом, чтобы оборудовать загрязненные помещения под жилье для членов «спортклуба». Эта пятерка, наверное, чувствовала себя первооткрывателями новых земель, когда однажды вечером впервые вступила на незнакомый заброшенный остров. Здесь имелась миниатюрная бухта с причалом у которого могло бы стать небольшое число малых судов. От причала несколько ступеней вели вверх по довольно крутому берегу. Затем через калитку в монастырской стене можно было пройти во внутренний двор. Последний представлял собой песчаную площадку, местами заросшую травой, а в глубине возвышалось лишенное всяких украшений здание. Под площадкой имелся подземный бункер, видимо, для боеприпасов. Вряд ли он был обязан своим происхождением монахам. Отсюда следовало, что уединенный остров раньше уже использовали в военных целях. Впрочем, кому какое дело до этого «военного прошлого»! Теперь здесь устраивался всего лишь «Дом отдыха раненых». Маскировка была столь тщательной, что даже во главе нового «учреждения» был поставлен капитан медицинской службы, некто доктор Вандель.
Старший фенрих Кинд задумчиво остановился перед почти двухметровой монастырской стеной. «А ведь кое-что общее между монахами и боевыми пловцами действительно есть, – рассуждал он. – И те и другие боятся предавать сваи дела суду любопытных».
Что же это были за дела? Каким образом завершалась подготовка боевых пловцов к их опасному ремеслу? В соответствии с требованиями приближения к боевой обстановке учения теперь обычно начинались еще ночью, и морские бойцы шли на них «с полной выкладкой». Каждый раз требовалось немало времени, чтобы превратить обычного солдата в «человека-лягушку».
Боевые пловцы носили шерстяное белье, а сверху еще вязаный костюм – комбинезон из толстой белой шерсти. Чрезвычайно важно было обеспечить сохранение тепла в организме, защитить людей от окоченения при многочасовом плавании в холодной воде. Поэтому некоторые пловцы натягивали на себя меховые куртки, рабочие комбинезоны, ватные брюки и т. п., а затем сверху – плавательный костюм из тонкой резины (приблизительно такой толщины, как в велосипедных камерах). Костюм состоял из двух частей. Сначала пловец надевал на себя брюки, оканчивавшиеся внизу своего рода спортивными туфлями, затем натягивал узкую резиновую трубу, которую представлял собой верх брюк, поверх шерстяной одежды под самые плечи, где завертывал ее и оттягивал снова вниз приблизительно до уровня бедер. Теперь через голову надевалась столь же плотно прилегающая резиновая рубаха, которая также доставала до бедер. После этого пловец брался обеими руками за наложенные друг на друга кромки брюк и рубахи и вновь поднимал их вверх. Операция повторялась до тех пор, пока «стык» между верхней и нижней частями костюма не становился слоеным наподобие франкфуртской колбасы. Но это еще не все: на скатанный таким образом «стык» с помощью специального раствора наклеивалась резиновая полоса (пояс) шириной 25 см. Таким образом, рубаха и брюки соединялись в единое целое, костюм становился воздухо– и водонепрониицаемым. На запястьях имелись плотно облегавшие манжеты из прорезиненной ткани, а вокруг шеи – такой же ворот. Эти детали костюма, как мы увидим, имели свое специальное назначение. Поверх резинового костюма надевался еще защитный парусиновый, который, во-первых, служил для маскировки, а во-вторых, – и это главное – защищал основной, резиновый костюм от разрывов и других повреждений. Описанная «упаковка», несомненно, хорошо защищала от холода. Иногда становится жутко при мысли о том, что пловец тащил на себе груз целого комплекта всевозможного снаряжения: водолазный прибор, баллон с кислородом, пистолет и т. д. Невольно возникает вопрос: каким образом пловец все это удерживал, как его не затягивало на дно? Ответ звучит парадоксально: совсем наоборот, трудно было отнюдь не держаться на воде, а погружаться хоть на какую-нибудь глубину.
Столь же ошеломляюще простым и понятным кажется и объяснение. Чем больше одежды натягивали на себя пловцы, тем больше воздуха в ней собиралось. Таким образом, между телом и резиновой оболочкой возникала согревающая и одновременно несущая воздушная подушка. Благодаря этому пловец приобретал значительную плавучесть и мог без всякого напряжения просто лежать на воде.
Но ведь нужно было и погружаться! Для этого существовало следующее предписание: при погружении каждый пловец оттягивал пальцами вязаный ворот рубахи от шеи. Давление воды выжимало воздух из-под костюма через небольшое образовавшееся отверстие. Это продолжалось до тех пор, пока пловец не погружался по шею в буквальном смысле этого слова. Затем щель между воротом и шеей закрывалась, чтобы под костюм не проникла вода. Остававшегося в оболочке воздуха было еще достаточно, чтобы не погрузиться с головой и иметь возможность вести наблюдение вокруг себя.
К сожалению, «выпуск» воздуха значительно уменьшал столь важную для обогрева защитную прослойку. Позтому впоследствии поверх костюма стали надевать пояс со свинцовыми пластинами, чтобы таким образом обеспечить вес, необходимый для погружения.
Бойцы плавали на спине, под небольшим углом к поверхности воды. Руки были спокойно сложены на груди, если только не приходилось тянуть за собой подрывной заряд. На ноги надевались ласты. Чтобы двигаться вперед, пловец легко отталкивался ногами, работая ими наподобие ножниц. Делать это следовало под водой, так как всякое движение на поверхности вызывает шум и поднимает волну, а это могло выдать пловца. Из воды выглядывало лишь лицо, которое для маскировки намазывалось жирным кремом с примесью сажи. Затем на лицо натягивалась темно-зеленая сетка, укрепленная на вязаной шапке. Эта сетка завершала маскировку. В итоге было очень трудно обнаружить на воде какие-либо признаки присутствия морского бойца. А если замаскированную таким образом голову пловца и замечали, то скорее всего принимали за плывущее по течению масляное пятно, комок портовой грязи или пучок морских водорослей.
Плыви по течению – такова была еще одна заповедь. В поле зрения противника работать ногами было уже невозможно, иначе могла броситься в глаза более значительная сравнительно с другими предметами скорость передвижения. Поэтому на ближних подступах бойцы плыли исключительно по течению. Если, например, корабль стоял на якоре, то следовало подплывать к нему с носа, потому что направление течения в этом случае – от коса к корме. Как только пловец приближался к кораблю на 200—300 м, он прекращал всякое движение и, расслабив все мышцы, просто «стоял» в воде, то есть занимал вертикальное положение, поддерживаемый по плаву лишь упомянутой воздушной подушкой. Глаза его под темной маскировочной сеткой неотступно следили за вражеским кораблем. Течение медленно подносило пловца к судну, Из состояния полной неподвижности он выходил лишь на тот момент, когда несколькими медленными движениями ласта корректировал направление своего дрейфа. Даже когда он, наконец, слегка ударялся головой о борт корабля, он все еще не двигался, а продолжал, отдаваясь течению, плыть вдоль бронированной громады, пока его не доносило до того места, которое представлялось ему средней точкой ватерлинии.
Теперь наступал самый трудный момент этой дьявольской операции. Нужно было погрузиться, чтобы прикрепить плывший вместе с бойцом подрывной заряд в наиболее уязвимом месте подводной части корпуса корабля. Погружаться следовало совершенно беззвучно. Ведь не исключалось, что на палубе корабля, всего в нескольких метрах над боевым пловцом, стоит на вахте часовой. Подчас пловец мог даже заметить огонек его сигареты, и все равно погружаться следовало только здесь, хотя пловца могли выдать даже самые мелкие пузырьки воздуха, поднимавшиеся на поверхность из респиратора.
Погружение производилось так: пловец спокойно делал почти полный выдох, оставляя в легких лишь совсем небольшой запас воздуха. Если вес пловца был заранее отрегулирован так, чтобы держаться на воде только верхней частью лица, то небольшой дополнительной потери воздуха хватало для медленного погружения. Теперь каждая секунда становилась вечностью. Без воздуха в легких, так как респиратором пока нельзя было пользоваться (еще не подошло время!), пловец бесконечно медленно, метр за метром погружался у самого борта корабля в зловещую пучину. Наконец, нащупав боковой киль, он одной рукой цеплялся за него, а другой открывал вентиль баллона с кислородом, так что «животворный газ» сразу же туго наполнял воздушный мешок, служивший для респиратора «легкими». Понятно, что заполнять воздушный мешок можно было, лишь уцепившись за боковой киль, так как в этот момент возникала дополнительная подъемная сила. Теперь еще оставалось свободной рукой сунуть в рот конец воздухопроводной трубки и тем самым подключиться к респиратору. При этом важную роль играла та последняя ничтожная порция воздуха, которую пловец должен был оставить в легких перед началом погружения. Мундштук воздухопроводной трубки (длиной в несколько сантиметров) оказывался заполненным водой. Поэтому остаток воздуха в легких использовался для «продувания» мундштука, причем делать это следовало весьма аккуратно, выпуская воздух под боковой киль, чтобы пузыри не поднимались на поверхность. Когда проделана и эта процедура, оставалось слегка повернуть вентиль на воздухопроводной трубке, чтобы, наконец, с первым же глубоким вдохом наполнить легкие воздухом…