— Так выходит, что наши дарвинисты отлично знают, что плетут ахинею?
— А как же? Конечно, знают. Ты же понимаешь, что происходит. Дарвинизм только называется научной теорией. На самом деле к науке он никакого отношения не имеет. Это чисто политический проект, который буквально всё ставит вверх ногами. Пример: эволюция неандертальца в человека разумного, где у исходного вида в башке больше мозгов, чем у конечного. Как тебе это?
Я промолчал. Логика старика была безупречной.
— Давай дальше, — посмотрел он на настенные «ходики», — у нас ещё есть время. В конце олигоцена, — продолжил лектор, — где-то около 25 миллионов лет назад великая катастрофа уничтожила на Земле последних динозавров, часть примитивных млекопитающих и превратила в руины цивилизацию предков неандертальцев. Судя по всему, от древней высокоразвитой цивилизации осталось всего ничего. Разбросанные по разным континентам и островам горстки, утративших былое величие несчастных людей. В основном, предки неандертальцев уцелели на материках Старого света. В Америке, где, судя по всему, находился центр их великой цивилизации, большеголовые не выжили. Сказалась близость к эпицентру катастрофы. Не уцелели на Американском континенте и другие примитивные потомки былых космических рас. Катаклизм смёл их всех. Поэтому на территории Нового света практически не найдено следов человекообразных. В науке принято считать, что их там вообще не было. Понимаешь, зачем всё это делается?
— Нет, — признался я.
— В пользу африканского центра, где, якобы, обезьяна приобрела признаки человека. На самом деле следы гоминид в Америке найдены. Это и кости, и каменные орудия труда, и отпечатки следов. Но вернёмся снова к предкам неандертальцев. Рассеянные по Азии, Европе и северу Африки они так и не смогли возродить своё былое величие. Чтобы выжить, им снова пришлось вернуться в Каменный век. В новых условиях развитие инстинктивного ума было важнее, чем сохранение своих былых ментальных способностей, последние стали не нужными. По этой причине и началась потеря лобных долей головного мозга, состоящих из серого вещества, посредством которого, человек связан не только со своим ментальным полем, но и с информационными полевыми структурами Вселенной. Такая потеря имела двоякую направленность. С одной стороны, у поколений переживших катастрофу кора головного мозга начала истончаться, с другой — шла её замена на белое вещество.
Такова природа не только человека, но и всего живого. Если в чём-то отпадает надобность, то организм тут же реагирует отключением, а то и уничтожением органа. Замена же серого вещества на белое началась по причине усиления роли инстинктов. Того природного ума, которым в основном пользуются все животные. Об этом я кратко рассказал в начале нашего разговора. На примере неандертальцев мы рассмотрели единый механизм любого дегенеративного процесса. Он универсален для всех без исключения носителей высокого сознания. Вышеописанный механизм тотальной дегенерации точно также действовал на многие другие космические расы, которые пытались осваивать Землю до прихода на неё предков неандертальцев. Их дегенеративные потомки нам известны как питекантропы, австралопитеки и многие другие, пока неизученные нам виды архантропов. До неандертальцев их на протяжении миллионов лет истории нашей планеты было великое множество.
— О том, что Земля является кладбищем многих космических рас, я неплохо знаю от одного высокопосвящённого.
— То, что ты об этом знаешь, мне известно, — улыбнулся старик. — Я хочу вот на что обратить твоё внимание. Дегенеративный процесс, и с механизмом которого мы разобрались выше, запущен на Земле всего 3 тысячи лет назад, но последствия его уже видны, причём серьёзные. Ты многого не знаешь, но я тебе скажу. Он, этот процесс, касается только белой расы. Понимаешь, почему?
— Понимаю, — кивнул я. — На эту тему мне тоже многое рассказали.
— Хорошо, что понимаешь. Так вот, других земных рас он почти не коснулся. Сознание же людей нашей расы, сероглазых и русоволосых потомков белых богов, заметно изменилось. За мизерный срок! С момента возникновения первых мировых религий… За каких-то три тысячи лет, а то и того меньше, черепа нордической расы по своему объёму стали меньше черепа ориньяка — нашего прямого предка, на двести, а то и больше кубических сантиметров. Мало этого, количество белого вещества в черепах людей нордической расы, неважно где, в Европе или в России, вытесняя серое вещество, неуклонно растёт. В основном это прослеживается у жителей мегаполисов. Если такое происходит с уменьшением объёма черепа, то можешь себе представить, что нас ждёт в будущем? У неандертальцев объём черепа тоже уменьшался, но не с такой скоростью. О чём это говорит, как ты думаешь? — пристально посмотрел мне в глаза хранитель.
— Не знаю, — пожал я плечами.
— А я тебе скажу. У предков неандертальцев процесс дегенерации шёл спонтанно. Он зависел только от природных условий. Для нас же этот процесс искусственно организован. И поддерживается на протяжении последних сотен лет на очень высоком уровне. Что это за процесс, кем и как он был запущен, мы разберём завтра, а сейчас, давай «на боковую». Ты не хочешь перед сном ещё раз услышать голос сполохов? — посмотрел на меня, улыбнувшись глазами старик.
— Конечно, хочу, — оживился я.
— Тогда пойдём вместе послушаем, — накинул на себя оленью шубу хозяин.
Через минуту мы, оба одетые, стояли перед избушкой и, задрав головы, заворожено смотрели на переливающиеся то зелёным, то оранжевым светом гирлянды. И опять где-то внутри меня раздался бас космической беспредельности.
Глава 7.
Дурдом юга и дурдом севера.
Технология генетической подмены
Голос небесного огня звучал во мне, когда я, погасив керосинку, забрался в постель и накрылся с головой оленьим одеялом. Печь давно прогорела, но от неё шло тепло, которое как я знал, будет держаться до самого утра. Благодаря ей, традиционной русской печи, лиственничная избушка старика способна выдержать любой мороз. Несмотря на поздний час спать не хотелось. Я ещё раз припомнил весь разговор с отшельником и его странность красками изображать голоса окружающих предметов. Лекцию о том, как когда-то проходил процесс дебилизации у гипотетических предков архантропов, казалось бы, две совершенно несвязанные темы беседы, но я чувствовал, что старик мне говорил об одном и том же. Только с разных сторон.
«Вот он, дедушка, твой второй «кирпич» моего понимания вопроса. Тут он, пожалуй, не один, их здесь несколько. Что же ты намерен поведать мне завтра? Из твоего рассказа до меня дошла только внешняя сторона процесса. Да и то не совсем. Но у него есть ещё и внутренняя сторона. Она для меня самая важная».
С этими мыслями я незаметно для себя погрузился в сон.
Разбудил меня свет лампы и спустившийся со своей лежанки на печи дед Чердынцев. Старик, стоя у стола острым охотничьим ножом состругивал с промороженной лосиной лопатки длинные ломтики свежего мяса. Было видно, что дедушка торопится до моего пробуждения приготовить нехитрый сибирский завтрак.
— Доброе утро, — приветствовал я его со своей постели.
— Проснулся, тогда подымайся и займись печью, — улыбнулся мне хозяин.
Через несколько минут, когда в печи затрещали сухие лиственничные поленья, и мы сели за стол, дед Чердынцев сказал:
— Позавтракаем и за дело. Я тебе ещё кое-что должен рассказать, а сейчас давай не стесняйся.
С этими словами он смешал соль с чёрным перцем и показал на горку нарезанного длинной стружкой замороженного лосинного мяса.
— Сначала строганина, а потом крепкий настой горячей чаги. Она в самоваре уже подоспела.
И старик кивнул на стоящий рядом с печью самовар. Тут только до меня дошло, что дедушка развёл в самоваре огонь, когда я ещё видел сладкие сны.
— Ты, оказывается, давно поднялся? — посмотрел я на старика.
— Пару часов назад, как и положено хозяину. Такова наша сибирская традиция, да и русская тоже. Давай не стесняйся, лучше свежей строганины, ничего нет!
— Это я знаю. Только никто нас с тобой не поймёт. Сидят за столом два нехристя, поборники древней орианской ведической традиции и трескают за обе щёки свежемороженое мясо.
— Это кого ты имеешь в виду? — усмехнулся дед, доставая из чашки очередной кусок сохатины. — Вегетарианцев или сыроедов?
— И тех, и других, но я не их имел в виду.
— А кого же?
— Наших неоязычников. Они тоже считают, что мясная пища — брак.
— Правильно, брак, если мясо варить или жарить. А если томить в русской печи или как мы сейчас… Это уже другое дело.
— Да я не об этом.
— А о чём же тогда?
Было видно, что дедушка намеренно прикинулся «непонимахой» и до него никак не доходит, о чём я хочу ему сказать.
— Видишь ли, мы сейчас в их глазах выглядим самыми настоящими полузверями, мерзкими хищниками. Мало того, что лопаем мясо, мы его трескаем сырым! Они, наши продвинутые ведические русские, называют таких, как мы, трупоедами. Я не хочу сказать, что все, но подобных среди них — уйма.
— А что же тогда они едят? — положил назад свой кусок строганины дедуля.
Вид у него был явно растерянный.
— Различные овощи, фрукты… Любят бобовые. Например, котлеты и пельмени они делают из сои.
— Наверняка обожают бананы, киви, инжир? — в глазах старика светилась усмешка.
— Обожают! — согласился я.
— Так в чём же дело? Подавай на стол бананы! Я не против. И киви побольше. А строганину пусть собаки едят!
И старик, поднявшись из-за стола, расхохотался.
— Твоих бы вегетарианцев сюда, ненадолго, на год, не больше. Чем бы они здесь питались? В наших горах почти нет почвы. Лето — короткое и холодное. Трава и та не растёт. Хорошо тут только лиственнице и лишайникам.
Вообще-то, лишайник вполне съедобен. Представь, ходят твои вегетарианцы и сыроеды по нашим горам и обгладывают камни. Сдирают с них зубами исландский мох. А зимой, подобно оленям, добывают лишайники из-под снега. На морозе в пятьдесят градусов. Зато они не трупоеды. А пожиратели — живоглоты. Потому что лишайник живой, а они его едят. Впрочем, как и все другие растения, которые произрастают на юге.
Дед наполнил две кружки ароматным настоем чаги и снова подошёл к столу.
— Представил картину?
— С трудом, — признался я.
— Так-то! Питаться горьким вонючим лишайником и сухими грибами, когда в озёрах и реках полным-полно хариуса, тайменя, гольца и майги, а в тайге бродят тысячные стада оленей. Думаю, что в наших условиях твои вегетарианцы свой статус поменяют. Из живоглотов они превратятся в кротких трупоедов. Вроде нас с тобой. Вот ты добыл сохатого, теперь его хватит нам до самой весны. Представь, сколько живоглоту потребуется смертей, чтобы набить свою утробу? Дожить, как и мы до весны? Тысячи семян гороха, фасоли, сои, тысячи и тысячи семян гречихи, проса и других. А они ведь — живые. Точно такие, как и наш лось. И тоже наделены сознанием. Какая разница, если речь идёт о жизни, растение это или животное? У живоглотов-вегетарианцев двойные стандарты. У животных жизнь они ценят, а у растений — нет. Разве это правильно? Человек должен руководствоваться правилом: использовать чужую жизнь по минимуму, а не по максимуму, как это делают вегетарианцы и обезьяны.
— Почему вдруг обезьяны? — удивился я.
— Потому, что фанаты вегетарианства очень похожи своим поведением на приматов. Дело в том, что растительная пища по своим питательным качествам намного беднее животной. Поэтому её требуется больше. Что из этого следует? То, что и люди вегетарианцы, и приматы готовы жевать целый день. Все их мысли направлены только на одно: любой ценой справиться с чувством хронического голода. И потом, Белослав, — старик снова приступил к строганине, — чисто вегетарианцев в природе нет, кроме двуногих дураков.
Обезьяны с удовольствием едят личинок жуков, червей, ящериц, яйца птиц, мышей и крыс. То же самое делают и многие другие травоядные. Те же олени, лоси или лошади. Ты ведь знаешь, что олени ловят и едят пеструшек, употребляют они и сушёную рыбу. Только люди в своём вегетарианстве свихнулись. Если уж живоглот, то только живоглот, трупом он питаться не будет. Он привык есть только живое, чтобы оно умирало у него на зубах и в желудке. Он, как видишь не то, что мы, гуманисты. А у нас что? — взял старик очередной кусок строганины. – У нас не то. Лось испустил дух, а его надобно в рот живым. Тогда смак! К тому же мясо сохатого хоть и свежее, но промороженное, тоже непорядок. Было бы лучше, если в клетках его тканей теплилась жизнь. Как, например, в морковке или брюкве. А так, кто мы с тобой? Конечно, трупоеды. Кто же ещё? Пожиратели падали. Хоть и свежей, но падали. Она ведь не живая. Вегетарианцам же подавай, чтобы на зубах кричало. Они, ребята, в таких делах архипродвинутые. Так или не так?
Я засмеялся. Юмор деда Чердынцева всегда отличался особым изяществом, иногда он был настолько тонкий, что приходилось гадать, шутит он или говорит серьёзно[5].
— Вот что, паря, — посмотрел он на меня после того, как мы покончили с завтраком, — давай-ка прогуляемся к озеру, мы давно не проверяли наших сетей. Так дело не пойдёт. А то, что мороз и темно не беда, у нас хорошая одежда и сияние сработает вместо фонаря. Как видишь, жить под сполохами проще, чем без них. Они и песни поют, и вокруг всё освещают.
Сказано — сделано. Через десять минут мы были уже готовы. И, несмотря на то, что температура зашкаливала за отметку минус шестьдесят шесть, взяв пешни и маленькую ручную нарту, отправились на озеро. Лёд был около метра, но на таком морозе он кололся легко, и через полчаса нам удалось пробиться до воды. Я вынимал сеть, а дедушка стоял на прогоне. Рядом с нами, наблюдая, как из-под воды появляются запутавшиеся в сети рыбины, поскуливая и нервничая, суетились хозяйские собаки. Они знали, что больше половины улова отдадут им и поэтому изо всех сил старались показать своё участие. Я медленно вытаскивал сеть, давая ей на морозе окаменеть и превратиться в лёд, такой приём позволял не мочить руки. Но чтобы выпутывать рыбин иногда приходилось на несколько секунд сбрасывать рукавицы. За короткое время пальцы успевали деревенеть, и их надо было отогревать.
— Ты что так долго? — долетел до меня голос старика. — Неужели всё рыба?
— Пальцы отогреваю! — отозвался я. — Боюсь остаться без рук.
— А ты включи сердце и качни кровь в кисти рук.
— Этого я пока не умею! — крикнул я дедушке.
— Тогда рыбу не выпутывай. Вынимай сеть вместе с ней. Выпутаем рыбин уже дома в тепле.
Я не стал спорить. Вскоре обе сети вместе с крупными сигами, ленками и жирными чирами мы вытянули на лёд и, сложив на нарту, повезли к избушке.
— Как у тебя пальцы? — спросил старик, когда мы добрались до жилища.
— Вроде бы отогрелись.
— Это хорошо. Значит так, буду тебя учить нашей северной йоге. Иначе дело дрянь. Иногда на таких морозах да ещё с ветром никакая одежда не спасает. А нам с тобой через пару недель идти в горы…
— Неужели ты надеешься изменить моё кровообращение за такой короткий срок? — засмеялся я.
— Не я тебе его изменю, ты сам его изменишь и раньше, чем за полмесяца. Просто ты не знаешь, как это делается. Вот смотри!
И дедушка, вынув свою руку из оленьей рукавицы, взял горсть снега. Через несколько секунд из-под его пальцев брызнула вода.
— А теперь, — протянул сибирский йог мне свою руку, — дотронься до неё.
Я положил на его ладонь свои пальцы и тут же их отдёрнул. Она обжигала.
— Что с твоей рукой, она как кипяток?! — искреннее удивился я.
— Ничего особенного, всего сорок градусов, — засмеялся старик. — Только сорок. Больше подымать температуру нельзя. Иначе начнёт сворачиваться белок.
— Вот бы мне научиться так управлять своим кровообращением!