"Если бы буржуазно-демократическая революция закончилась, то этот блок (между рабочим классом и мелкой буржуазией. - Н. Б.) не мог бы существовать, и перед ним никаких определенных задач не было бы, а пролетариат вел бы революционную борьбу против мелкобуржуазного блока. Совместная работа в этот момент была бы совершенно невозможна. И, однако, мы признаем... Советы как центры организации сил, следовательно, признаем, что есть задачи, которые могут быть выполнены союзом рабочих и крестьян. Значит, буржуазная революция еще не закончилась, еще не изжила себя, и я думаю, что все вы должны признать, что при полном окончании этой революции власть действительно перешла бы в руки пролетариата. Вот тогда бы наступил момент разрыва блока пролетариата с мелкой буржуазией и самостоятельное осуществление самим пролетариатом своих пролетарских целей. Я думаю, что должна быть одна из двух тактик: или перед пролетариатом стоят задачи, которые могут быть осуществлены только пролетариатом, и ни одна из общественных групп ему помочь не может, - и тогда мы разрываем блок и идем на осуществление тех идей, которые должны быть выполнены пролетариатом; или мы считаем, по условиям текущего момента, блок жизненным, имеющим будущее, - и тогда мы в этом блоке участвуем и строим нашу тактику так, чтобы этот блок не разорвать. Поэтому я говорю, что пролетарская партия должна выделиться в этом блоке и наметить ясно и точно свои собственные, чисто социалистически интернациональные цели. Мы идем с блоком и еще можем сделать совместно с ним несколько шагов. Я хочу, чтобы пролетарская партия действительно поступила так" ""32"".
Здесь попутно разрешается и другой вопрос (вернее, другая сторона той же проблемы), вопрос о роли крестьянства в пролетарской революции, вопрос о том, может ли еще крестьянство быть использовано в качестве силы, способной помогать революции. Точка зрения Каменева здесь тоже ясна: ни о какой пролетарской диктатуре, которая бы шла вместе с крестьянством, не может быть и речи; ни о какой диктатуре рабочего класса, где пролетариат занялся бы строительством социализма вместе с крестьянством, руководя этим последним, не может быть и речи. Каменеву, наоборот, момент взятия власти пролетариатом, момент, с которого пролетариат может приступить к фактическому строительству социализма, представляется именно моментом разрыва блока с крестьянством. Не союз с крестьянством, а только борьба, и борьба непримиримая - вот что мерещилось Каменеву в начале революции.
Само собой понятно, что этот теоретический анализ нашей революции, эта оценка ее движущих сил и соотношений между рабочим классом и крестьянством, это утверждение невозможности рабоче-крестьянского блока при пролетарской диктатуре и т. д. - целиком и полностью определили позицию т. Каменева и его соратников в октябрьские дни. Каменев, оказавшись в оппозиции Ленину и большинству ЦК в октябрьские дни, в качестве последовательного человека, делал практические выводы из своей теории, развивавшейся им, в противовес теории Ленина, на Апрельской конференции. Другие, шедшие с ним, с последовательностью или без оной, тоже ничего иного не делали, как выводили следствия из первой "дружеской"
попытки теоретической ревизии ленинизма. Ведь в самом же деле, если взятие власти пролетариатом означает обязательное столкновение с крестьянством, то нельзя принимать участие в правительстве диктатуры пролетариата, нельзя звать пролетариат на восстание, ибо разгром его предусмотреть можно с астрономической точностью. Отсюда и письма против восстания, отсюда и выходы из ЦК и СНК.
Действительно, посмотрите, что составляет лейтмотив всех и всяческих документов, "обосновывавших" и "объяснявших" эти безобразные выходы и уходы, этот срыв партийной дисциплины, это бегство с поля битвы. Вот документ, подписанный, между прочим, и тов. Шляпниковым. "Мы стоим, говорится в нем, - на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий" (тогда под советскими партиями разумелись не те, которые стоят на "советской платформе", а те, которые тогда входили в состав Советов, т. е.
большевики, меньшевики и с.-р. - Н. Б.). "Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому слагаем с себя перед ЦИКом звание народных комиссаров" ""33"".
Вот коротенькая, но красноречивая цитата из длинного письма Зиновьева, Каменева и других: "Мы уходим из Центрального Комитета, - пишут они, - в момент победы, в момент господства нашей партии, уходим, потому что мы не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы ЦК ведет к потере рабочей партией плодов этой победы, к разгрому пролетариата" ""34"".
Само собой разумеется, что эти политические выводы взяты не с потолка; нет, они совершенно "правильно" сделаны, как следствия определенной точки зрения, характеризующей нашу революцию. В самом деле, раз у нас буржуазная революция еще далеко не закончена и еще не перерастает в социалистическую (а это потому, что пролетариат у нас слаб, а большинство населения страны - крестьянство - не может быть использовано в качестве силы, хотя бы только содействующей пролетарской революции), то, стало быть, и диктатура пролетариата-в данных условиях - задача неосуществимая, затея несбыточная и опасная. Конечно, можно заставить партию, очертя голову, броситься в эту авантюру, но путного из этого, как и из всякой авантюры, ничего не выйдет: партию ждет или немедленный разгром, или неминуемая гибель по истечении короткого срока ее господства. Иначе и быть не может: ведь даже и закрепившись у власти, она это положение сможет обеспечить не иначе, как голым насилием, штыком диктатуры, а позиция на штыке и непрочная, и малоудобная. Партия в таком положении не сможет предотвратить свой собственный отрыв от пролетариата, благодаря этому отрыву сузит круг революционных сил до своих собственных пределов, и, выявив, вопреки своим собственным желаниям, неразумность, бессмыслицу, недействительность своего шага, отдаст революцию на поток и разграбление.
Тут нелишне будет отметить, что среди этих первых выводов из теории неверия в возможность у нас социалистической революции, теории недоверия к силам нашего пролетариата и недооценки крестьянства, уже звучат нотки, которые потом из раза в раз будут повторяться при каждой вспышке оппозиционных настроений. Пролетариат слаб, помощи ждать неоткуда - не со стороны же деревни! - куда же думать о построении социализма?! Попытки этого построения обречены на неудачу,- они обязательно будут вырождаться в свою противоположность; упорство в их проведении приведет лишь к вырождению нового режима в безответственный режим бюрократического, аппаратного нажима, политического террора, к отрыву масс и в конце концов к вырождению самой партии. Словом, доброго из попыток большевиков строить социализм "в одной стране" ничего не выйдет, а другого сколько хочешь:
пожалуй, и до "азиатского окостенения", о котором говорил упоминавшийся немецкий буржуа, Шиман, дело может дойти!..
Теперь позволительно сделать кое-какие выводы. Прежде всего, сопоставление всех изложенных и разобранных выше точек зрения европейской социал-демократии, Богданова - Базарова, русских меньшевиков, Троцкого и Каменева - Зиновьева устанавливает их полное совпадение в основном: в вопросе о характере русской революции, в вопросе о соотношении внутренних сил русской революции, в вопросе о зрелости экономической структуры России с точки зрения возможности определенных социалистических достижений. В пределах этих вопросов можно говорить, нисколько не преувеличивая действительного сходства, о тождестве в основном всех этих перечисленных позиций. Само собой разумеется, что, указав на общность исходной позиции, мы не хотим тем самым указать и на одинаковость выводов, к которым приходили, отправляясь от нее, все перечисленные группировки. Нет, выводы делались разные: одни стали героями революции, другие бились против революции, третьи болтались позорно в ногах. Справедливость требует отметить, что выводы не совпадали даже в пределах одной и той же группировки. Так, например, Плеханов отходил от своих друзей, отказываясь, как теперь уже известно, от попыток расправы с пролетарской, хотя и "преждевременной", но все же пролетарской, революцией. Выводы были различны и в пределах другой группировки:
Троцкий в октябрьские дни делал одни выводы, идя в передовых шеренгах бойцов, Каменев - Зиновьев - другие. Троцкий рассчитывал: хотя в силу внутренних причин гибель и неизбежна, но, может быть, вывезет государственная помощь западного пролетариата. Поэтому: вперед! Каменев Зиновьев соображали:
именно потому, что гибель неизбежна по внутреннему сочетанию сил, нечего идти так быстро вперед: осади назад.
Выводы, повторяем, различны, а теоретическая подоснова (в смысле оценки движущих сил революции, в смысле подхода к оценке рабоче-крестьянского блока, в смысле решения вопроса о сочетании сил и о возможности для маленького рабочего класса вести за собой громадную крестьянскую махину; в смысле решения вопроса о неизбежности конфликта между этими силами; в смысле решения вопроса о характере русской революции, т. е. о возможности социализма в нашей стране) - подоснова всего этого у них одна и та же. И эта "подоснова" настолько далека от ленинской постановки вопроса, что если и напоминает эту последнюю, то только по противоположности, но ни в коей мере не по сходству. Ленинская постановка вопроса о зрелости капитализма в России не так упрощенно-дубовата, как представляется многим умникам, критиковавшим Ленина. Ленин никогда не оспаривал утверждения, что материальных предпосылок для строительства социализма в России много, много меньше, чем в Западной Европе или в Сев. Америке. Но с другой стороны, по его мнению, ни в одной стране нет такого положения, что после захвата власти коммунистами социализм сразу рождается готовым со всех решительно сторон. В каждой стране, даже в самой развитой, даже в С.-А. С. Ш., будет такое положение вещей, что пройдет довольно большой исторический этап до тех пор, пока организация хозяйства охватит целиком весь народнохозяйственный комплекс. Однако Ленин считал, что и в отсталом хозяйстве России существует островок, который может послужить для начала социалистических операций. Это тем более, что внутри страны мы имеем особое сочетание "пролетарской революции с крестьянской войной", сочетание, которое Марксом считалось за наиболее благоприятное условие пролетарской победы. Особые условия рождения революции из империалистской войны, особое сочетание сил внутри страны, наличность известной материальной базы как отправного пункта движения - все это по совокупности дает почву для систематического продвижения вперед на рельсах социалистической революции. Нужно лишь тщательно укреплять социалистический сектор хозяйства, превратив его в базу для своих операций, и тогда, пользуясь им, как командной высотой, планомерно и без излишней поспешности вести захват всей стихии хозяйства под социалистическое влияние.
После всего вышеизложенного нелишне будет поставить вопрос, какие должны быть сделаны выводы при последовательном применении этой точки зрения неверия в возможность построения социализма в наших условиях, точки зрения, общей и европейским социал-демократам, и Богданову - Базарову, и Троцкому, и Каменеву - Зиновьеву. Мимоходом мы уже касались этого; теперь необходимо подчеркнуть это еще более резко. Оказывается, что, будучи последовательно применяема, эта точка зрения неверия приводит к одному из двух возможных следующих положений:
если нет победоносной международной рабочей революции, то большевики гибнут либо в результате их низвержения, либо они гибнут в результате своего собственного перерождения. Ничего другого быть не может. Потому что если нет объективных предпосылок для социалистической революции, если пролетарская диктатура, как пролетарская диктатура, не может длительно существовать, то она может сохранить в лучшем случае свою форму, меняя свое содержание, т. е. пролетарское государство должно становиться "далеко не пролетарским государством". Если в области социально-классовой у нас есть огромный перевес крестьянства и если столкновение с ним неизбежно, то тогда неизбежно должно получиться перерождение (если мы "сохраняемся") нашего государства, которое делает все больше и больше, под давлением крестьянства, уступок этому крестьянству, идущему на поводу зажиточных слоев. Таким образом будет развиваться конкретная форма перерождения нашего государства, его "окулачивание". Другими словами: в тех оппортунистических предпосылках, которые были заложены еще летом 1917 г., целиком заключается идеология теперешней оппозиции, которая, исходя из факта нашего существования, толкует о тенденциях нашего перерождения. Теоретическая установка оппозиции неизбежно влечет за собою такие выводы. Правда, эти выводы раньше оппозиционных коммунистов сделали социал-демократы - в этом отношении можно было бы произведения Каутского назвать vademecum ""35"" всесоюзной коммунистической оппозиции, т. е. спутником оппозиционного коммуниста. Но это обстоятельство лишь подчеркивает идейное отклонение нашей оппозиции от ленинизма. Если она говорит об "окулачивании", то Бауэр говорил то же самое гораздо раньше. Он и сейчас говорит, что в нашем хозяйстве есть много социалистических элементов; он считает и сейчас, что мы не совсем рабочая партия; он "только" полагает, что мы начинаем пахнуть крестьянским духом, и такова, по-видимому, наша неизбежная судьба. Пауль Леви в предисловии к одной антиленинской брошюре тов. Розы Люксембург (брошюре, которую он издал вопреки воле покойной революционерки) пишет то же самое. Далин пишет в своей книге, которую мы уже цитировали, что "субъективно" у нас была пролетарская революция, объективно же она есть не что иное, как буржуазная революция, ибо это революция - неизбежно крестьянская и т. д. и т. п. А другая теоретическая струя - Богданов и Базаров - разве это не теория нашего неизбежного бюрократического перерождения, теория, с которой так носится теперь объединенная оппозиция? Если социал-демократы подчеркивают в первую очередь крестьянскую сторону, то Богданов со всей решительностью подчеркивает вторую половинку процесса нашего "перерождения", а именно наше бюрократическое (технически-интеллигентская бюрократия, каста "организаторов") вырождение. В речах некоторых оппозиционеров в Коммунистической академии прозвучали нотки насчет "кавеньяков". Но и эта глупость не оригинальна: она была давным-давно "открыта" и Парвусом, и Каутским, и другими джентльменами, потому что эта компания не верит, что у нас возможна победоносная революция. А так как "проклятые большевики" не уходят со сцены, то остается одна возможность, одна надежда, одна светлая звезда: перерождение, бонапартизм, цезаризм и прочие "термидоры". Теория перерождения стоит целиком на плечах социал-демократических, богдановских, троцкистских и каменево-зиновьево-октябрьских предпосылок...
После этого исторического введения можно заняться тем же вопросом, но в той его особой постановке, какую он получил в литературной дискуссии с оппозицией. Мы переходим к вопросу о "строительстве социализма в одной стране". Целесообразнее всего взять ту формулировку, которая дана т. Зиновьевым, так как эта формулировка может быть рассматриваема, как своего рода официоз нашей оппозиции.
Тов. Зиновьев ставит вопрос таким образом. Он говорит, что нужно различать две вещи, а именно: "I) обеспеченную возможность строить социализм - такая возможность строить социализм вполне, разумеется, может (!) мыслиться (!!) и в рамках одной страны и 2) окончательное построение и упрочение социализма"
""36"".
Вот какова постановка вопроса. Тов. Зиновьев в первую очередь ссылается на цитату из Ленина. На Х съезде Ленин говорил, что об окончательном успехе социалистической революции в России речь может идти "лишь при двух условиях": 1)
при условии поддержки со стороны революции в передовых странах и 2) при соглашении с большинством крестьянства .
Тов. Зиновьев приводит далее целый ряд цитат из Ленина, цитат, где Ленин утверждает, что "окончательная победа социализма в одной стране невозможна".
Нет никакого сомнения в том, что у Ленина можно найти чрезвычайно много цитат, которые следует обобщенно формулировать как положение о невозможности окончательной победы социализма в одной и именно нашей стране; эта формулировка, в том ее понимании, которое противопоставляется нами зиновьевскому пониманию (о чем ниже), абсолютно правильна.