Главный хребет поднимался террасами, а между ними были небольшие, всего квадратов в сто, каменистые площадки. Пока карабкаемся по скалам, видим небо у края уступа. Ну, кажется, все – дошли. Но только выползем наверх, как перед нами открывается крошечная эта площадка – взводу разложиться негде, а над ней новая каменная стена до самых звезд. И до того дошло, что офицеры вместе с солдатами тащили тяжелое вооружение. Даже Пухов, со своим неунывающим радикулитом, и тот половину последнего подъема попеременно волок на себе ПК двоих очумевших пулеметчиков. Вот тебе и восемь с небольшим по карте…
К пяти утра поднялись на свою «три сто десять». Попадали… Какой там окапываться, позиции готовить – приходите, берите голыми руками, хоть любите, через «Е», – не встанем. Часа через полтора отошли, тут новая команда: «Вперед!» Потопали…
Долго спускались по змеевидному серпантину, потом первый кишлак, за ним второй и пошло-поехало: один за другим. Называлось это чудо – шмон зеленки.
Под вечер упал любимый стукачок и жополиз третьего взвода Лешенька Тортилла. Распластался по дороге, отшвырнул от себя тело АГС и ревет как белуга: «Пристрели-и-ите! Дальше не пойду-у-у!» Попытались вразумить – не получилось. Пару раз врезали – безрезультатно. А батальон уходит! Все! В общем, надо взваливать эту морду на себя и тащить вместе с гранатометом. Тут появляется Пухов: «В чем дело?» Объясняем – так, мол, и так. Пухов подходит к «подыхающему», на ходу скидывает с плеча «АКС», передергивает затвор и спокойно так, буднично просит:
– Леша, рот открой…
В его интонации, в его внешнем облике было что-то такое, отчего Тортилла сразу затих, молча встал, поднял ранец с гранатометом и понуро побрел дальше. Мы наблюдали за ним молча, и лишь один Быстров не выдержал:
– Гриценок! Что-то он быстро тебя вылечил, а?
Тортилла не ответил…
Вечером полк полностью вошел в долину. Ночевку мы разбили на каком-то холме. Вокруг по склону и на соседних высотках расположились другие подразделения. Наутро повальный шмон продолжился по полной программе. Перед выходом Серега построил нас и поставил боевую задачу:
– Значит так, взвод. Все, что тут говорили по связи, – полное дерьмо! У нас задача одна – третий день без жратвы! Сухпая не было, нет и когда будет – неизвестно. То, что вы по дороге выкинули, никого не волнует (был употреблен иной, близкий по значению термин). Все ясно? Вперед!
Первый же кишлак оказался и самым удачным: взводный с ходу подстрелил молодого барашка. Скотинка резвая, однако: как только заприметил первых бойцов, тут же деру дал, да не тут-то было! Только что и успел жопкой кучеряво обосранной пару раз тряхнуть на прощанье – 5,45 все ж быстрее, однако.
Резво затащили его в какую-то клуню, Быстров тут же достал предмет зависти всех офицеров батальона – треугольный, острый как бритва трофейный нож и мастерски, за каких-то пять минут, барашка разделал. Все мясо мы сложили в полиэтиленовый пакет от осветительных ракет и пошли на следующее прочесывание.
В конце дня Валерка подстрелил курицу, но то ли птица оказалась мелковатой, то ли СВД для такой дичи чересчур сильное средство: от курочки остались только окорочка, часть крылышка да шейка с головой. По образному выражению «замка» Димки Кудели – рассосалась. Ну да ничего – пошло в тот же пакетик. И уж перед самым привалом подстрелили еще одну курицу, на этот раз более удачно. Серега разделал ее еще более виртуозно: отсек ноги, голову и часть крыльев, потом одним ударом своего восточного кинжала развалил надвое, выпотрошил и, вместе с перьями сняв шкурку, уложился в какие-то пару минут. Профи!
Поздним вечером поднялись на ночлег. Прямо под холмом, метрах в пятистах, раскинулся огромный кишлак. И мы в том районе были не единственными: под нами, на склоне, расположилась шестая рота, а чуть правее и ниже – разведка. Поэтому пошли в кишлак не сразу, а только через час после того, как по связи был дан отбой – «один-один» (т. е. один боец спит – один дежурит).
Серега взял с собой троих: «замка» Куделю, Валерку и меня. Потопали вниз через позиции разведроты, чтоб не переть с бурдюком воды, пятнадцатилитровым ведром и подозрительным пакетом под мышкой через окопы родного батальона.
В кишлаке то тут то там раздавались подозрительные шорохи: не мы одни такие умные, есть всем хочется. Побродили немного, напоролись на четверых дедов первого взвода – чуть не перестреляли друг друга впотьмах, а потом сыскали и себе подходящую усадьбу – побольше да на отшибе. Зашли. Дом разделен на две части. В нашей половине никого и, естественно, голо. Явно хозяева уходили не с пустыми руками. Маленькая печурка у дверей сделана «по черному» – в потолке дыра.
Быстров посадил Валеру напротив входа, в тень, меня послал искать топливо, а сам, пока Куделя доводил и заливал мясо водой, занялся печью. Вязанка сухой травы, висевшая у дверного проема и пущенная на растопку, оказалась не чем иным, как коноплей. Пока поняли, в чем дело, потушили и выкинули тлеющий и жирно чадящий ком от дыма, затянувшего, как в русской бане, всю верхнюю половину помещения, всем от души «захорошело».
Я быстренько отыскал во дворе сарай с большими стопами кизяка, Димка настрогал щепы с какой-то палки – и дело пошло. И хотя кизячный «уголек» вонял похлеще любой анаши, да и глаза как от перца резало, горел он не хуже газа. Оглянуться не успели, как вода закипела.
Бульон, конечно, великая вещь, но Серега сразу сказал: «Супец на войне – первое дело… после водки, баб, долгого сна и хорошего командира!» (На вопрос: «А какой командир хороший?» – он всегда неизменно отвечал: «Тот, что не сука!») Ну, супец так супец. Оставили снайпера в засаде, а сами полезли рыться по хозяйским закромам. Ничего, понятно, не нашли, вернулись и стали дожидаться пустого бульончика. Кизяк между тем перегорел, и пошел я во двор за новой партией.
Не успел подойти к сараю, как слышу слабый шорох за воротами. Тихонько снимаю автомат и вжимаюсь в тень, даже испугаться толком не успел. Створка ворот с легким скрипом открывается, и в нее просовывается крошечная головка в чалме, а потом и сам обладатель этой чалмы – сухонький дедуля, метра полтора ростом. Он огляделся, при лунном свете меня в тени навеса не заметил и, крадучись, сделал пару шагов во двор.
Дедушка не дедушка, в темноте не разобрать. Легонько втыкаю ему ствол меж лопаток, левой рукой беру за горло, чуть свожу пальчики и шепчу в замершее ухо: «Бура, дусс… («Пошли, друг»). То ли фарси для него – родной язык, то ли по жизни все на лету схватывал, но дедок послушно засеменил в дом.
Дальше объяснялись на пальцах. Оказалось, что бабаеныш – хозяин этой усадьбы. На время операции он перетащил своих жен и детей к себе, в мужскую половину дома, а эта, где мы сейчас находимся, – женская. Мы, как смогли, рассказали ему про соль, картошку и прочее. Дедок, в свою очередь, не стал упрямиться и согласно закивал головой. Всей толпой вышли во двор.
Старичок приставил к забору жиденькую лестницу, показал жестом, что идти за ним вовсе не обязательно, и проворно исчез на другой стороне. Мы по очереди поднялись на забор и заглянули в чужую жизнь. У стены дома толклось, как я насчитал, восемнадцать женщин разного возраста. Рядом с ними шныряли два десятка ребятишек. При появлении наших любопытных физиономий женщины и дети притихли и сели наземь. Сразу видно, ученые… Хозяин шикнул на детей, и они мигом исчезли в доме.
Не обманываясь нашим вежливым обращением, бабай второй раз перелезать на женскую половину не стал – передал через забор мешочек с картофелем, домашней лапшой и маленьким пакетиком какой-то красной и горьковатой соли. Опять-таки вежливо попросили его попробовать… дед попробовал и ничего – жив остался…
Мы, как могли, поблагодарили его, попрощались, а напоследок спросили, сколько у него жен. Старичок скривился, что-то пробормотал и на пальцах показал – тринадцать! Ай да дедуля, старый кобель!
Через час уже поднимались на свои позиции. Запах от нас разносился – не передать. Несчастные разведчики только слюну сглатывали, а потом не выдержали такой изуверской пытки и прислали гонца с тремя котелками: «Для офицеров дружественного подразделения!» Мы навалили полные котелки и еще один добавили от себя. Потом отправили полведра на соседние позиции первого взвода – ротному. Шестой мотострелковой тоже перепало – не сидеть же им голодными! Насколько наше варево было сытно и вкусно, объяснять нет смысла (еще бы – три четверти ведра мясо, а остальное – растопленный холодец с добавками!). В общем, когда ели, стонали от восторга.
К вечеру следующего дня с вертолетов нам выкинули долгожданный сухпай и пополнение боекомплекта. Первому мы были, конечно же, рады, второму – не очень: мне только-только удалось отделаться от тринадцатикилограммовой агээсной ленты, а тут на тебе – заряжай по новой! Ну да ничего, я последний раз ходил в гранатометной команде, потом даже в руки эту гадость не брал.
Вернувшись на «точку», узнали, что в подразделениях других полков, принимавших участие в этой «чистке» и прикрывавших долину с высокогорной левой стороны, есть потери – несколько человек (точное количество, естественно, неизвестно) погибли от переохлаждения и истощения сил.
Не повезло мужикам – сухпай, скорее всего, им вовремя не подкинули, а кишлаков на такой-то высоте оказалось, к сожалению, негусто…
Отходная
Самыми результативными боевыми операциями в нашем полку всегда считались операции по реализации разведданных. Основное отличие их от всех остальных заключалось в том, что подразделения выходили не просто куда-то в горы или в предполагаемый душманский кишлачок, а в конкретное, заранее «вычисленное», находившееся под наблюдением место. Все что угодно: район ночлега правоверных или зимней стоянки их мобильных отрядов, баз оружия или провианта либо просто населенный пункт – личная собственность какого-либо влиятельного духа.
Операции подобного рода отличались еще и тем, что всегда были тщательно и четко спланированы. Проводились они быстро – без изнурительной, выматывающей нервы подготовки и, что для солдат самое главное, без многочасовых убийственных горных переходов на виду у всей провинции.
Разведданные поставляли в полк две «фирмы»: разведуправление – армейская структура и спецподразделение «Кобальт» – структура КГБ (во всяком случае, нам так говорили, правда, сейчас выясняется, что все же МВД). И те, и другие жили в городе вместе с военспецами (и сами являлись таковыми), в расположении части они появлялись весьма редко и были окружены сияющим ореолом секретности и таинственности, а следовательно, и огромным количеством самых невероятных слухов. На боевых выходах представители разведуправления или «Кобальта» были нечастыми гостями. Например, начальника разведки я почти за два с половиной года службы видел в горах только один раз, во время бахаракской колонны в марте 1983 года.
О деятельности армейской разведки мы вообще не знали ничего. Известна была только фамилия начальника, молодого полковника с внешностью героя-комбата – Орлов. После демобилизации из разговоров с другими «афганцами» я выяснил, что и в других гарнизонах, раскинутых от Джелалабада до Хайратона, начальники разведок носили ту же фамилию (впрочем, я не настаиваю – у меня всего два свидетельства).
С «Кобальтом» дела обстояли немного иначе. Офицеры этой группы намного чаще ходили с нами, правда исключительно на «свои» реализации, либо принимали участие в крупных полковых акциях (на месте оперативно отсеивали «материал» – пленных). Неоднократно «Кобальт» и сам проводил операции. Для этой цели ему выделяли какое-либо подразделение второго батальона, чаще всего одну роту.
Нам были известны основные методы их работы, вернее, казалось так. Да никто и не делал из них особого секрета. Половину оперативной информации кобальтовцы добывали через стукачей (по определению начальника политотдела части, «прогрессивной части местного населения, вставшей на решительную борьбу против незаконных бандитских формирований мятежников») и внедренных в группировки моджахедов агентов из числа хадовцев, присылаемых по обмену из соседних провинций (так они утверждали, во всяком случае). Вторую половину данных «Кобальт» добывал у пленных.
Нетрудно представить, какие жуткие, леденящие кровь байки ходили в полку о том, что делают с духами в «Кобальте». Все, естественно, исходили из собственного опыта «общения» с захваченными в плен. И это невзирая на постоянную угрозу трибунала. Реального, а не мифического.
Но, как выяснилось впоследствии, все эти слухи оказались ложью. По рассказам моего земляка, сержанта погранвойск Александра Лунева, все время прослужившего в охране «Кобальта» (вот уж точно – «блатная служба»: два года в кроссовках и джинсовом костюме!), рядовой состав при допросах пленных никогда не присутствует. Воплей и криков тоже никто из солдат не слышал. Правда, частенько после очередного «посетителя» в мусорном ведре находили использованные ампулы от неизвестного препарата. Но это опять-таки ни о чем не говорит. Когда пленных передавали из «Кобальта» в ХАД, вид они имели вполне нормальный и пребывали в добром здравии, чего не скажешь об их душевном состоянии: в местной госбезопасности, ХАДе, пленных либо сразу отпускали, либо сразу «шлепали». Другой диалектики там не признавали.
Мы относились к офицерам из «Кобальта» с известной опаской и в то же время с определенным уважением. На боевых выходах они показывали себя с самой лучшей стороны. Это мы ценить умели.
За два года, проведенные в ДРА, я дважды был свидетелем расстрела, и оба раза именно на операциях по реализации разведданных и в присутствии офицеров «Кобальта».
Но вначале небольшая предыстория.
У советского солдата помимо его основной обязанности или специальности есть еще несколько внештатных, так называемая взаимозаменяемость. Любой старослужащий солдат (если не дебил, конечно) в случае необходимости может принять на себя командование отделением или даже взводом, работать из любого вида стрелкового оружия (в том числе и орудий БМП), провести несложные реанимационные мероприятия и оказать раненому первую медицинскую помощь, снять простую мину и прочее.
У меня благодаря болезненно-педантичному складу характера была целая гирлянда подобных побочных специальностей и обязанностей, в том числе внештатный санинструктор взвода. Я всегда носил с собой несколько перевязочных пакетов, пяток жгутов, половину командирского промедола и был обязан заниматься всеми ранеными взвода и роты до подхода профессиональных медработников.
В начале февраля 1984 года ко мне подошел фельдшер батальона и предложил принять участие в проводимой шестой мотострелковой и одним из взводов разведроты операции по линии «Кобальта» в качестве штатного санинструктора. У нас во втором МСБ были два медбрата, но оба в это время находились в госпиталях.
Я не помню случая, чтобы солдат одного подразделения официально участвовал в операции чужой роты. Даже временно и даже санинструктором. Ведь все «временное» очень быстро превращается в постоянное, а должность «санинструктор батальона» – тыловая, и у нас к подобным вещам относились ревниво. Я горячей радости идти на операцию «чужаком» не изъявил и, совершенно уверенный, что меня не отпустят, послал фельдшера к старшему лейтенанту Пухову.
Но мои расчеты не оправдались. Прапорщик медслужбы оказался парнем ушлым. Он нашел к Пухову какой-то особый подход, и тот предоставил нам право все решать самостоятельно. Я подумал-подумал и согласился.
Выходили мы ночью. Я пошел налегке, взял лишь бронежилет, пару «эфок», «АКС» взводного да десяток длинных магазинов. Ротный лично проверил мое снаряжение, отдал собственную коробку обезболивающего и пару пачек цивильного «Ростова». Потом отвел меня ко второму КПП и, быстренько переговорив с командиром шестой роты, сказал:
– Идешь вот за ним. Это крутой мужик – от него ни на шаг. Все! Удачи… и смотри там – осторожно.
К рассвету в ускоренном темпе мы протопали километров десять и выскочили на кольцевой гребень с небольшим, прилепившимся в полукилометре под нами, ободранным кишлачком.
Помимо шестой МСР и разведвзвода в группе шли еще три расчета минометной батареи и отдельный офицерский батальон ХАД – человек пятьдесят. Хадовцы первыми и спустились в кишлак.
Как они его там «шмонали», я не знаю. Скорее всего, никак. Судя по всему, хадовцы шли не на прочесывание, а за кем-то, ранее им известным. Когда союзнички начали подъем на наши позиции, им в спину дружно ударило с десяток винтовок и несколько «АКМ». Хадовцы рванулись назад, засели в крайних усадьбах, обозначили себя ракетами и дымами и завязали бой.