Как бы ни выглядела воплотимость синдикальных проектов, нельзя сомневаться, что они много сделали для реанимации рабочего движения и возвращения друзей труда из воздушных замков в по-настоящему насущные вопросы. Человек для синдикалистов — производитель, а не потребитель. Они наиболее озабочены свободой в труде, а не повышением материального благополучия. Они направили поиски в русло свободы, которое слегка засорилось при засилье социалистов в парламенте; напомнили о потребности нашего общества не в переливании из пустого в порожнее, не в мелких улучшениях по милости власть имущих, а в коренном переустройстве, уничтожении всех источников угнетения, высвобождении созидательной энергии человека, в полностью новом способе планирования и регулирования производства вместе со всей экономикой. Эта заслуга столь велика, что незначительные изъяны течения не вредят возрождению могущества синдикализма, даже нокаутированного войной.
II. Думы
4. Труд и оклад
Всякому политическому мечтателю предстоит два вызова: природный и человеческий. В общем говоря, с сопротивлением природы борется естествознание, а с сопротивлением человека — менеджмент.
Вся экономика сводится к тому, что природа кормит только под действием труда. Необходимость трудиться ради удовлетворения наших нужд не навязана нам политической системой или злыми эксплуататорами, просто так устроен мир — этот факт реформатор должен принять и изучить. Перед тем, как повестись на очередной экономический проект, следует проверить, нет ли на нём непререкаемого вето со стороны физических условий производства и можно ли их вообще хоть как-то изменить усилиями учёных и организаторов. В подобной проверке необходимо обратиться ко двум взаимосвязанным учениям: мальтузианскому о возрастании численности населения и менее вразумительному при всей своей распространённости взгляду, что всякая прибавка к прожиточному минимуму достижима только тогда, когда большинство людей мучительно и монотонно трудится, не оставляя себе досуга на цивилизованное существование и рациональное удовольствие. (Прибавку можно получить, если не иметь времени этой прибавкой пользоваться. — прим. перев.) Мне не кажется, что какое-то из двух указанных препятствий выдержит придирчивое рассмотрение. Я лично верю в возможности улучшения технологии производства, которые в ближайшие столетия не дадут помешать увеличению благосостояния, выработки и досуга.
Этой проблемой занимался Кропоткин, который, не взирая на его политические фантазии, всё же замечательно конструктивен, точен и убедителен при обращении к сельскохозяйственным вопросам. Дело в том, что социалистов-анархистов породили индустриальные реалии и весьма немногие из них обладали практическим пониманием проблем производства пищи. Кропоткин же составляет исключение. Две его книги, «Хлеб и воля» с «Полями, фабриками и мастерскими», переполнены такими убедительными подробностями, что, даже делая скидку на неуместный оптимизм, я не склонен отрицать демонстрацию в них невероятных возможностей.
Мальтус бы возразил на них, что численность населения стремится перерасти возможности сельского хозяйства; что производство продуктов питания становится всё дороже; что несмотря на краткие периоды изобилия, обеспечиваемые очередным научным открытием, тьмы людей всегда будут прозябать на самом низком уровне жизни, который ещё допускает выживание и размножение. В приложении к цивилизованным народам подобный прогноз не оправдывается вследствие резкого падения рождаемости, но даже и без этого возражения мальтузианству много чего ещё можно противопоставить — во всяком случае, на ближайшее будущее. Столетие, которое минуло с момента предложения Мальтусовой теории, видело значительное повышение уровня жизни трудящихся, и благодаря существенному повышению продуктивности труда можно ожидать куда большего возрастания уровня жизни, будь система распределения благ более справедливой. Во время оно один работник мог сделать немногим больше необходимого для существования одного же человека. Маловозможно было как сократить рабочее время, так и повысить численность людей, потребляющих не только жизненнонеобходимое. Но это положение вещей было исправлено внедрением современных методов производства. В настоящий момент люди не только наслаждаются доходом от ренты или дивиденда, но и половина населения многих цивилизаций задействована не на производстве товаров, а в военно-промышленном комплексе. В мирное время вся эта половина рабочих рук пребывает в бездействии, но от этого остальная часть населения живёт не беднее, чем в военное время. А если при этом работников ВПК задействовать на производстве товаров, доход возрастёт ещё больше. Производительности нынешнего британского труда хватило бы на 1
«Создатели новой системы земледелия шли эмпирическим путём, но, подобно скотоводам, открывшим новые горизонты для биологии, они открыли новое поле для экспериментальных исследований в области физиологии растений. Они улыбались, когда мы превозносили севооборотную систему, дающую ежегодно с одного и того же поля один сбор хлеба и никак не более 4 жатв в 3 года, так как сами стремились собирать ежегодно от 6 до 9 сортов различных растений с одного и того же участка земли; они не понимали наших подразделений на хорошую и дурную почву: они сами создают почву в таком количестве, что даже принуждены ежегодно её продавать, и стремятся собирать с десятины не 837–1000 пуд. трав, как мы, а от 8370 до 16740 пуд. различных овощей и получать доход не в 130 руб. с десятины на сене, а в 2538 руб. выращиванием самых простых овощей — капусты и моркови. Таковы стремления современного земледелия».
Что касается животноводства, то Кропоткин упоминает некоего господина Чемпьена, который с каждого уитбийского акра может прокормить по две-три головы крупного рогатого скота, при том что обычная британская ферма требует два-три акра для прокорма одной головы. Куда более удивительные достижения демонстрирует припарижское овощеводство, они не поддаются даже точному подсчёту:
«Опытные огородники теперь утверждают, что вся растительная и животная пища, нужная для 3500000 жителей департаментов Сены и Уазы, может получаться с их собственной территории 7312 кв. вёрст, притом не прибегая к другим приёмам земледелия, кроме тех, которые уже испытаны и применяются в широких размерах».
Нельзя забывать, что эти два департамента включают в себя всё население Парижа.
Кропоткин идёт дальше и указывает на способы достичь таких результатов без продления рабочего дня. Он настаивает, будто огромное количество сельскохозяйственных работ осуществимо людьми сидячей профессии, притом за считанные часы — своеобразная смена деятельности, здоровая и приятная разминка. Кропоткину очень не нравится чрезмерное разделение труда. Он хочет использовать «те преимущества, которые цивилизованное общество может извлекать из сочетания промышленной деятельности с интенсивной земледельческой культурой и умственной работы с ручным трудом».
Все эти взгляды на производство не имеют существенного отношения к кропоткинской апологии анархизма. Они равно уместны и в социалистическом государстве, при определённых условиях достижимы капиталистическим режимом. В данный же момент они особенно важны не для выяснения преимуществ одной экономической системы перед другой, а в виду возможных послаблений для наших надежд со стороны природы. Я подробно остановился на сельском хозяйстве, а не на промышленности, поскольку именно с этой стороны следует ожидать главных трудностей. По большому счёту, индустриальное производство представляется более дешёвым, и нет поэтому смысла ожидать повышения стоимости ресурсов от повышения спроса на продукцию.
Оставляя чисто материальную сторону вопроса, теперь переходим к человеческому фактору, к мотивации трудящегося, к возможностям рациональной организации производства и к связи производства с распределением. В защиту статуса-кво выдвигают положение, будто результативный труд невозможен без экономического стимулирования и при отмене окладной системы никто не захочет достаточно трудиться, чтобы общество пребывало в комфорте. Из-за предполагаемой необходимости в экономической мотивации к проблемам производства товаров приплетаются проблемы их распределения. Потребность в более справедливом распределении вселенских благ наиболее вдохновляет социалистов и анархистов, поэтому очень важно оценить, насколько предлагаемая ими система распределения снижает уровень производства.
В вопросах распределения социализм коренным образом отличается от анархизма. Первый, по крайней мере, в большинстве своих течений, сохранит оплату труда или готовности к труду и, за исключением случая нетрудоспособных лиц, готов сделать такую готовность условием существования вообще или выше определённого низкого уровня жизни. В противоположность этому анархизм предлагает каждому абсолютно безусловное предоставление стольких благ, сколько человек пожелает употребить; если же блага редкие и затрудняют снабжение ими всех людей, их выдача подлежит дозированию и равномерному распределению между всеми. Таким образом, безвластие не навязывает вообще никакой работы, предполагая, однако, улучшение качества труда до его приятности и желательности для добровольного отправления большинством людей. С другой стороны, социалисты требуют, чтобы каждый трудился. Одни пекутся о равенстве зарплат для всех, другие хотят лучше оплачивать более необходимую работу. Хотя все эти различные системы объединяет совместное владение землёй и капиталом, мы всё равно оказываемся в положении лебедя, рака и щуки.
В отношении экономической стимуляции труда социализм неравных доходов не слишком отличается от того, как мы сейчас живём. Однако социалистическое неравенство нам кажется правильным. Современный общественный строй допускает праздность очень многих, кто унаследовал землю или капитал. Немалое число прочих задействовано в промышленности или финансовом деле и в своём доходе они бьют рекорды всех излишеств, превышающих степень полезности их труда. А если посмотреть на тех, кто своими изобретениями и открытиями приносит обществу ни с чем не сравнимую пользу, то признания от капиталистического общества они могут и не дождаться. Те же, кто хочет хорошо зарабатывать, должны сперва потратиться на учёбу, да и после неё надо полагаться обычно на удачу, а не на личные качества. Рабочим платят не за готовность к труду, а только лишь за полезность работодателю. По не зависящим от них обстоятельствам они рискуют обнищать, что обещает незаслуженные страдание и обесценивание жертв. Касательно производства можно привести множество других зол нашего общественного строя, и всё это вроде бы можно исправить при социализме.
Выясняя, насколько труд требует экономической стимуляции, никак нельзя обойти два вопроса. Первый: стоит ли обществу лучше оплачивать более квалифицированный или более ценный ему труд, если он и так достаточно выполняется? Второй вопрос: возможно ли сделать труд настолько привлекательным, чтобы последние лентяи, даже пресыщенные продукцией, всё равно работали в достаточном количестве? Первая проблема лежит на распутье между двумя течениями социализма: за разную оплату разного труда и за окладное равенство всем работникам. Вторая же проблема стала камнем преткновения между социалистами и анархистами: одни отказываются кормить тунеядцев, другие в целом готовы это делать.
Последний вопрос намного важнее первого и требует немедленного разбора, в ходе чего будет много сказано также по поводу окладного (не)равенства.
Лозунг: «Долой оклад» наиболее популярен у анархистов. Хотя передовые социалисты тоже так скандируют, на этот пароль естественно предоставить права только безвластникам. По их теориям, каждый человек из общины получит неограниченный доступ ко всем товарам, подобно тому, как в настоящий момент всем доступна вода[17]. При защите подобной системы указывают на многие вещи, за которые в старину платили: речь, например, о дорогах и мостах. Уж если это стало бесплатным, то следует ожидать бесплатных трамваев, метро и электричек. Можно зайти ещё дальше и — соответственно кропоткинской вере во всемогущество почв — надеяться на раздачу пищи всем нуждающимся из-за несложности её производства в количествах, достаточных для удовлетворения любого мыслимого спроса. Если это соображение распространить на все товары первой необходимости, прожиточный минимум будет обеспечен каждому независимо от того, как кто будет проводить своё время. Что до товаров, не производимых в безграничном количестве, (предметы роскоши, лакомства и прочее) они тоже должны распределяться без оплаты, но равномерно среди всех. Понятно, хоть и не озвучено, что без какого-нибудь подобия платы дефицитный товар не обойдётся, что каждому придётся выбирать, в чём и какую иметь долю: один предпочитает доброе вино, другой — гаванские сигары, третий — картины или мебель. Видимо, чтобы уравновесить спрос, придётся ввести какую-то цену товаров непервой необходимости. В таком обществе полностью исчезнет экономический стимул что-либо производить и к труду должны будут подталкивать совсем другие побуждения.
Возможна ли такая система? Мыслимо ли, во-первых, достать товаров первой необходимости в количестве, достаточном, чтобы каждый человек мог взять из общественных складов, сколько ему захочется?
Сама по себе идея платы и обмена настолько привычна, что избавление от них кажется дикой фантастикой. Всё же я не считаю, что это настолько фантастично, как кажется. Даже даровой хлеб невозможно потреблять в бесконечных количествах. Для богачей он действительно кажется почти даровым, а благодаря успехам мелиорации всем людям доступно есть хлеба не меньше, чем едят богачи (я говорю о мирном времени). Человеческая потребность в продуктах питания имеет свои естественные пределы, а жертвы на производство достаточного количества наверняка могут стать незначительными. Как замечают анархисты, нашим современникам доступно безграничное количество воды при том, что мало кому сложно закрыть неиспользуемый кран. Ещё и по причине общественного осуждения излишнего расточительства. Так что можем, я думаю, поверить в свободу неограниченного потребления предметов ограниченного спроса, удовлетворяемого малыми усилиями. Таковая вполне достижима при эффективной организации производства — не только товаров, а и таких вещей, как образование. Даже если всё образование, вплоть до высшего, сделать бесплатным, молодёжь старого, доанархистского режима всё равно не захочет слишком много учиться. Всё сказанное справедливо для простой еды, простой одежды и прочих составляющих минимальной потребительской корзины.
Следовательно, бесплатный анархистский делёж в принципе возможен.
Вот только можно ли ожидать небходимого труда от тех, кто уверен, что проживёт и без работы?
Многие без колебания дадут отрицательный ответ. Редкому работодателю не мерещится вокруг одно лишь пьяное нерадивое мужичьё, от которого нечего ожидать труда без угроз сокращения штатов. Но можно ли надеяться на лучшее? Если человеку и дальше будет работаться, как сейчас, без сомнения, что пахать пойдут только с голоду. Однако зачем ожидать, будто рабочий процесс навсегда останется угрюмо-однообразным и усугублённым скотскими условиями труда?[18] Если охота к труду пуще неволи, все силы действительно надо бросить на то, чтобы его подсластить. Но до поры, пока вся работа не превратится в сплошной праздник, нечего ждать установления счастливого общества. Неужели и вправду рабочих мук не избежать?