Известный супердиверсант штандартенфюрер СС Отто Скорцени вспоминал в 1950 году: «Нам удалось достичь небольшой деревеньки (по всей вероятности — Катюшки, — В.К.) примерно в 15 километрах северо-западнее Москвы… В хорошую погоду с церковной колокольни была видна Москва…» А «летописец» 2-й танковой дивизии вермахта зафиксировал 2 декабря: «Из Красной Поляны можно в подзорную трубу наблюдать жизнь русской столицы (по воздушной линии до городской черты — 16 километров)» (там же, с. 185). В эту дивизию, кстати сказать, уже было завезено парадное обмундирование для победного шествия по Красной площади Москвы112.
И 29 ноября 1941-го Гитлер объявил, что «война в целом уже выиграна»… В этом были убеждены и многие из тех, кто находились на подмосковных рубежах. Тогда же германский штабной офицер Альберт Неймген писал своему любимому родственнику:
«Дорогой дядюшка!.. Десять минут назад я вернулся из штаба нашей пехотной дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые пушки, которые к вечеру будут обстреливать Кремль. Я видел полк наших пехотинцев, которые первыми должны пройти по Красной площади. Это конец, дядюшка, Москва наша, Россия наша… Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу тебе из Москвы…»113
Небольшой поселок (менее 6 тыс. жителей) Красная Поляна обрел тогда всемирную известность, и до сего дня упоминается в большинстве отечественных и зарубежных сочинений, касающихся Московской битвы.
Особенное внимание к этой малой точке на карте войны совершенно естественно. Дело не только в том, что фронт здесь наиболее близко подошел к Москве; так, захваченная врагом деревня Черная Грязь114 на Ленинградском шоссе расположена не намного дальше от границы Москвы. Но, во-первых, враг занял Черную Грязь всего на несколько часов, между тем как бои у Красной Поляны длились около двух недель, а, во-вторых, — и это главное — захват Красной Поляны, расположенной на 8 км восточнее Черной Грязи, был звеном генерального плана окружения Москвы: войска врага уже нависли здесь с севера над центральной частью города, являя собой зубец призванных сомкнуться к востоку от Москвы танковых клещей…
Поэтому в боях у Красной Поляны есть основания видеть своего рода эпицентр Московской битвы. Как писал впоследствии один из руководителей «Московской зоны обороны» генерал К. Ф. Телегин, перелом в битве под Москвой начался именно с Красной Поляны — «рубежа, наиболее близкого и опасного для столицы»115.
В многочисленных сочинениях, где заходит речь об ожесточенных схватках у Красной Поляны, к сожалению, имеет место путаница или по меньшей мере неясность. Причина в том, что — сначала, до 29 ноября, этот участок фронта находился в полосе боевых действий 16-й армии, которой командовал К. К. Рокоссовский, а затем — 20-й армии под командой Власова (того самого — из-за чего возникли дополнительные сложности с изучением ситуации на данном участке фронта).
Основные сведения о первом периоде боев у Красной Поляны содержатся в воспоминаниях самого Рокоссовского и начальника артиллерии в его армии, генерал-майора (впоследствии — маршала) В. И. Казакова, а о втором периоде — в воспоминаниях начальника штаба 20 армии полковника (с 1944-го — генерал-полковника) Л. М. Сандалова116. Но пишущие ныне об этих боях произвольно смешивают два различных периода, затемняя тем самым ход событий.
Первый раз немцы захватили Красную Поляну, по свидетельству генерала Казакова, еще 24 ноября117. И, по его сообщению, «местные жители успели сообщить по телефону в Моссовет, что там (в Красной Поляне. — В.К.) устанавливаются дальнобойные орудия для обстрела столицы»118. И в штабе Рокоссовского 25 ноября «около 3 часов ночи раздался телефонный звонок. Командарма вызывала по ВЧ Ставка Верховного главнокомандования». Сам командарм в своих воспоминаниях писал, что в этом ночном разговоре с ним «Сталин особенно подчеркнул, что из Красной Поляны фашисты могут начать обстрел столицы».
Были спешно собраны и отправлены к Красной Поляне артиллерия, в том числе реактивная («катюши»), и танки. «Бой продолжался весь день, — вспоминал Казаков. — С наступлением темноты наши танки ворвались в Красную Поляну, захватили много пленных, машин и орудий». Согласно сохранившемуся в архиве тогдашнему донесению Казакова, «в Красной Поляне захвачены два 300-миллиметровых орудия, которые предназначались для обстрела города»119 (такие орудия действительно могли накрыть огнем Кремль).
Но, как упомянул сам Казаков, врагу «через некоторое время… удалось вновь вернуть оставленные позиции». К этому моменту Красная Поляна была уже в «ведении» не 16-ой, а заново создаваемой 20-ой армии, командующим которой стал будущий (с июля 1942-го) изменник Власов. Как известно, в ноябре 1941-го Сталин вызвал его в Москву из воронежского госпиталя. И, по воспоминаниям начальника штаба 20-й армии Л. М. Сандалова, приступившего к исполнению своих обязанностей 29 ноября, — воспоминаниям, которым нет оснований не доверять, — Власов тогда страдал (из-за контузий) тяжелым расстройством слуха и зрения и находился не на фронте, а в Москве, в гостинице Центрального дома Красной Армии под присмотром медсестры. И только 19 декабря, когда его перешедшая 5-6 декабря в наступление 20-ая армия была уже на подступах к Волоколамску, Власов появился на ее командном пункте, и «состоялась, — по словам Сандалова, — наша первая с ним встреча»120.
Об этом стоило упомянуть, поскольку ныне Власова подчас называют «спасителем Москвы», между тем как он не имел возможности осуществить сию миссию в силу серьезного недомогания. Кстати сказать, воспоминания Сандалова впервые появились в печати более тридцати лет назад, когда многие ветераны 20-й армии были еще живы, так что едва ли стоит подозревать этого генерала в искажении фактов.
Но вернемся к сути дела. Как сообщает Сандалов, утром 1 декабря немцы вторично захватили Красную Поляну и намеревались, закрепившись здесь, двинуться к Москве. Однако к этому моменту у станции Лобня уже находились артиллерия и танки 20-й армии, которые не допустили продвижения врага к Москве и готовились к контрнаступлению. 30 ноября план этого контрнаступления, разработанный командующим Западным фронтом — основным в битве за Москву — генералом армии Г. К. Жуковым, был утвержден Ставкой. В плане значилось; «20-я армия из района Красная Поляна — Белый Раст… наносит удар в общем направлении на Солнечногорск… и далее на Волоколамск». Армия должна была двинуться вперед «с утра 3-4 декабря»121.
Но в Красной Поляне закрепились танковая и пехотная дивизии врага. Как свидетельствовал Сандалов, «за восемь дней оккупации противник превратил поселок в сильный укрепленный пункт… Дом за домом, строение за строением отвоевывали наши войска у врага»122. И только 8 декабря Красная Поляна была освобождена.
Бывший начальник отдела печати германского министерства иностранных дел Пауль Шмидт, располагавший, понятно, солидной информацией, после войны стал публиковать сочинения об ее истории под псевдонимом Пауль Карелл. В изданной в 1963 году книге «Предприятие Барбаросса» он писал «В Горках, Катюшках и Красной Поляне… почти в 16 км от Москвы (то есть от ее тогдашней границы. — В.К.), вели ожесточенное сражение солдаты 2-й венской танковой дивизии… Катюшки находятся от Москвы так же близко, как Ораниенбург от Берлина (30 км к северо-западу от рейхстага. — В.К.). Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. В непосредственной близости лежало все. Но захватить его было невозможно…»123
* * *
Невозможно — вопреки всему предшествующему ходу войны! Ведь до захвата Красной Поляны, расположенной в 16 км от Москвы, германские войска двигались от Бреста со скоростью в среднем 16-17 км за день… Это вроде бы противоречит общему подсчету пройденных километров и дней войны: 1100 км за 155 дней (от 22 июня до 24 ноября) — получается в среднем 7 км за день. Однако, достигнув к концу июля — началу августа, то есть за 40 дней, 700-километрового (от границы СССР) рубежа западнее Смоленска, войска, двигавшиеся в направлении Москвы (до нее оставалось 400 км), сделали остановку — прежде всего ради наступления в южной части фронта, которое преследовало (и осуществило) цель захвата Украины: 20 сентября был взят Киев. Для этого, в частности, отправилась на Украину мощная танковая армия Гудериана, возвратившаяся затем на Московское направление.
Наступление на Москву возобновилось в конце сентября — начале октября. 7 октября была захвачена Вязьма (240 км от Москвы), 14 октября — Тверь (Калинин, 170 км от Москвы), 19 октября Можайск (110 км от Москвы). Но в это время начались затяжные дожди, и из-за возникшего бездорожья врагу пришлось замедлить наступление и дождаться заморозков, укрепивших грунт. Только 15 ноября германские войска вновь мощно устремились к Москве и 24-го (или 26-го) были уже в Красной Поляне; таким образом, если исключить перерыв в наступлении, германские войска в два приема (первая половина октября и время с 15 по 24 ноября) прошли 400 км — то есть скорость их продвижения была примерно та же, что и в начале войны. Тем не менее они не только не смогли пройти последние 16 км до Москвы (от Красной Поляны), но и покатились назад с той же скоростью, как и наступали: так, Тверь (170 км от Москвы) была освобождена через 10 дней после начала контрнаступления — 16 декабря.
Во множестве зарубежных сочинений утверждается, что германские войска и остановил, и погнал назад «генерал Зима». Разумеется, нельзя отрицать, что подмосковные морозы наносили немалый ущерб врагу, рассчитывавшему на быструю — до наступления сильных морозов — победу. Однако столь же ясно, что «генерал Зима» в то же время подгонял наступавшую германскую армию. Командовавший походом на Москву генерал-фельдмаршал фон Бок 12 ноября совершенно верно сформулировал проблему: «…в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву… хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в 50 км от манящей цели»124.
И 15 ноября фон Бок объявил в приказе о заключительном наступлении на Москву; «Солдаты! Перед вами Москва! За два года все столицы континента склонились перед вами… Осталась Москва. Заставьте ее склониться… Москва — это отдых. Вперед!»125
Поэтому версия, согласно которой именно «русские морозы» сломили волю германских войск, остановили их у самых ворот Москвы, а затем погнали на Запад, — заведомо тенденциозная версия. Она, в частности, опровергается дальнейшим ходом событий. Ведь враг, отступивший в декабре 1941-го — начале января 1942-го от Москвы до линии, проходившей восточное городов Ржев — Гжатск (ныне Гагарин) — Вязьма, самым прочным образом закрепился на этой линии (на отдельных участках — всего в 130 км от Москвы!), пережил там — несмотря на многократные мощные атаки наших войск — остаток зимы, а потом и следующую зиму, и лишь в марте 1943 года, то есть уже после Сталинградской победы, отступил на Запад. Столь долгое (14 месяцев) стойкое сопротивление врага в округе Ржева — очень существенная глава истории войны, и мы к ней еще вернемся. Сначала завершим тему «русских морозов», излюбленную немецкими и англоязычными историками.
Приписывая поражение врага этим морозам, современные авторы, в сущности, попросту повторяют то, что утверждалось зарубежными, а с их голоса и — как ни прискорбно — многими «туземными» историками о поражении Наполеона. Нет сомнения, что во второй половине ноября и декабре 1812 года наполеоновская армия потерпела тяжелейший урон от сильных морозов. Однако те, кто объясняют поражение завоевателя этими морозами, ухитряются начисто «забыть» о неоспоримом факте: армия Наполеона была полностью разгромлена еще до начала зимы — в битве при Малоярославце, свершившейся 24-26 (по старому стилю — 14-16-го) октября.
Ближайший сподвижник Наполеона, генерал и военный теоретик Филипп Сегюр писал в 1824 году о поле Малоярославецкого сражения: «…это злосчастное поле битвы, на котором остановилось завоевание мира, где 20 лет непрерывных побед рассыпались в прах… Это было 26 октября, когда началось роковое отступательное движение наших войск»126, — говоря точно, беспорядочное бегство этих войск на Запад.
Так, всего лишь за четыре дня, с 26 по 30 октября, Наполеон удалился от Малоярославца к Западу на 150 км, до Вязьмы, где 1 ноября (то есть через шесть дней после битвы при Малоярославце) другой из его ближайших сподвижников, генерал Арман де Коленкур, зафиксировал следующее:
«Погода была хорошая. Император опять несколько раз говорил что „осень в России такая же, как в Фонтенбло“127; по сегодняшней погоде он судил о том, какою она будет через 10-15 дней, и говорил князю Невшательскому (маршалу Бертье, — В. К.), что «это такая погода, какая бывает в Фонтенбло в день Св. Губерта (3 ноября), и сказками о русской зиме можно запугать только детей»…»128
Наполеон действительно глубоко заблуждался: дней через десять, 9-10 ноября, когда он, отступив к западу еще на 175 км, находился в Смоленске, ударили сильные морозы, губившие солдат-южан… Но дело-то ведь шло об уже потерпевшей полное военное поражение в битве 24-26 октября армии! И версия, согласно которой Наполеона победили и заставили бежать из России морозы, — это сугубо тенденциозный миф (см. об этом подробнее в моей изданной в 1997 году книге «Судьба России: вчера, сегодня, завтра», с. 334-339).
Впрочем, пора вернуться из 1812-го в 1941-й. Как уже сказано, германская армия, отброшенная от Москвы в декабре-начале января до линии Ржев — Гжатск — Вязьма, остановившись на ней, самым убедительным образом доказала (и в эту, и в следующую зиму) свою способность к мощному сопротивлению даже и в самые морозные месяцы: только 2 марта 1943 года она оставила Ржев.
Необходимо понять всю многозначительность того факта, что после Московской битвы, отбросившей германскую армию от столицы, фронт все же в течение четырнадцати месяцев (!) находился не далее 150 км от нее, и, несмотря на самое настоятельное стремление наших войск изменить эту угрожающую ситуацию, она сохранялась столь долго.
И еще один аспект вопроса о Московской битве. Главную причину нашей победы в этой битве многие — как отечественные, так и зарубежные — историки усматривают не в морозах, а в том, что к столице были стянуты — в особенности, из дальних восточных частей страны, — очень крупные военные силы. Конечно же, это сыграло свою необходимую роль, но едва ли уместно придавать количественной стороне дела решающее значение. Ведь хорошо известно, что в начале войны наши войска в количественном отношении не уступали германским, но смогли только в очень небольшой мере задерживать продвижение врага на восток.
Нередко утверждают, что «остановки» германских войск, наступавших в направлении Москвы (в конце июля и, во второй раз, в середине октября) были обусловлены непреодолимостью сопротивления наших войск. Но это едва ли верно. В августе-сентябре враг, как уже сказано, перенес центр тяжести своих сил на Украину (в частности, туда переместились танки Гудериана), а с середины октября ему пришлось пережидать распутицу.