- И правильно сделали. - Любава достала из-под полки бутылку, застелила столик, положил сверху колбасу. - У вас нож есть?
- Увы, - развел руками Валентин. - Не предусмотрел.
- Ничего, я попрошу у проводницы, заодно и стаканы возьму.
Она поднялась и вышла.
Несмотря на гостеприимство Любавы, на её доверительный тон, располагающую откровенность, что-то толкнуло Валентина поинтересоваться её гардеробом: такие женщины даже в командировку берут уйму вещей - платья, кофточки, юбочки, туфельки. У этой же, кроме маленькой дорожной сумки да легкой, не для дальневосточной зимы курточки, - ничего. Заглянул на верхнюю полку, приподнял крышку нижней - пусто. Что это? Нежелание обременять себя лишним или что-то другое?
Любава отсутствовала довольно долго. Правда, женщины любят поболтать по поводу и без повода, а проводница, заметил Валентин, примерно одних с Любавой лет.
Наконец девушка появилась, неся в руках два стакана, нож и полбатона хлеба.
- Извините, - сказала виновато. - Пришлось булку занять... Открывайте, - кивнула она на бутылку, - а я пока колбасы нарежу.
Вино, несмотря на то, что Валентин к сладким спиртным напиткам относился пренебрежительно, понравилось ему, и он смаковал его, как заправский дегустатор, приглашенный к лучшему виноделу. Они пили "Мартини" маленькими глотками, наслаждаясь ароматом чудодейственного нектара, бодрящего кровь и приятно туманящего голову, и говорили, казалось бы, о всяких пустяках, на самом же деле в каждом безобидном вопросе было желание поглубже узнать друг о друге. Они понимали игру своих слов, знали, чего хотят друг от друга, однако продолжали где шутками, где намеками приоткрывать некоторые стороны своей жизни.
Любава сказала, что работает учительницей, преподает математику, что сразу вызвало у Валентина недоверие: какие командировки в Москву могут быть у педагога в разгар учебы? Побывала-де замужем. Прожили год и разошлись: муж много пил и оказался совсем не таким, какого она полюбила в восемнадцать лет. Теперь вот живет одна, мужчин боится, но в Валентине рассмотрела нечто такое, что вызывает доверие и симпатию.
Слова словами, а глаза Любавы, её поведение говорили Валентину значительно больше. Он замечал, как смелее и ярче разгораются её большущие карие глаза, как в движениях, в манере говорить появляется все больше кокетства, бьющей через край чувственности. Она становилась веселее, бесшабашнее, дразняще выставляла перед ним красивые ноги, обтянутые тонким эластиком, наклонялась ближе, иногда будто нечаянно задевая его упругой грудью. После каждого глотка вина она делала вид, что хмелеет все сильнее, тянулась к нему с лукавой усмешкой, поощряя к более решительным действиям. Но Валентин не спешил.
Допив вино и не дождавшись от партнера активности, Любава сама пересела к нему, взяла за руку, зашептала хмельным голосом:
- Спасибо, что ты пришел (она незаметно перешла на "ты"), а то на меня такая тоска навалилась, хоть вой. А ты... Ты очень хороший. - Она обняла его одной рукой за шею и, прильнув чуть сладковатыми и пахнущими вином губами к его губам, второй рукой скользнула как бы невзначай по карману пиджака, остановилась на кармане брюк, где лежал пистолет. Застыла на мгновение ошарашенная, медленно отстранилась, не в силах вымолвить ни слова.
- Что с тобой? - удивленно спросил Валентин, словно не догадываясь о причине столь резкой перемены в поведении Любавы. - Что тебя испугало?
Она закусила губу, досадуя, что выдала себя, попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неестественная, вымученная. И он, понимая, что теперь нечего скрывать, решил помочь ей выйти из затруднительного положения.
- Это тебя напугало? - вытащил он пистолет.
Она оправилась от секундного замешательства, пытливо глянула ему в глаза и кивнула. Затем спросила негромко, все ещё продолжая воображать испуг:
- Ты... бандит?
- Это для наших дорожных приключений имеет значение? - на вопрос вопросом ответил он.
- Конечно, - снова кивнула она и пояснила: - Я боюсь тебя.
- Ты так богата?
Она помолчала, не зная, в каком направлении продолжить игру, кивнула, криво усмехнувшись:
- Богата и очень. Только с собой ничего не взяла, знала, что по дорогам бандиты шастают.
- Тогда успокойся. Я подожду, когда ты вернешься в Хабаровск.
- Там у меня есть надежные защитники.
- А здесь? - теперь уже Валентин пытливо глянул ей в глаза.
- Здесь?.. - Она выдержала его взгляд. - Здесь я надеялась на тебя.
Она окончательно овладела собой, кокетливо улыбнулась.
- Выходит, плохой ты педагог, коль так ошибаешься в людях. А я вот сразу определил твоих спутников или сообщников, - пошел он ва-банк. - Решил поближе с ними познакомиться, потому и пришел к тебе.
Она изменилась в лице: исчезло оживление, погас блеск глаз, губы сомкнулись, превратив ямочки у рта в досадливые складки.
- О чем ты говоришь, о каких сообщниках? - спросила она, с трудом сдерживая раздражение.
- О тех, которые подослали тебя ко мне.
- Никого я не знаю... Я к тебе со всей душой, а ты... или, может, ты мент?
- Похож? И кого же ты больше боишься, бандита или мента?
- Никого я не боюсь. - Губы Любавы сделались ещё тоньше, складки у рта обозначились резче, и красивое лицо стало злым и неприятным. - Уходи. Сейчас же!
- Зачем же так грубо? Это тебе совсем не идет. И неужели я тебе стал так безразличен, что даже не хочешь до конца выяснить, кто же я?
- Теперь - да. Я глубоко ошиблась, и это мне будет хорошим уроком.
Неужели и вправду он заподозрил её напрасно и те двое бритоголовых не имеют к ней никакого отношения? А испуг после того, как она обнаружила у него пистолет? А это презрительное - "мент", словцо, которое учительница вряд ли произнесла бы?
Пока Валентин раздумывал, верны ли его подозрения и как уйти с достоинством от разгневанной хозяйки купе, Любава опять овладела собой и, иронично посмотрев на него, потом на свои руки, чему-то грустно улыбнулась.
- И все-таки я не хочу, чтобы вы (она снова перешла на "вы") думали обо мне плохо и ушли обиженным. Давайте в знак примирения выпьем чаю. Я сейчас принесу. - Она взяла стаканы.
Валентин посмотрел на часы. Без пяти двенадцать.
- Кто же так поздно даст вам чай? Проводница давно дрыхнет без задних ног.
- Ничего, мы с ней подруги, она сделает.
- Спасибо, не надо, - твердо сказал Валентин и поднялся. - Благодарю за вино, за проведенный вечер. А то, что мы не поняли друг друга, вполне закономерно: говорят, чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Спокойной ночи.
Он направился к двери. Любава с недоумением и сожалением проводила его взглядом, в котором, трудно сказать, чего было больше - досады на себя или желания удержать его.
И все-таки он ей не верил и объяснял резкую смену её настроения, приглашение к чаепитию не чем иным, как желанием предупредить сообщников о том, что у него есть пистолет. В таком случае они могут напасть на него без предупреждения.
Все уже спали: ни в коридоре, ни в тамбуре - ни души.
Валентину предстояло пройти четыре вагона. На всякий случай он дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель.
Три вагона он преодолел благополучно и снова было засомневался в верности своих предположений, как в тамбуре четвертого столкнулся с бритоголовыми. Они явно поджидали его.
Валентин сунул руку за борт пиджака, куда переложил пистолет, и смело двинулся на качков. Те расступились, один шагнул к входной двери, второй к ведущей в вагон.
- Мужик, дай закурить, - прикинувшись пьяным, попросил тот, что перекрыл вход в вагон.
- Не курю, уступи-ка дорогу.
- Тогда дай взаймы с полмиллиона на пропитание сиротам, - осклабился детина, выставив вперед руку с выскочившим лезвием ножа.
- А целиком "лимон" не хочешь? - Валентин выхватил пистолет, снимая с предохранителя, отскочил вправо, беря обоих на мушку. - А ну, суки, лицом к двери! - властно приказал Иванкин перекрывшему вход в вагон, и тот оторопело повиновался. - А теперь открывай эту! - кивнул он на входную.
- Да ты что, мужик, мы ж пошутили! - заблажил детина, все ещё держа нож на изготовку.
- Открывай! Или пришью обоих! Ну, быстро!
Валентин был уверен, что выполнит угрозу: он столько натерпелся бед и так ненавидел всю эту шваль, живущую за чужой счет, что рука бы не дрогнула.
Бритоголовые переглянулись в нерешительности и застыли у двери, надеясь, видимо, на то, что мужик с "пушкой" в руке не станет поднимать шума - не в его это интересах. Валентин был уверен, что в грохоте колес его выстрел вряд ли кто услышит, а медлить нельзя: надо все провернуть, пока они ошеломлены и растеряны.
Пуля прошла поверх головы стоявшего у входной двери. Малый незамедлительно открыл её. Морозный ветер засвистел, заметался по тамбуру, обдавая бритоголовых снежной порошей, и они сунулись было назад. Один из них снова заблажил:
- Мы же там окочуримся!
- Ни хрена. Марш! - прикрикнул Валентин. - Разрешаю перебраться на приступки соседнего вагона. Но если сунетесь сюда, предупреждать не буду. И на первой же остановке чтобы духу вашего не было. Ясно? - Он навел на ближайшего пистолет. Оба качка юркнули на подножку, захлопнув за собой дверь. Валентин защелкнул запор.
К его удивлению, соседи по купе не спали и все трое с удивлением уставились на него.
- Что-то случилось? Почему вы не спите? - спросил Валентин.
- Мы... мы, - промычал мужчина и посмотрел на его полку, словно там кто-то затаился: - Тут двое лысых приходили. Говорили - из уголовного розыска. Вас спрашивали. Мы сказали, что на ужине. Они спросили про ваши вещи. Ничего не нашли, перетряхнули заодно и наши шмотки. Потом ушли. Мы думали...
- Это бандиты, а не уголовный розыск, - пояснил Валентин. - Спите спокойно, их уже забрали. - Такое заключение пришлось сделать, чтобы окончательно снять подозрение, что его ищут.
- Слава Богу, - перекрестилась женщина.
- А я сразу не поверила, - затараторила было их дочь-толстушка, но отец оборвал ее:
- Цыц! Тебя ещё тут не слухали... Она "сразу не поверила", - сбавил он тон и стал поправлять свою постель. - Тут сам черт не разберет, кто ныне кто... Прилично одеты, представительные...
Валентину не спалось. Хорош вечерок! Пропадешь ни за понюх табаку. Нет, смерти он не боялся: жизнь так опостылела ему, загнала в такой тупик, что мысленно любой исход он ждал как избавления. А тело, мышцы после встречи с бритоголовыми были как натянутая струна, и сердце частило словно после аварийной посадки. Только теперь он ясно осознал всю трагичность недавнего положения. Почему он пощадил их, и пощадили бы они его, окажись он невооруженным?
Вспомнился случай многолетней давности. Ему было четырнадцать. На поезде зайцем он возвращался в родной Воронеж из Ревды, куда поехал после смерти родителей к сестре отца, жившей вдвоем с мужем. Рассчитывал там окончить десятилетку, а не прожил и двух недель. Муж тетки оказался садистом, пьяницей и негодяем. Напиваясь, он избивал жену до потери сознания. Однажды Валентин не выдержал, бросился на защиту тетки и, получив затрещину, отлетел к шифоньеру, больно ударился головой об угол. Истязатель на этом не остановился, схватил за шиворот, как щенка, и выбросил за дверь. Стояла зима, январь месяц, от морозов трещали деревья, и в подъезде был собачий холод. У Валентина зуб на зуб не попадал. Спасибо на шум вышли соседи и пригрозили дебоширу вызвать милицию. Тот впустил Валю обратно в квартиру, сунул ему в руки пальтишко и шапку и сказал категорично:
- Убирайся куда хочешь. Чтоб я тебя здесь больше не видел!
Валентин пришел на вокзал и прыгнул на подножки вагона уходящего поезда. Как тогда не замерз, только Богу известно. Его не раз ссаживали, приводили в милицию, а в Казани здоровенный капитан, прежде чем учинить допрос, залепил ему оплеуху. Обыскали, проверили, нет ли на руках татуировок, и, убедившись, что парень не из блатных, отпустили.
У него двое суток во рту не было маковой росинки, но просить он стыдился, а воровать - такой мысли даже не приходило. За Пензой он уже околевал самым настоящим образом: не чувствовал ног, руки плохо держались за поручни, и, наверное, свалился бы под колеса, если бы проводница не сжалилась над ним и не пустила в вагон, накормила, обогрела.
Домой он добрался с обмороженными руками и ногами. Выдюжил, закончил десять классов. А теперь? Теперь он мужчина, сильный, здоровый. Он бывший военный летчик, прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы и не должен опускать рук перед невзгодами. Если он пацаном выкарабкался, встал на ноги, выкарабкается и теперь...
Успокоенный этой мыслью, Валентин уснул. Ему приснилось, что он снова летчик, а штурманом у него - Русанов Толька. Они летят над горами, внизу в солнечных лучах сверкает серебром на перекатах речка, небо синее-синее, не хочется глаз отвести. И двигатель не шумит, а поет его любимую песню: "Светит незнакомая звезда..." И в салоне в красивой авиационной форме с пилоткой на голове - Антонина, разносит на подносе кофе. Вот она подходит к Валентину, протягивает ему чашечку и говорит своим милым, нежным голосом:
- Выпей, родной. Ты очень устал за последнее время. Теперь все позади. Мы отдохнем с тобой на берегу Черного моря. Наконец-то будем вдвоем: ты и я. И никого нам больше не надо...
Проснулся он с легким сердцем, будто и в самом деле все невзгоды остались позади. Утром в вагоне-ресторане Валентин не увидел ни Любавы, ни бритоголовых. Позавтракав, постучал в её купе, но никто не отозвался.
- Не стучите, она сошла в Улан-Удэ с двумя симпатичными молодыми людьми, - не без ехидцы сказала проводница.
- Спасибо, - поблагодарил Валентин, чувствуя облегчение на душе. Значит, интуиция пока ещё не подводит...
3.
Целый день он бродил по Москве, сам не зная зачем, видимо, надеясь встретить знакомых и остановиться хотя бы на день, чтобы обдумать свои дальнейшие шаги. А может, прошлое неотступно преследовало его и тянуло по знакомым адресам, воскрешая воспоминания. Ему некуда было спешить и нечем было заняться.
День выдался серый, слякотный, и столица показалась ему неухоженной, намного хуже той, которую видел в позапрошлом году: улицы не убраны от серого, грязного снега, у домов - кучи мусора, и люди какие-то хмурые, согбенные, торопящиеся куда-то. В метро и переходах нищие с протянутой рукой или с плакатиками на шее: "Хочу есть. Подайте Христа ради". Старики, дети и бомжи, музыканты, играющие на скрипках или аккордеонах. От наигрываемых ими даже веселых мелодий у Валентина сердце щемило и на глаза наворачивались слезы. До чего перестройщики-реформаторы довели страну! Вот и он, Валентин Иванкин, тоже безработный, вынужден скитаться, скрываться, добывать кусок хлеба неизвестно каким путем. За что?
От этих мыслей на душе становилось ещё тягостнее. Но думы думами, а инстинкт самосохранения, оказывается, не покидал его ни на минуту: в универмаге, примеряя понравившуюся куртку - легкую, удобную и теплую, он заметил внимательно наблюдавшего за ним неброско одетого мужичонку лет пятидесяти, выглядывавшего из-за спин покупателей. А когда их взгляды встретились, мужичонка с равнодушным видом отвернулся и скрылся в толпе. Выходя из универмага, Валентин снова увидел у витрины его, будто заинтересовавшегося рекламой, но боковым зрением не пропускавшего ни одного выходящего.
О том, что Москва кишит всевозможными тайными агентами, топтунами, подсадными утками, слухачами, Валентин догадывался по сообщениям радио: война в Чечне привела к небывалому всплеску терроризма не только в так называемой Ичкерии, а и по всей России. Непримиримые, мстительные абреки постараются нанести удары и в самой столице, о чем не раз в своих выступлениях предупреждал Дудаев; потому бдительность необходима. А черная бородка Валентина, усы под носом с горбинкой делают его похожим на кавказца. Хорошо, если пасут только из-за этого, хуже, если разыскивают конкретно Иванкина. Как бы там ни было, а освобождаться от "хвоста" надо было как можно быстрее и незаметнее.