Вообще с событиями 1816 года, имевшими место на берегу Женевского озера, связано множество загадок и противоречий. Согласно одной версии, именно Байрон предложил каждому из компании написать «страшную» историю. Согласно другой — толчком к этому послужил приезд Мэтью Льюиса, автора нашумевшего романа «Монах». Льюис привез только что вышедший в английском переводе том немецких романтических новелл. По версии Мэри Шелли, «в руки к нам попало несколько томов рассказов о привидениях в переводе с немецкого на французский»[72]. Чтение этих рассказов и привело скучавших молодых людей к идее сочинения историй в том же духе.
Опять-таки относительно творения Полидори Мэри Шелли писала: «Бедняга Полидори придумал жуткую даму, у которой вместо головы был череп — в наказание за то, что она подглядывала в замочную скважину… он не знал, что делать с нею дальше, и вынужден был отправить ее в семейный склеп Капулетти — единственное подходящее для нее место»[73]. Однако нигде не обнаружено ни намека на текст Полидори о «жуткой даме»; в то же время Мэри Шелли никогда и нигде не упоминает «Вампира».
Упомяну еще о неожиданной связи этой таинственной истории с Россией. Клер Клермон вскоре после разрыва отношений с Байроном уехала в Россию, служила там гувернанткой. Среди ее воспитанниц была и будущая известная русская поэтесса Каролина Павлова. У самой же Клермон в России случился роман с русским писателем Николаем Рожалиным.
Однако вернемся к объекту наших поисков — к страшному вампиру Рутвену и его новому явлению, уже на страницах романа Александра Дюма.
«…Графиня Г., которая, как вам известно, знавала лорда Рутвена…»
Графиня Г. — вполне реальная итальянская красавица графиня Тереза Гвиччиоли. Конечно, у Дюма бурная фантазия, но вряд ли он полагал кровососущего мертвеца Рутвена существом столь же реальным. Так что, разумеется, графиня Г. с чудовищным лордом Рутвеном знакомой быть не могла.
Если только здесь, так же как в «Гленарвоне», а вслед за тем — в «Вампире», не имеется в виду вполне реальный английский поэт Джордж Гордон Байрон. Потому что с Байроном графиня Г. — графиня Гвиччиоли — как раз была знакома, причем довольно близко. Их роман начался в 1818 или 1819 году и длился вплоть до отъезда Байрона в Грецию в июле 1823 года. Через девять месяцев после отъезда Байрон умер в греческом городе Миссолунги.
А спустя семь лет после своей смерти, волею Александра Дюма, Рутвен-Байрон вернулся в Европу…
«Вампирические черты» графа Монте-Кристо, его сходство с лордом Рутвеном — литературным двойником Байрона — указывают на то, что одним из прототипов узника замка Иф (причем главным прототипом — если говорить не о фабуле произведения, а о характере героя) был великий английский поэт. Точно так же, как лорд Байрон, Дантес-Монте-Кристо вращается в высшем свете, но презирает его; точно так же он стремится на Восток; точно так же окружающие воспринимают его как вампира (подчеркнем — как
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
«Вампир» — это, конечно же, «Вампир» Полидори, известный Пушкину во французском переводе (напомню, что первый русский перевод с английского оригинала был сделан П. В. Киреевским в 1828 году; третья же глава «Евгения Онегина» была написана в 1824-м, а в печати появилась в октябре 1827-го); «Мельмот» — понятное дело, готический роман «Мельмот Скиталец» Чарлза Мэтьюрина, вышедший в свет в 1820 году (вампиров там, правда, нет, но грозный демон имеется); «вечного жида» — соглашусь с Ю. М. Лотманом — Пушкин взял из романа Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе», который поэт знал по французскому оригиналу, но, думаю, была ему известна и «лирическая рапсодия» «Вечный жид» (1783) Кристиана Шубарта, в которой «
У Жюля Верна есть роман «Матиас Шандор» — не самый известный среди наследия знаменитого фантаста. Он был написан летом 1885 года. Корректуру будущей книги Верн отослал Александру Дюма-сыну, сопроводив посылку посвящением: «Александру Дюма. Эту книгу я посвящаю Вам и одновременно посвящаю ее памяти гениального рассказчика, каким был Ваш отец Александр Дюма. В этом произведении я попытался сделать из Матиаса Шандора Монте-Кристо „Необыкновенных путешествий“. Я прошу Вас принять это посвящение, как свидетельство моей глубокой дружбы. Жюль Верн»[74].
В том же 1885 году этот «Монте-Кристо» в научно-фантастической версии был опубликован во Франции, почти тотчас в России и Англии. Сегодня видна некоторая торопливость, даже небрежность в написании этого романа, явная устарелость научно-фантастических и особенно социальных мотивов, наивность и схематичность в изображении героев, в том числе и главных. Конечно, Матиас Шандор — не Эдмон Дантес, а доктор Антекирт — не граф Монте-Кристо. Это лишь бледный эскиз великолепного героя Александра Дюма.
Но для нас представляет интерес не столько сам роман Жюля Верна, сколько то, как прилежно, почти ученически следовал Верн причудливой интриге Дюма и как повторял он некоторые особенности характеров «Графа Монте-Кристо». Поскольку «Матиас Шандор» известен куда меньше, чем романы о капитане Немо, я коротко напомню сюжет. Три благородных венгерских аристократа, горящие желанием освободить свою страну от австрийского ига, участвуют в соответствующем антиавстрийском заговоре. Их тайна случайно становится известной трем проходимцам, которые выдают героев австрийцам. Двое из них гибнут, третьему, графу Матиасу Шандору, как выясняется, удается спастись, и теперь, под видом доктора-филантропа Антекирта, он стремится отомстить доносчикам, а заодно помочь семье одного из своих погибших друзей.
Сюжет, как видим, тоже строится на мести человека, которого все считают погибшим. Правда, в отличие от Дантеса Матиас Шандор изначально граф, аристократ и богач; кроме того, он не был невинно оклеветан — Шандор действительно участвовал в антигосударственном заговоре.
Жюль Верн заставляет своего героя старательно повторять вслед за графом Монте-Кристо сентенции о мертвеце, встающем из могилы, а затем возвращающемся в нее.
И, конечно же, забавным совпадением выглядит, например, тот факт, что Матиас Шандор родился в Трансильвании и жить предпочитал на севере Карпат в старинном феодальном замке, доставшемся ему от предков… Тут стоит отметить, что к карпатским замкам Жюль Верн, похоже, испытывал слабость: один из лучших его романов (еще менее известный, чем «Матиас Шандор») так и называется — «Замок в Карпатах». В нем присутствует превосходно выверенная смесь готического романа с научной фантастикой, сдобренная детективной фабулой.
Коль скоро мы заговорили о смеси готического романа и научной фантастики, самое время перейти к герою, который в большой степени символизирует обе традиции. Не правда ли, удивительнейшая судьба для человека, в самом деле существовавшего, творившего, оставившего после себя целую библиотеку написанных работ по самым разным областям знаний, от богословия до математики, — и то и дело появляющегося на страницах мистических, готических, научно-фантастических и даже детективных романов?
Жил этот человек в XVI веке в Праге, был он раввином, и звали его рабби Иегуда Лёв бен Бецалель.
Ученый, раввин, создатель Голема, или Ночью, в узких улочках Праги…[75]
1. Столетие, нуждавшееся в чудовищах
В начале 1818 года в Англии вышла в свет книга, которой суждена была долгая жизнь, а возможно, и бессмертие. Пока, во всяком случае, ее издают и переиздают, цитируют, используют, экранизируют, инсценируют и так далее. Книгу написала юная англичанка Мэри Шелли, жена великого поэта-романтика Перси Биши Шелли. Книга называлась «Франкенштейн, или Современный Прометей», а написана она была в 1816 году. История ученого-естествоиспытателя Виктора Франкенштейна, попытавшегося создать из разных частей мертвых тел искусственное существо, в конце концов погубившее создателя, пережила множество произведений, написанных писателями куда более талантливыми. Во всяком случае, нынче у лорда Байрона или Перси Шелли читателей в тысячи раз меньше, чем у девушки, с восхищением и восторгом смотревшей на этих двух титанов английской литературы.
Минуло 97 лет, и в 1915 году вышел в свет роман австрийского писателя Густава Майринка «Голем», тоже об искусственном человеке и трагедии, связанной с его созданием.
Если вспомнить, что в промежутке между «Франкенштейном» и «Големом» в литературу ворвался жуткий и кровожадный граф Дракула ирландского писателя Брама Стокера, можно сказать: то было столетие (пренебрежем двумя-тремя годами), породившее основных и самых популярных чудовищ как старой, так и современной литературы. И не только литературы, а возможно, и не столько — каждый год выходит множество экранизаций и киноверсий этих книг.
Разумеется, у детищ Мэри Шелли, Брама Стокера и Густава Майринка были предшественники в произведениях Э. Т. А. Гофмана, Джона Полидори, Ахима фон Арнима. А еще раньше — в сказках и легендах, в европейском и еврейском фольклоре. Но предшественникам не суждено было бессмертие. Или, во всяком случае, суждено задним числом, после появления Великой и Ужасной троицы: чудовища, созданного молодым ученым Виктором Франкенштейном, вампира Дракулы, который прибыл в Англию, воспользовавшись услугами адвоката Джонатана Харкера, — и Голема, вызванного к жизни магическим искусством пражского раввина Иегуды Лёва бен Бецалеля.
Есть в этих жутких порождениях фантазии нечто общее — все они, в сущности, символизируют вызов, который иррационализм бросает рационализму. Может быть, в этом извечном противостоянии и кроется бессмертие образов.
И еще одна особенность — по крайней мере присущая двум из трех. И в романе Стокера, и в романе Майринка мы имеем дело не просто с игрой ума, литературной выдумкой. Дракула (во всяком случае, человек с таким именем) жил в действительности, а по предположению Раду Флореску, уже упоминавшегося в этой книге, прототипа имел и Виктор Франкенштейн — им мог быть алхимик Иоганн Конрад Диппель фон Франкенштейн, живший в XVII веке[76]. И, конечно, существовал на самом деле пражский раввин Иегуда Лёв бен Бецалель, носивший прозвище МАГАРАЛ. О создателе и повелителе бессловесного и бездушного глиняного великана рассказывать можно много, стоит лишь начать. Тем более что он и сам написал немало, и учеников известных оставил. Но, разумеется, наибольшую славу МАГАРАЛ обрел как чудотворец, маг, волшебник.
И ведь что удивительно: ни его современники в XVI–XVII веках, ни потомки, при всем восхищении, которое они выражали, вспоминая пражского мудреца, почему-то не упоминали о глиняном великане, оживленном МАГАРАЛом. Лишь в конце просвещенного XIX века, сначала в книге чешского писателя Иосифа Сватека «Пражские повести и легенды» (1883), а затем в книге классика чешской литературы Алоиса Ирасека «Старинные чешские сказания», появляются рассказы об этом чуде.
Конечно, в еврейском фольклоре существовали легенды о создании Голема самыми разными мудрецами и чудотворцами, как правило, легендарными. Но не существовало ни одного подобного рассказа, который связан был бы с рабби Иегудой Лёвом бен Бецалелем. И лишь к концу XIX века — подчеркиваю: просвещенного века — появилась потребность связать эту сверхъестественную историю именно с пражским раввином. Окончательно связь закрепил Густав Майринк в своем романе. Вернее, в романах: о МАГАРАЛе Майринк вспоминает в «Големе», и МАГАРАЛ действует в более позднем его романе «Ангел западного окна».
С тех пор история стала канонической: отныне создателем глиняного великана выступает именно рабби Иегуда Лёв бен Бецалель, во множестве книг — от мистических романов Макса Брода «Тихо Браге, дорога к Богу» или Лео Перуца «Ночи под Каменным мостом» и до научно-фантастического романа Мардж Пирси «Он, она, оно». Не так давно появился историко-фантастический детектив американской писательницы Френсис Шервуд «Книга сияния» (имеется русский перевод). В основе сюжета — все та же легенда.
Почему? Почему именно с Иегудой Левом бен Бецалелем и именно с этим городом в конце концов связали создание Голема? Ответ, я думаю, таится в самой фигуре пражского мудреца.