Сергей Капков
"...В кабале и рабстве жил русский народ, в неволе московско-византийской, а затем - в неволе самодержавно-петербургской. И последние следы природного юмора изгладила самодержавная бюрократия. По форме затянутая, в дисциплину аракчеевщины закованная, так и мыкалась русская душа целые столетия...
Вот кто изгнал смех со сцены... Смех есть выражение свободы; смех есть свобода слова, мысли, совести; смех есть совокупность всех свобод, потому что смех только тогда смешон, когда он беззаботен..."
Так писал журнал "Театр и искусство" в 1906 году. Издавала этот прогрессивный, интеллектуальный журнал талантливая актриса и антрепренер Зинаида Васильевна Холмская. Со своим мужем, режиссером и критиком Александром Рафаиловичем Кугелем, она давно задумывалась над проблемой юмора и сатиры на сцене, над новым течением в русском театральном искусстве. Во время многочисленных скитаний за границей супруги нередко посещали кабаре - театры для России непривычные, "дикие". Но кабаре тогда все активнее входили в моду, особенно в Германии, где их называли "Kleine Kunst" ("маленькое искусство"). И Зинаиде Васильевне пришло в голову создание театра совсем особого типа - подвижного, легкого, острого, предоставляющего простор индивидуальности, свободного от рутины. С этой идеей Холмская обратилась в так называемый "Театральный клуб", который в 1907 году был учрежден в Петербурге Союзом драматических писателей. Оставалось придумать название нового театра, и оно родилось довольно быстро.
"Кривое зеркало"!
Это название было очень удачным. Оно как бы сразу намечало широкий творческий диапазон, делая театр не только пародийным, но и сатирическим. Однако предстояла борьба за место под солнцем.
В "Театральный клуб" была подана еще одна заявка, причем от режиссера с более известным именем - Мейерхольда. Свой театр Всеволод Эмильевич назвал "Лукоморье". И конечно же, ему отдавалось предпочтение. Мейерхольду предложили показывать спектакли в традиционное, вечернее время, а Холмской - после полуночи. Причем "Театральный клуб" имел деньги только на один театр, и учредители оставили за собой право выбора: кто победит в творческом состязании, кто будет острее и смешнее, тот и останется при "Клубе".
Итак, предстоял нелегкий конкурс. У Мейерхольда шансов на победу было, несомненно, больше. Во-первых, его положение. Во-вторых, два очень крупных художника, одни из самых популярных в России,- Добужинский и Бакст. Затем авторы: Эдгар По, Соллогуб, Аверченко. Среди артистов - мастера Александринского театра.
Что же у "Кривого зеркала"? Художников не было вообще. Из авторов только Тэффи. Актеры? Два с более-менее солидным стажем, остальные - никому не известная молодежь. "Лукоморье" репетировало на сцене, а "Кривое зеркало" все репетиции проводили в гостиной. Единственный плюс в пользу молодых - название театра. Оно давало настроение, будило мысль, а "Лукоморье" уводило в мир фантастики.
Наступил решающий вечер. Волнение ужасное. Мейерхольд выступил первым. Декорации великолепны, действие стройное, талантливое и... скучноватое. Все вроде правильно, но не смешно.
Далее на сцену вышел Федор Курихин - впоследствии ведущий актер Московского театра сатиры и блистательный комик кинематографа. Он приоткрыл занавес, выглянул, запутался в складках, чуть не упал, а затем сбивчиво, торопливо, на полном серьезе (и оттого очень смешно) начал представлять "Кривое зеркало": "Вы не думайте, что у нас нет знаменитостей,- у нас есть! У нас поет знаменитый бас Ша-Ша-Шахалов!" Тут раздался хохот. У Шахалова, действительно, был бас, но кто его знал, кроме Курихина и Холмской? Конферанс прошел на высшем уровне, контакт с публикой был налажен, и далее спектакль полился легко и весело.
"Кривое зеркало" смеялось над собой, над банальностью и пошлостью актерских штампов, над трафаретностью театральных форм. И удача смеха объяснялась, видимо, молодостью начинающих артистов.
А над чем смеялся великий Мейерхольд, было неясно. Поэтому через неделю "Лукоморье" сошло на нет и перестало существовать.
"Кривому зеркалу" выделили средства, и маленький коллектив начал свое триумфальное шествие по страницам театральной истории России.
Почти все актеры оказались в этой труппе случайно. Антимонов, Лукин, Лось и Виктор Хенкин должны были зимний сезон 1908/09 года работать у антрепренера Строева, но тот порвал контракт с Томском и снял театр в Петербурге. Без ангажемента оказались в столице Шалахов, Курихин и Яроцкая. По разным причинам, нелепым и неожиданным, к Холмской прибились и другие будущие работники театра. Так или иначе, но все эти люди несли в складе своего ума нечто от "кривого зеркала", которое, по преданию, дьявол нес на землю и уронил. Оно разбилось вдребезги, и осколки его, попавшие людям в глаза, заставляли их все видеть в искаженном свете. Есть и другой вариант, что дьявол уносил "зеркало истины", чтобы скрыть ее от людей, а осколки помогли людям увидеть эту истину. В итоге оба варианта говорят об одном и том же: люди с осколками видят нечто незаметное для других, но конкретно существующее.
Кто же они, создатели "Кривого зеркала"? Кто эти актеры, доводившие зрителей до несдерживаемого гогота, до боли в животе и счастливых слез? Их имена сегодня ничего никому не скажут. Десять лет, проведенных вместе, стали самыми насыщенными в их биографии. Мало кто затем реализовался в советском классическом театре и, тем более, оставил свой облик в кино. Но были и исключения.
Одним из самых ярких мастеров "Кривого зеркала" стал Сергей Антимонов. Он был ведущим актером труппы и талантливым драматургом, чьи пьесы шли не только на сцене этого театра, но и по всей стране. Одна из них шагнула в XXI век и до недавнего времени занимала почетное место на афише московского Театра оперетты. Это "Женихи" на музыку Исаака Дунаевского. Сергей Антимонов много снимался в кино в 30-40-е годы. Две роли вошли в "Золотой фонд кинематографа" и известны каждому. Обе - в кинокомедиях Григория Александрова. В "Волге-Волге" Антимонов сыграл дворника Охапкина, верного помощника Стрелки - Любови Орловой. В "Цирке" был шпрехшталмейстером. Именно ему Владимир Володин спел знаменитые строки: "Все вокруг спать должны, но не на работе!"
Сергей Антимонов родился летом 1880 года в семье курских мещан. Сохранилось метрическое удостоверение от 11 июня (по старому стилю), где сказано, что младенца крестили его отец - Иван Иванович Антимонов, и мама Евдокия Сергеевна. Родители занимались купеческим делом, и до культурных ценностей им не было особого дела. Сергей стал самоучкой. Кроме тяги к актерскому ремеслу, он обладал несомненным литературным даром, пробовал писать. И однажды отправил письмо в Москву, в Художественно-Общедоступный театр (как тогда именовался МХАТ), лично Немировичу-Данченко. Он сообщил, что хочет выйти на эту прославленную сцену в качестве актера. Что удивительно, Антимонову пришел ответ: ему повезло - через год театр открыл актерскую школу, и Владимир Иванович вспомнил дерзкое письмо юноши из Курска. Сергей выдержал труднейший конкурс и был зачислен в студенты.
Амплуа Антимонова было предопределено сразу. Характерный. Будучи студентом, он участвовал почти во всех постановках МХТ, исполнял небольшие роли. А окончив школу, сразу же начал скитания по провинции: Тверь, Самара, Екатеринбург, Моршанск, Херсон, Нежин, Красноярск, Белгород. Работал в антрепризах Д.К.Строева, М.Т.Строева, М.Н.Строителева, Н.Н.Отрадина.
В 1904 году Сергей Антимонов поставил свою первую пьесу "Белое, серое, черное". Это произошло в дачном поселке у друзей артиста, и, как он сам отметил в своей записной книжке, спектакль прошел с большим успехом. С тех пор Антимонов начал активную литературную деятельность. Параллельно гастролям стал писать для газет "Красноярец", "Курское эхо", "Курская газета", "Саратовский вестник". В 1907 году опубликовал свой первый водевиль "22 несчастья", а еще через год его пьеса "Притча о любви" была выбрана в качестве бенефиса для блистательной провинциальной актрисы Марии Яроцкой.
Спектакль состоялся в Белгороде при полном аншлаге. Сергей Иванович уже давно был покорен талантом и красотой бенефициантки. Когда, спустя несколько месяцев, они вновь встретились на одной сцене - теперь уже в "Кривом зеркале",- Антимонов сделал ей предложение.
Мария Яроцкая была моложе него на три года. Актерское образование она получила в частной школе знаменитого саратовского артиста и антрепренера Строителева. В 1905 году Мария отправилась на свои первые гастроли в Херсон, где и встретилась с Сергеем Ивановичем, но их взаимоотношения еще долгое время носили лишь деловой характер.
В "Кривом зеркале" царил особый дух. Все были молодыми, озорными и, главное: всех объединяла общая идея - создание своего собственного театра. Труппа собралась очень интеллигентная и на редкость разносторонняя. Была еще одна хорошая черта коллектива - искренность в отношениях между мужчинами и женщинами. Никто из себя ничего не корчил - не было нужды. Среда получилась морально здоровая.
Открытие "Кривого зеркала" стало настоящим событием в дореволюционном Петербурге. О новом театре писали все газеты и журналы. Одна из статей была пропитана искренним удивлением и восхищением увиденным: "Насадить кабаре в Петербурге, победив петербургскую застегнутость, хмурость и подозрительность, развернуть ряд живых, быстрых и ярких сцен, заразить на короткое время самыми различными чувствами от легкой веселости до жуткого ужаса - такова трудная и интересная задача, взятая на себя инициаторами нового зрелища в "Театральном клубе".
Сергей Антимонов занял в труппе крепкое положение комика, исполнителя остросатирических ролей. Его юмор был каким-то особенным, неклассическим, иногда и вовсе парадоксальным. Одна из актрис "Кривого зеркала" Елизавета Нелидова много лет спустя вспоминала: "У Сергея Ивановича была интересная внешность. Своеобразное выражение лица, ушедшее в себя и в то же время остронаблюдательное. Необыкновенно странное, крайне самобытное дарование. Я поняла это дарование, когда впервые увидела Чарли Чаплина - тоже человека красивого, необычного и совершенно одинокого на сцене. Они оба были сами по себе. Антимонов мог бы играть и драму, но особую, как у Чаплина. Мог бы вызывать и сострадание. Но то ли общая эволюция театра шла в ином направлении, то ли у Антимонова не было для самого себя административных способностей, подходящей "судьбы", в итоге он не смог реализоваться в полную меру..."
Так или иначе, Сергей Антимонов играл в каждом втором спектакле "Кривого зеркала", если не чаще. Поскольку сегодня найти описания этих постановок практически невозможно, позволю себе привести выборки, найденные в архивах Театрального музея имени Бахрушина. Естественно, взяты только те спектакли, где был занят Антимонов.
"Загадка и разгадка" Трахтенберга. Здесь была высмеяна изнанка сцены. Нарочитая нелепость испанской пьесы объяснялась тем, что по болезни суфлера действие разыгрывалось от конца к началу. Антимонов выступил в роли матадора по имени Фернандо Поганец. Точнее, он сыграл актера, выходящего на сцену в образе матадора. Растерянный, не знающий текста лицедей вдруг начинал совершенно некстати издавать душераздирающий, трагический рев, и тут же с необычайным спокойствием спрашивал суфлера: "Ну, а что дальше?"
Посетивший спектакль поэт Осип Мандельштам посвятил актеру следующее стихотворение:
Испанец собирается порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Но все же он не опускает носу
Пред теткой бездыханной дорогой.
У гроба он закурит пахитосу
И быстро возвращается домой.
Любовника с испанкой молодой
Он застает и хвать его за косу.
Он говорит: "Не ездил я порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Я тетки не имею никакой,
Я выкурил в Севильи пахитосу,
И вот я здесь, клянусь в том бородой
Белибердоса и Бомбардоса!"
В пьесе "Жак Нуар и Анри Заверни" Урванцева Сергей Антимонов играл негра Жака Нуара. В роли Анри - Виктор Хенкин, впоследствии великолепный эстрадный артист. Рецензии тех лет сообщают, что этот дуэт вызывал у зрителей настоящие "взрывы хохота".
Спектакль "Триумф, или Принцесса Подщипа" Крылова был запрещен из-за предположения, что под видом царя Вакулы выведен Павел I. Между тем на гастролях в Одессе эта постановка заставила публику "гомерически хохотать", и такие тонкие знатоки смешного, как одесситы, писали о необыкновенном "экстракте юмора" постановок "Кривого зеркала". Антимонов играл в этом спектакле Дурдурана, наперстника царя.