В ночь с 28 на 29 июля таджики принесли снова тревожные вести. Прибывший из-за Пянджа таджик уверял, что к афганцам в Рош-Калу идут подкрепления из Кала-и-Бар-Пянджа и что афганцы, зная нашу малочисленность и отсутствие резерва{118}, решили покончить с маленьким русским отрядом.
Немедленно же были приняты меры для отражения нападения. С рассветом 29 августа капитан Серебренников приступил к укреплению выбранной накануне позиции. При помощи таджиков и нижних чинов были вырыты ложементы и приспособлена к обороне на верхушке горы, под которой расположился бивуаком отряд, каменная сакля, устроены были блиндажи, бойницы из мешков с запасами и проч.
Укрепление позиции осложнялось необыкновенною тяжестью работы. Каменный грунт трудно поддавался шанцу, и местами просто приходилось для валов наносить крупные камни, которые обкладывались снаружи мешками с запасами, так как в противном случае пули, ударяясь о камень, давали осколки, причинявшие также немало вреда.
Все работы были очень быстро выполнены, и отряд находился в ежеминутной готовности к немедленному занятию позиции для отражения противника.
Отряд находился в ежеминутном ожидании наступления противника и, зная превосходство его в силах, решил упорно сопротивляться, не отступая с занятой позиции. Киргизы и таджики то и дело прибывали с новыми вестями, и к вечеру было получено донесение, что к афганцам не только не прибыло подкрепления, но что и гарнизон, занимавший Рош-Калу, отделил от себя часть, отправившуюся на Гунт в подкрепление отряду, действовавшему против подполковника Юденича, который был будто бы встречен афганцами, и последние, потерпев поражение, отступили к Вудыр-Гудыру. Мосты через реку Шах-Дару выше и ниже крепости оказались сломанными, и, очевидно, афганцы на время оставили свое намерение атаковать нашу позицию.
Между тем высланные лазутчики, преимущественно таджики, привезли новое известие, а именно, что афганцы решили соединить оба свои отряда и с прибытием подкрепления, высланного из крепости Кала-и-Бар-Пяндж, напасть сначала на отряд подполковника Юденича, а потом и на укрепившийся около Вяз-Дары.
Такое решение афганцев было бы самым правильным в их положении и весьма опасным для отряда Юденича, не ожидавшего такого быстрого подкрепления к афганцам, находившихся против него, а потому капитану Скерскому оставалось поспешить на помощь Гунтскому отряду. Однако прежде чем решиться на выполнение этого плана, совершенно не предусмотренного полученной инструкцией, Скерский с раннего утра 30 июля направил в сторону афганской крепости две сильные разведочные партии под начальством капитана Серебренникова по горной тропе и хорунжего Рябова по дороге вдоль реки, на которой отряд был встречен выстрелами 28 июля.
На глазах обеих партий афганцы торопливо очистили крепость и стали спускаться вниз по реке Шах-Даре.
Таким образом, донесение лазутчиков подтверждалось, афганцы, по-видимому, шли на соединение со своим Гунтским отрядом.
Не успел еще отряд капитана Скерского собраться для выступления, как прибыло новое донесение от разъездов, что афганцы, перейдя реку верстах в десяти ниже Рош-Калы, продвинулись по правому берегу вверх версты на три и расположились бивуаком в 12 верстах от занятой позиции. Таким образом, слух, пущенный ими о выступлении их на помощь Гунтскому отряду, был ложным, и их движение было попросту демонстрацией, вовлекшей в заблуждение начальника отряда. Теперь пришлось опять быть начеку.
Однако афганцы не предприняли никаких наступательных движений, и к вечеру того же дня посланный ими таджик привез письмо. "Владению, правителям и всем подданным Русского Царя.
Мы не скрываемся. В четверг несколько ваших человек показались на перевале, против которого у нас на постах были поставлены вооруженные люди из наших жителей, которые и сделали несколько выстрелов. Когда же мы узнали, что они стреляли без нашего разрешения, то приказали уйти им.
Вы из своих владений выступили к нам, о чем мы донесли своему начальству и получили следующий ответ: дать дорогу через владения, данные нам Богом, узнать, какая мысль и какие намерения у них и вообще чего хотят они?
Наше начальство писало нам, чтобы русские владения мы считали, как и свои. В настоящее же время должно состояться соединение между вашими и нашими владениями, данными нам от Бога. Теперь вы выступили и хорошо сделали. По соединении владений наши должны свободно ходить к вам. Вы сообщите нам, каковы ваши мысли и намерения. Чего вы желаете? Сообщите, нам хотелось бы узнать. Если же ваше мнение противоположно нашему, то мы своевременно донесем своему начальству, и в таком случае мы вам не дадим воли в афганских владениях и загородим дорогу. Мир-Азам, Баба-Ша-хан, Абдулла-хан, Абду-Джан-бар{119}".
На это письмо капитан Скерский не счел нужным отвечать афганцам, так как видел в этой переписке одну лишь проволочку с целью выигрыша времени со стороны афганцев, да, кроме того, доводы, приводимые в письме, что 28-го по разъезду стреляли таджики, не выдерживают ни малейшей критики. Уж достаточно того, что залпы были открыты по сигналу, поданному не иначе как с ведома начальства, наконец нельзя и предположить, чтобы из таджикских ружей мог быть открыт огонь на 800 шагов и пули попадали бы на самую середину карниза. Наконец, если бы выстрелы афганцев были только недоразумением, то несомненно, что они тогда же поспешили бы объяснить это, а не стали предпринимать различных военных хитростей, ставивших отряд в ложное положение.
Наконец, таджик, привезший письмо, сообщил, что афганцам прекрасно известно о малочисленности отряда и отсутствии резервов, а потому они намерены покончить с отрядом. Таджик заявил также, что он послан, чтобы высмотреть подступ к позиции.
Ввиду этого, конечно, он был задержан, а афганские начальники уведомлены о том, что их письмо отправлено к начальнику памирских отрядов.
Положение маленькой партии становилось серьезным. К афганцам спешило подкрепление, и каждый день ожидалось нападение со стороны неприятеля. Поэтому начальник отряда послал конных таджиков к перевалу Кой-Тезек, прося капитана Эттингена немедленно выслать подкрепление из 30 человек пехоты и 3 казаков и для облегчения движения отправил к кишлаку Сеиджу 20 вьючных лошадей.
Теперь во что бы то ни стало маленькому отряду русских необходимо было держаться на занятой позиции, так как очищение долины реки Шах-Дары становилось невозможным без подрыва русского престижа в Средней Азии, да, наконец, и местное население, оставленное без защиты, жестоко было бы наказано афганцами за службу русским войскам.
Слухи о подкреплении, высланном из Кала-и-Бар-Пянджа становились все упорнее и упорнее, и между таджиками замечалось неподдельное беспокойство за судьбу отряда, тесно связанную и с их собственною участью.
22. Афганские письма. Казачий разъезд в опасности
Зная малочисленность русского отряда, афганские начальники сделались неимоверно нахальны, и письма их из прилично сдержанных приняли вдруг дерзкий, вызывающий тон. "Чего вы хотите, - писали афганцы в своих длинных посланиях, - провести границу? Или пришли вы забрать край, ваше желание нам неизвестно... наши войска отчаянные и часто, не слушая своего начальства, сами вступают в бой, - как бы они не причинили вам вреда. Что вы делаете, а еще представители Великой державы?" и тому подобными фразами были переполнены афганские письма.
Не было и сомнения в том, что афганцы не могли не знать о движении партии вниз по Шах-Даре и цели этого движения, так как Ионов в письме своем уведомлял о том файзабадского генерала, который, как было видно из предыдущего письма афганцев, писал "дать дорогу через владения, данные нам Богом", и все их стремление заключалось лишь в выигрыше времени для получения подкрепления и затем, по прибытии свежих войск, немедленного нападения на русский отряд.
Вступать же в переговоры с афганцами после того, когда приглашенные для переговоров русские офицеры были встречены огнем, стало уже невозможным, а потому капитан Скерский выяснил все это в весьма сдержанном письме своем к афганским начальникам, объяснив им, что молчание на их письма вызвано их же враждебными действиями против русских. "О том, что нам нужно, - писал начальник отряда, - известно вашему файзабадскому генералу из письма, которое три недели тому назад было отправлено ему нашим генералом". Затем следовало объяснение причины задержания посланных афганцев, а именно в силу того, что киргиз Алимбай и отрядный джигит Мансур-Сеид-Исаков еще не освобождены афганцами и находятся под караулом, но лишь будут получены сведения, что оба наши посланные благополучно вернулись на Памирский пост, афганские люди немедленно будут выпущены на свободу. "Что же касается до ваших опасений, как бы ваши солдаты нам не нанесли каких-нибудь неприятностей, то для этого у вас есть прекрасное средство, отойдите к Кала-и-Бар-Пянджу, где они, вероятно, помещаются в казармах и более находятся под присмотром, чем здесь".
Это письмо было отправлено с таджиком в афганский лагерь. 4 августа в одиннадцать часов утра, когда в отряде готовились к обеду, из разъезда прискакал казак. "Афганцы наступают", - крикнул он. В один миг весь отряд всколыхнулся, и в течение пяти минут был собран пасшийся отрядный табун, занята позиция пехотою, и казаки выехали вперед.
Такая быстрота и готовность к бою маленького отряда поразили афганцев, намеревавшихся напасть врасплох на позицию, и они, видя врага лицом к лицу, готового дать им отпор, отступили.
Потребность в подкреплении становилась чувствительнее с каждым часом. Люди в продолжение целой недели несли разведывательную и сторожевую службу, причем каждую ночь более половины чинов уходило в наряды, а потому отряд положительно выбивался из сил. Кроме того, нравственное состояние отряда было подорвано новыми слухами о прибытии подкреплений к афганцам, якобы предпринимающим обход позиции. Между тем из кишлаков, лежащих на низовьях Шах-Дары, целыми вереницами тянулись таджики к отряду вместе со своим жалким скарбом, стадами баранов и козлов.
Они побросали свои неубранные поля и спешили под защиту русских от нашествия афганских войск. С непритворною горечью рассказывали несчастные, как афганцы жгут их сакли и жестоко собираются наказать жителей Шах-Дары за сочувствие, оказанное ими русским.
Жалкий вид несчастных беглецов, невозможность помочь им за неимением ни средств, ни достаточных сил, неизвестность, когда подойдет подкрепление, очень тяжело действовали на людей с сильно возбужденными нервами.
Во избежание распространения преувеличенных слухов о наступлении афганцев начальником отряда было приказано не допускать таджиков в район отряда, а отвести им место в некотором расстоянии от позиции, однако в виду бивуачных часовых.
В лагере афганцев как будто все притихло, и ночью, несмотря на усиленные наблюдения разведчиков, не было обнаружено никакого движения с их стороны и не заметно попыток к ночному нападению.
Тихо на позиции. Одна треть измученных солдатиков и казаков спят в полной амуниции под открытым небом возле составленных в сошки ружей, перед которыми мерными шагами расхаживает часовой. Время от времени останавливается он, прислушивается, беспокойно всматриваясь в темную даль ущелья, и снова начинает ходить взад и вперед.
Луны нет на небе, и только миллиарды звезд, мерцая, светят с беспредельной высоты темного, бесконечного неба.
Вот вдали виднеются несколько мигающих точек, то потухающих, то снова загорающихся желтовато-красным огоньком, это - афганские костры, тщательно поддерживаемые афганцами до самого рассвета.
Вдруг раздался шорох. Часовой вздрогнул и замер на месте. Шорох все приближался и приближался, уже слышны были торопливые шаги нескольких человек.
- Кто идет? - беспокойно окликнул часовой.
Несколько человек из спавших солдат подняли головы, некоторые вскочили на ноги.
- Кто идет? - повторил часовой и сделал несколько шагов вперед.
- Свои, - раздалось из темноты, - таджика с письмом{120} ведем. - С этими словами из-под горы вышло двое солдат, среди которых покорно шел туземец в большой чалме, делавшей его в темноте каким-то особенно огромным и страшным.
- Веди его к начальнику отряда, - скомандовал появившийся дежурный по отряду; все четверо снова исчезли в темноте, а часовой по-прежнему стал медленно расхаживать перед составленными ружьями.
Наступило 5 августа. Вершины угрюмых снежных великанов озолотились первым лучом проснувшегося светила, легкий ветерок пронесся по ущелью и поднял целый вихрь пыли на позиции.
В лагере афганцев замечалось движение, и высланные разъезды донесли, что неприятель начал наступление.
К десяти часам афганцами был занят кряж гор, пролегающий параллельно нашей позиции находящийся в 4500 шагах от нее, но они ограничились пока этим и не предпринимали дальнейшего наступления.
Около двух часов было получено письмо от афганских начальников, в котором они предлагали Скерскому вступить с ними в переговоры, убеждая его не слушать шугнанцев и шахдаринцев, так как они-де "мошенники и черти" и только хотят завести ссору между двумя государствами. Что же касается джигита Мансура, то он жив и находится в Файзабаде при джарнейле в ожидании ответа. "Нам не приказано воевать, - писали афганцы, - и мы вас встретили пулями потому, что вы не дали нам знать, что вы идете, - так не делают". Под письмом были приложены печати: Магомет-Исса, Гулям-Сеид-Мугамед, Абду-Джап-Бар и Мир-Азам. Видя теперь в переписке возможность выигрыша времени, но не считая себя вправе вступать в переговоры с афганцами, начальник партии на письмо афганцев ответил письменно. Он постарался объяснить в нем афганцам, что ни он, ни они не уполномочены на переговоры, которые уже ведутся письменно между нашим и афганским генералами. Затем он выразил крайнее удивление, что афганцы, которым, как и они сами пишут, "не приказано воевать с русскими", двигаются на нас, встречают нас огнем и проч. и что во избежание столкновения между двумя государствами самое лучшее, если афганцы отодвинутся к Дашту.
Как бы в ответ на письмо афганца спустились в ущелье, находившееся в расстоянии 3000 шагов от позиции, и, по-видимому, намеревались воспользоваться темнотою для нападения.
В 7 часов вечера один из казачьих разъездов, желая выследить засевших в ущелье афганцев, неосторожно выдвинулся за рощу по берегу реки, очутившись таким образом в тылу занятой позиции афганцами. Немедленно же от неприятельского отряда отделился взвод кавалерии и на рысях пошел наперерез казакам, которым таким образом грозила опасность был отрезанными от своего отряда.
На позиции все были сильно озабочены, видя критическое положение разъезда, тем более что казаки, по-видимому, не замечали знаков, подаваемых им начальником партии.
Видя безвыходное положение разъезда и неминуемую его гибель, в случае столкновения, так как число афганцев в пять раз превышало численность казаков, капитан Скерский решил не допустить готовившегося столкновения.
- 2200! - скомандовал начальник отряда, мигом определив расстояние. Лязгнули затворы, и все замерло в ожидании.
- Пли!
Дружный залп, как на смотровом учении, грянул на позиции и эхом пронесся по ущельям, а действие его ошеломило скакавшую кавалерию.
Несколько человек упало на землю, некоторые лошади, видимо задетые пулями, завертелись на месте, вскидывались на дыбы, и все потом бросились обратно к ущелью.
Вслед скачущим афганцам раздались еще два залпа с позиции с прицелами 2400 и 2700 шагов, да и злополучный разъезд, услышав выстрелы и видя отступление скакавшего на него взвода, провожал его огнем.
Убедившись в дальнобойности русских трехлинейных винтовок, афганцы уже не решались появляться в сфере нашего огня и продолжали держаться в ущелье.
Тяжелая ночь предстояла рекогносцировочному отряду, находившемуся в полной готовности к бою, истощенному и измученному рядом бессонных ночей, проводимых на позиции. Подкрепления все не прибывало, и известия о высылке его с Кой-Тезека не было получено. Афганцы же настойчиво оставались в ущелье.
23. Стычки с афганцами. Возвращение в Фергану
Посадив пехоту по два человека на лошадь, по знакомой уже читателю горной дороге, пересеченной в нескольких местах рекой Шах-Дарой, по головоломным карнизам, не щадя сил своих, спешил на выручку товарищей подпоручик Уфимцев с 30 пехотинцами и 3 казаками{121}. Выступая с первыми проблесками рассвета и останавливаясь лишь с наступлением полной темноты, двигался этот отряд к урочищу Вяз-Дара. Непременно должен был Уфимцев поспеть к 5 августа на помощь шахдаринцам, но этот убийственный путь, несмотря на все усилия его, все-таки замедлял движение. За два последних перехода встретили его киргизы с двадцатью высланными лошадьми из Вяз-Дары и передали Уфимцеву записку капитана Скерского, просившего его поспешить с помощью.
Взволнованный офицер недолго колебался, он передал нижним чинам о важности их немедленного прибытия на помощь товарищам и, не отдыхая, заменив утомленных лошадей свежими, отряд двинулся дальше.