1-4 части
-1-
Вечеринка по случаю дня рождения Верочки Масленниковой подходила к своему логическому завершению. Весь запас алкоголя был выпит, весь запас еды — уничтожен. Друзья Верочки, да и сама именинница подавали слабые признаки жизни, похрапывая и похрюкивая друг с другом в обнимку на огромной двуспальной кровати и раскладном диване в гостиной. Не все, однако.
Среди всех этих почти безжизненных (до утра точно) тел выделялся Павел Спиридонов, перспективный 20-летний студент математического факультета, библиофил и отменный кулинар. Павел Спиридонов был бодр и подозрительно трезв. Отчасти сие было вызвано непереносимостью алкоголя, отчасти его мирным похрапыванием в комнате для гостей, пока шла гулянка. Теперь, в 23.45 по московскому времени, он смотрел на друзей с толикой превосходства и снисходительной улыбкой на красивой формы губах. На кровати в обнимку с Ильей Гребенниковым храпела Людочка Пантелеева, весь вечер на кого-то оравшая по телефону. Судя по всему на старшего брата, о свирепости которого все в этой компании были наслышаны. Практически каждую пятницу в трубку разъяренный голос информировал Людочку о том, что она малолетняя алкашка. И вот сейчас Пантелеева во всей красе демонстрировала сие обидное прозвище.
Павел еще не знал, что в 00.00 за «малолетней алкашкой» должны приехать и забрать ее из этого вертепа разврата и позора (так Пашкина бабушка называла квартиру Верочки), поэтому вздрогнул от неожиданности, когда раздался дверной звонок, а потом еще и пинки обрушились на несчастную дверь.
Спиридонова ожидал неприятный сюрприз в лице Людочкиного старшего брата, злого и готового порвать любого, кто помешает ему отметелить сестру за такое аморальное поведение.
Для ни в чем неповинного Паши этот сюрприз действительно оказался малоприятным. Кому понравится, когда тебя хватает за ухо какой-то мужик, и не объясняя ничего, тащит в гостиную, на ходу интересуясь, где «эта малолетняя путана», которая истрепала своими гулянками все нервы. А потом еще и ставит фингал под правым глазом изумрудного цвета абсолютно ни за что. Просто Паша неудачно вмешался в разборки Люды, Верочки, Ильи и этого мужика, за что и получил от него локтем в глаз.
— Все! Больше ты сюда не придешь!!! Посмотри, на кого ты стала похожа! — вопил Пантелеев, пока его сестричка приходила в себя от бесчисленного количества горячительных коктейлей.
— Костик, прости меня, а? Я больше не буду. И родителям не говори, ок? — говорила Людочка, хлопая фиалкового цвета глазами, как у брата.
— Конечно не скажу! Хочешь, чтобы маму Кондратий хватил!?
— А кто это? — весело пьяным голосом промямлил Илья, держась за пришедшего в себя от нокаута Пашу, который, кстати, полным злости взглядом сверлил Костю. Как жаль, что Людкин брат сильнее Пашки раза в три, и выше него на две головы, а то злыми взглядами бы не отделался.
— Ты о ком? — удивленно спросила Люда, к которой сквозь алкогольные пары постепенно возвращался разум.
— Ну, кто этот Кондратий-то? — еще раз поинтересовался Илья, за что был послан Костей далеко и надолго.
Любитель помахать кулаками по поводу и без Костик, закинув сестру себе на плечо, собирался покинуть квартиру, в которой героически держался, чтобы не выпороть всех этих сопляков, но не смог. Ему выход преградил наш несправедливо обиженный Спиридонов и грозно произнес:
— Может быть, хотите извиниться?
— Не особо, — не задумываясь, ответил Пантелеев. Ему очень хотелось поскорее выйти из этого хранилища перегара.
— Я хочу, чтобы вы извинились! И немедленно, — не унимался Пашка.
— За что? — Костя удивленно приподнял бровь, отчего выражение его лица сразу преобразилось, став более мягким и насмешливым.
На него смотрел стройный, среднего роста паренек, буравя своими изумрудными глазами, поджав чуть пухлые губы, сложив руки на груди. Костика сразу посетила мысль, что слишком он симпатичный для среднестатистического парнишки. А потом его посетила другая мысль, полная возмущения, почему это он считает парня симпатичным. Костя даже нахмурился.
А это создание все не унималось.
— За то, что чуть не оторвали мне ухо и поставили фингал ни за что, а следовательно являетесь ответственным за истерику моей бабушки, которая увидев сие творение, — юноша показал пальцем на начинающие распухать и краснеть правый глаз, — начнет причитать, чем сильно подпортит настроение.
— Выпороть бы вас всех хорошенько!!! — проинформировал Константин, оттолкнув Спиридонова от двери и выйдя из квартиры, словно узник после длительного заключения — с чувством свободы, причем долгожданной.
— Я же не при чем!!!! Я вообще не пью!! — зачем-то начал оправдываться Пашка, — Блин, нужно разбираться, прежде, чем кулаками махать! Горилла тупая! — крикнул напоследок Спиридонов, заставив Костю обернуться. Что касается Людочки, то ей, похоже, было все равно где висеть. Даже в такой позе она умудрилась захрапеть: вниз головой, болтая руками в разные стороны.
— Ты кого гориллой назвал, хорек? — Блин! Да за двадцать девять лет жизни, во-первых, Костя не встречал такого приставучего создания, а во-вторых, его еще никто не обзывал гориллой, да еще и тупой!
— Я с вами! — вдруг известил Пашка, хватая куртку и захлопывая дверь. Бедная Верочка! Когда она придет в себя, уборки ей предстоит много.
— Не понял…
— Подвезешь меня, раз извиняться тебя в детстве не учили! — отчеканил Спиридонов, не обращая внимания на злой взгляд фиалковых глаз и сжатые от негодования челюсти Кости. Он думал: «Пусть этот наглый молокосос скажет спасибо, что руки несвободны, а то бы свернул ему шею!»
В салоне Пантелеевского авто стояла тишина, нарушаемая изредка Людочкиным храпом. Паша зло косился на Костю. А тот держался, чтобы не дать попутчику затрещину. Его как-то по-особенному раздражал этот сопляк. Раздражал тем, что нравился. И совсем не так, как надо. Нет, Костя, конечно, бисексуал, но женщины его больше интересуют. С мужчинами у него отношения только в университете были и недолго длились. А сейчас даже девушка была, с которой вместе уже два года. Поэтому проявление интереса к этому темноволосому хорьку — вещь ненужная и попросту возмутительная.
— Еще Фридрих Ницше сказал, что «высокомерные люди, суть по обыкновению злые люди. Таков их единственный способ выносить самих себя» — начал Паша, разорвав тишину.
— Это был завуалированный намек на то, что я высокомерен и зол?
— Какая догадливость! Почему бы просто не сказать на лестнице «Извини, был неправ, перепутал тебя с твоими друзьями-алкашами!» Так нет же, молчишь, как рыба, а теперь терпишь мое присутствие у себя в машине.
Спиридонов внимательно смотрел на Костю. Черные волосы, чуть до плеч, миндалевидные глаза необычного фиалкового цвета, прямой нос и полные губы. А еще такие аккуратненькие очечки в темной оправе. Интеллигент, блин. А руками размахивает, как дикарь какой-то.
Взгляд невольно скользнул на руки, сжимающие руль. Большие ладони, длинные сильные пальцы.
Паше вдруг стало интересно, как эти руки обнимали бы его и от этой позорной мысли он, покраснев, как помидор, чуть не выпрыгнул на ходу из машины. Спиридонов всегда был натуралом, всегда любил приударить за девушками из университета. Поэтому просто вошел в ступор, когда представил, как губы Кости впиваются в его. А когда представил, чуть не умер. Сначала от возмущения, а потом от стыда.
Интересно, когда это он заделался в гомосексуалисты? Спиридонов был толерантен к секс-меньшинствам всегда, в отличие от его бабки-коммунистки, мечтавшей расстрелять их всех без суда и следствия, но только пока сие не касалось его друзей и собственной персоны. В универе парни предлагали ему встречаться, точнее просто подкатывали к нему, получая затем по челюсти и пинок под зад за такое.
Так почему же, черт возьми, эта молчаливая красивая (О, а это тут откуда????) горилла вызывает такое приятное ноющее чувство в сердце? Черт, расстрелять меня без суда и следствия!
— А как ты оказался у Верочки, раз такой пай-мальчик?
— Я пришел поздравить ее с днем рождения, конечно же. Вера — моя подруга. Одна из немногих, кого я уважаю. За сильный характер, за чувство юмора. И пусть ее поведение иногда далеко от совершенства, оно не перекрывает ее достоинств. И потом, — помолчав, добавил Паша, — она единственная, мне отказала.
— О!
Это было единственное, что Костя выдал. Больше они не говорили. Он добросовестно довез Спиридонова до дома, а когда тот выходил из машины, произнес, (наступая на гордость):
— Прости, что помял немного. Но как ты знаешь, синяки и шрамы украшают настоящего мужика! Извинишь меня?
— Не-а, - спокойно произнес Пашка, смотря в фиалковые глаза, в которых появилось недоумение и пошел к подъезду.
«Черти что!» — подумал Костик и повез незадачливую сестру-гуляку к себе домой.
-2-
Весь день Костя ходил по офису в состоянии апатии. И не потому, что не выспался и расстался с девушкой, которая заявила, что «кажется любит другого» и «наверное хочет выйти за него замуж» (вобла сушеная!), нет. Просто перед глазами все время мелькал образ одного миловидного засранца, посмевшего обозвать его тупой гориллой. Из-за этого наваждения ничего не хотелось делать! Просто не удавалось!
Глаза изумрудные, волосы темно-русые, ресницы густые, ноги длинные, взгляд самоуверенный… Черти что! Забудь! — Костя съездил себе ладонью по лицу — «Соберись тряпка! Это всего лишь парень! И потом тебя девушка бросила, а ты радуешься, как идиот».
Однако, решив к вечеру, что никогда больше не увидит его, Костя, окрыленный этой мечтой, поехал домой, все-таки удосужившись перебрать документы в офисе.
Но его мечте не суждено было сбыться.
Прогуливаясь до магазина продуктов свободно и непринужденно, Константин заметил, как трое парней, весьма быдляцкой наружности (не очень трезвые и, мягко говоря, интеллигентные), лезут к какому-то парню.
Костя никогда не был альтруистом, нет. Просто те три парня собирались мутузить никого иного, как засранца-хорька, про которого Пантелеев старался не думать весь вечер. Тщетно.
«И какого хера ты туда прешься?» — спросил себя Костик, подходя к группе отморозков.
— Приветик, ребятки! — дружелюбно произнес он, увидев, как Пашка просиял от его появления. Алкаши уставились на Пантелеева своим затуманенным взором.
— Че надо?
— Ну зачем же вы безобидному хорьку, т.е. парню губу разбили? — поинтересовался Костя, уже сжимая кулаки. Нет, не так. Кулачищи.
— Вали-ка ты отсюда по-хорошему!
— Не могу. Меня и самого этот чел раздражает. Я бы вам помог его отметелить, да вот есть проблемка…удовольствие ни с кем делить не хочу.
С этими словами Константин заехал в челюсть одному, локтем в солнечное сплетение другому, и по почкам третьему. А пока парни приходили в себя, он схватил застывшего на месте Пашу и потащил к машине, бережно припаркованной неподалеку.
— Спасибо, — выдавил парень, и Пантелеев почувствовал, как крепко Паша сжал его ладонь и устремил полный благодарности взгляд.
Блин, да ради этих глаз не жалко всех алкашей в городе вырубить!
— Поехали, я тут живу недалеко. Губу тебе обработаю, — уведомил Спиридонова Костя тоном, нетерпящим возражений.
— Угу, — буркнул Паша, стараясь не смотреть на своего спасителя.
— Чего они пристали-то?
— Да денег просили и закурить, как обычно. А я мягко так отказал.
— Мягко — это как?
— Сказал: «Пошли в задницу, быдло!»
Пашка аж вздрогнул, когда услышал Костикин громкий заливистый смех, и сам невольно улыбнулся, хоть губа и болела.
— А извинения заставлял их приносить?
— Чего?
— Ну, извинения, за то, что они тебе несправедливо заехали?— спросил Пантелеев, заставив Пашу смутиться. Как же мило смущается этот засранец!
— Не успел. Ты меня выручил, — ответил Спиридонов.
— Слушай, а тебя как зовут-то хоть?? — наконец-то соизволил спросить Пантелеев.
— Хорек Паша, — весело отозвался Спиридонов, встретившись со взглядом фиалковых глаз.
— А я горилла Костя! Будем знакомы…
Квартира у Пантелеева была небольшая, но своя. Купленная на заработанный собственным горбом деньги. Такая светлая и уютная. Он очень давно решил жить отдельно от родителей, а поскольку позволить себе еще одну квартиру семья не могла, то Костя долго и упорно копил средства. Наконец накопил и реализовал мечту о независимой, самостоятельной жизни.
— Садись давай. Чай будешь или кофе? Или что покрепче?
— Я не пью! — возмутился Паша. Костик это запомнил, просто, так сказать, подразнил лишний раз для приличия.
— Так что будешь?
— Первую медицинскую помощь! Кто-то мне обещал губу обработать, — намекнул Спиридонов, но Пантелеев только ухмыльнулся, достал аптечку из шкафчика и сказал:
— Не кисейная барышня, сам сделаешь! А я пойду чайник поставлю.
Пашка повозмущался еще, но все сделал сам. А потом прошел на кухню.
— Извини, старик, угостить тебя не могу ничем, ибо готовить не умею.
— Зато я умею. Отойди-ка! — Паша отпихнул хозяина квартиры от холодильника и принялся что-то там искать, приговаривая:
— Готовить это я всегда пожалуйста…
Через 15 минут Спиридонов все приготовил и водрузил на стол перед слегка шокированным Костей.
« Вот ведь умелый!» — подумал Костя, а попробовав, добавил: « Еще и офигительно вкусно готовит!»
А потом пошло что-то неприличное про: «Вот бы женушка на славу из тебя вышла!» и уже совсем аморальное: «Хочу этого засранца! Всего и сейчас!»
Но надо же сдержаться и поэтому Пантелеев только спросил:
— Кто готовить учил?
— Бабушка. Родители погибли, когда мне девять лет было. Она единственная, кто у меня осталась.
— Прости, — тихо попросил Костя.
— Ничего.
Изумрудные глаза…
Губы…
Темно-русые волосы…
« Все, Костик!! Допрыгался, бисексуал хренов! Так тебе и надо. Влюбился в засранца! По уши. По самое то. Мои поздравления!» — поздравлял себя Костик, вперив взгляд фиалковых глаз в это стройное хрупкое тело, в эти длинные, изящные руки, в эти припухлые губы.
— М-да, посуды грязной теперь полно, — пробубнил Костя, улыбаясь.
— Так я помою. Верочка меня так постоянно эксплуатирует, да и бабушке с хозяйственными делами помогаю, — воодушевился Пашка, убирая со стола.
— Да ты, я смотрю, прямо как пионер!
— Почему это?
— Всегда готов, потому что, — засмеялся Костя, а Спиридонов, в который раз к стыду своему, отметил, что губы у гориллы красивые и улыбка делает его лицо сразу мягче и добрее.
«А если бы…» — раскрасневшись, аки спелый томат от собственных пошлых мыслей, Паша резко отвернулся к раковине, гремя посудой, с ужасом осознавая, что ему хочется этого парня. Возмутительно сильно хочется.
« Вот тебе и натурал! Бляха-муха, говорила мне Лена, встречайся со мной! Так нет же, с половиной девушек в универе перефлиртовал, а теперь, Пашенька, ОП! — и у тебя уже аморальное сексуальное влечение к мужчине. К офигенно привлекательному, но все же. Остается только сказать бабуле: «Я влюбился в мужика!» и успеть добежать до Финской границы, пока та заряжает памятную, раритетную двустволку!»
Паша так увлекся мытьем посуды, что не заметил, как Костя вплотную подошел сзади и, обдав кожу на шее вздрогнувшего парня горячим дыханием, на ухо прошептал:
— Я собираюсь зацеловать тебя, заобнимать тебя и не только. Я тебя хочу, поэтому уходи, пока я себя еще могу контролировать и пока свято верю, что насилие неприемлемо.