Дмитрий ГРОМОВ
Чиано очнулся от холода. Было темно. Все тело ныло после жестоких побоев. Чиано протянул руку и нащупал холодную склизкую поверхность стены. Ну конечно, его бросили в яму. Но ведь он ни в чем не провинился перед тхунами! Каждый день выходил на работу, допоздна таскал тяжелые корзины с рудой, а потом возвращался домой и, поев, тут же засыпал. Он ни разу не ослушался надсмотрщика, ни разу не опоздал на работу, никогда не говорил дерзких слов. И работал - ну, не то чтобы изо всех сил - но и не пытался притворяться больным, как некоторые. За что же его схватили?
Неужели Пино все же донес на него? Несколько дней назад Пино подошел к нему, когда он уже собирался идти домой после работы, и сказал:
- Ты знаешь, что твой отец - бунтовщик? Он готовил заговор против наших господ-тхунов, и за это его бросили в яму и скоро сожгут.
- Знаю.
- И ты, наверное, тоже принимал участие в заговоре?
- Нет! Как ты мог подумать такое, Пино? Разве мог я осмелиться...
- Ну, даже если ты и не был заговорщиком, ты все равно знал про заговор и не донес об этом.
Чиано задрожал. Однажды ночью, случайно проснувшись, он действительно слышал, как отец совещался со своими товарищами. Они что-то говорили об оружии, о восстании, а дальше Чиано не разобрал, но все равно понял, что отец готовит заговор. Чиано тогда очень испугался, но решил молчать - ведь он мог и не слышать этого разговора. Кто об этом узнает? И Пино не мог знать - он только догадывался. И все же...
- Не бойся, я тебя не выдам, - улыбаясь, сказал Пино. - Десять пеко и я буду молчать.
- У меня нет десяти пеко, - пролепетал Чиано, и тут же поспешно добавил: - И вообще, я не знал про заговор. Отец мне ничего не говорил.
- Почему же ты тогда дрожишь?
- Холодно, - нашелся Чиано.
- Смотри, в яме будет еще холоднее. Ну так что?
- У меня нет денег. И вообще, я ни в чем не виноват, - твердо сказал Чиано.
- Ну, как знаешь. Потом поздно будет, - и Пино ушел.
И вот сегодня, как только Чиано пришел на работу, его схватили и стали спрашивать, что ему известно о заговоре отца. Чиано кричал, что он ничего не знает; тогда его стали бить. Били до тех пор, пока он не потерял сознание. И вот он в яме.
Холод пробирал до самых костей. В яме было сыро, на дне стояли лужицы воды. Чиано с трудом поднялся и стал приседать, стараясь согреться. Тело ныло, острые камешки царапали босые ноги. Вскоре Чиано устал и снова сел, привалившись к склизкой стене. Даже воздух здесь был затхлый, с кисловатым запахом. Чиано знобило. Может быть, рассказать тхунам правду? Отца все равно схватили, его уже не спасти. Нет. Тогда они будут спрашивать, почему он не донес сразу, и ему будет нечего ответить.
А, может, сказать им про Пино? Что он вымогал у него деньги, а потом оклеветал? Да, так и надо сделать! Это единственный шанс. Если тхуны ему поверят, то его отпустят, а Пино не поздоровится. Он ведь обманул их. И тогда Пино самого бросят в яму. Чиано даже улыбнулся при этой мысли.
Вот только отца жалко. Но он сам виноват - зачем устраивал заговор против тхунов? Было уже много заговоров, и каждый раз тхуны все узнавали заранее, или просто побеждали - и заговорщиков сжигали. Тхунов нельзя победить. Их стальные панцири и прозрачные шлемы неуязвимы для пуль, и оружие у них сильнее, и вообще, они всегда были господами, а чики - их рабами и слугами. Правда, отец говорил другое. Он говорил, что тхуны прилетели на Чику с другой звезды двадцать лет назад. Тогда была большая война, но тхуны победили. И с тех пор властвуют над Чикой.
Но это, скорее всего, сказки. Сколько Чиано себя помнит, тхуны всегда были господами, а чики - их рабами. И ни одним заговорщикам не удалось победить тхунов. Значит, бороться с ними бессмысленно. Надо покориться и выполнять все их приказы. Тогда, лет через десять, тебя, может быть, сделают надсмотрщиком. А надсмотрщику и платят больше, и работа у него легкая - знай себе подгоняй других; и боятся все его... А заговоры устраивать - верная смерть. И зачем отец в это дело ввязался? И ему, Чиано, теперь тоже выкручиваться придется. Только бы тхуны ему поверили! Только бы выбраться из этой вонючей ямы! А Пино - на его место.
Небо над головой начало светлеть, но теплее пока не становилось. У Чиано зуб на зуб не попадал; ступни ног посинели от холода и уже ничего не чувствовали. Наконец наверху послышался шум, и в яму спустили лестницу.
- Вылезай, - хмуро сказал сторож.
Чиано лез медленно, одеревеневшие от холода руки и ноги не хотели слушаться. Сторож обругал его, и, когда Чиано, наконец, выбрался из ямы, дал ему хорошего пинка.
- Иди! Наши господа тхуны хотят поговорить с тобой.
Чиано побрел по каменистой, с выбоинами, тропинке, которая вела к укрепленному пункту тхунов. Сторож шел сзади, с винтовкой наперевес.
Из предрассветного тумана показалась увенчанная рядами колючей проволоки сырая бетонная стена укрепленного пункта. Из-под проволоки торчали черные стволы лучеметов. У пропускника стоял тхун в черном панцире (отец называл его почему-то скафандром) и прозрачном шлеме, с импульсатором у пояса.
- Господин, я привел его, - сказал позади сторож.
- Можешь идти, - голос тхуна был каким-то безжизненным, механическим, лишенным интонаций. - А ты следуй за мной.
Не дожидаясь Чиано, тхун скрылся за дверью. Чиано оглянулся. Сторож уже пошел обратно и успел скрыться в тумане. Вот сейчас можно прыгнуть в сторону с тропинки и убежать. Гнаться за ним навряд ли будут, а если и погонятся, то в таком тумане все равно не найдут.
Чиано сам испугался своих мыслей. Ну убежит он - а потом что? Куда податься, где жить, где найти еду? Правда, говорят, что в горах живут чики, которые не подчиняются тхунам, и даже иногда нападают на них. Но это, скорее всего, тоже сказки.
Чиано помедлил немного и вслед за тхуном вошел в караульное помещение. Здесь были грубые бетонные стены, такой же бетонный пол, железный стол, несколько табуретов. В углу, за решеткой - аккуратно выставленные в ряд лучеметы с длинными стволами. Под потолком горели резавшие глаза ярко-белые лампы. Свет от них был какой-то неживой, стерилизованный.
На табуретах сидели еще два тхуна, а тот, что вошел, стоял у двери, рядом с Чиано.
- Итак, ты участвовал в заговоре? - спросил один, тот, что сидел ближе.
- Нет, господин.
- Но ты знал про заговор?
- Нет, господин.
- Ты лжешь.
- Нет, господин. Отец мне ничего не говорил. Я сам узнал, что он заговорщик, только когда его арестовали.
- Почему же наш осведомитель назвал тебя заговорщиком?
- Вы говорите о Пино, господин?
- Да.
- Он требовал с меня десять пеко, а когда я отказался, он сказал, что скажет вам, что я заговорщик, и меня бросят в яму. Но где я мог взять десять пеко? И я ни в чем не виноват. Пино сказал вам неправду, господин.
- Хорошо, мы разберемся с Пино. А как ты можешь доказать, что ты действительно не заговорщик, и ничего не знал о заговоре?
- ...Не знаю... Спросите моего отца - он вам скажет, что я ничего не знал. Он мне не доверял!
- Хорошо. Мы поверим тебе на первый раз. Завтра утром ты пойдешь на площадь и посмотришь, что бывает с заговорщиками. Ты будешь стоять в первом ряду и смотреть. Понял?
- Понял, господин.
- Вот и хорошо. А сейчас иди на работу.
Толпа собралась большая - присутствовать на казни должны были все жители поселка. Чиано, как было велено, пробрался в первый ряд. Посреди площади был уложен длинный штабель дров, и над ним возвышалось девять столбов, к которым должны были привязать мятежников. В воздухе чувствовался запах бензина, которым один из тхунов поливал дрова. Еще четверо, в своих неизменных панцирях и шлемах, с импульсаторами у пояса, прохаживались по площади. Один налаживал установленный чуть поодаль огнемет.
По низкому серому небу ползли неприветливые свинцовые тучи. Было холодно. Порывы ветра пронизывали до костей, ветхие штаны и роба почти не защищали от холода. Чиано переминался с ноги на ногу, тер ладонями друг о друга, но это мало помогало. "Скорей бы уж!" - только одна эта мысль вертелась в его голове.
Толпа справа зашумела и расступилась. Шестеро тхунов вывели на площадь заговорщиков. Их выстроили перед штабелем, лицом к толпе, и один из тхунов начал читать приговор. Читал он долго и нудно, монотонным, бесцветным голосом. Приговоренных обвиняли в организации заговора, в хранении оружия, в подстрекательстве к бунту и во многом другом, и приговаривали к смертной казни через сожжение.
Пока тхун читал приговор, Чиано все время смотрел на отца. Чиано думал, что отец будет раскаиваться, просить о снисхождении, и даже в тайне надеялся, что его, может быть, помилуют. Но в глазах отца не было ни страха, ни раскаяния, ни сожаления - была только горечь и бесконечная усталость. Казалось, он тоже ждал, когда же это все закончится.
Тхун дочитал приговор и, свернув его, спрятал в планшет. Приговоренных подвели к столбам. Но тут произошла заминка. Из толпы вырвалась женщина, вся в черном, и, плача, бросилась в ноги тхунам. Чиано узнал свою мать. Она умоляла тхунов пощадить ее мужа, плача, ползала на коленях, хватая их за руки. Один из тхунов пнул ее ногой, и она упала в пыль; попыталась подняться, но не смогла. Тогда, отчаявшись, она стала призывать проклятия на головы тхунов. Двое тхунов схватили ее и тоже поволокли к штабелю дров.
И в этот момент раздался выстрел. Никто не заметил, как молодой парень (его звали Фаре, Чиано знал его) выскользнул из-за угла и достал из-под одежды пистолет с толстым стволом. Наверное, пистолет был заряжен какими-то особыми пулями, потому что стоявший недалеко от Чиано тхун пошатнулся и грохнулся на землю.
Фаре продолжал стрелять; он успел ранить еще одного тхуна, но тут пронзительно взвизгнул импульсатор, и Фаре упал на землю с развороченной грудью. Один из тхунов направился к нему, другой вышел на середину площади. Остальные уже привязывали приговоренных к столбам.
- В следующий раз мы казним не только заговорщиков, но и всех их друзей и родственников, - предупредил тхун и направился к огнемету.
Чиано переступил с ноги на ногу и почувствовал под ногой что-то твердое. Он взглянул вниз и увидел импульсатор, вывалившийся из кобуры убитого тхуна. Еще не понимая, что он делает, Чиано медленно нагнулся и поднял оружие. Импульсатор был тяжелый, с длинным стволом. Рубчатая рукоятка пришлась как раз по руке.
"Надо выйти и отдать его тхунам", - по привычке подумал Чиано. Но тут же почувствовал, что его рука с импульсатором медленно, но неотвратимо поднимается вверх. Было страшно, но Чиано уже ничего не мог с собой поделать. "Убьют - так убьют. Чем так жить - лучше сдохнуть", - мелькнула мысль. И ему сразу стало легко и свободно. Он сделал выбор.
Чиано никогда не держал в руках оружие, его никто не учил стрелять, он действовал по какой-то внутренней интуиции.
Импульсатор уже был на уровне груди. Ствол его смотрел на тхуна, который возился с огнеметом. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, Чиано сделал шаг вперед и нажал на спуск. Импульсатор коротко взвизгнул, дернувшись в руках. Тхун упал навзничь, опрокинув огнемет. Тхун, стоявший ближе других, обернулся к Чиано, но опоздал. Чиано выстрелил первым. Разряд ударил тхуну в живот. Чиано видел, как полетели во все стороны кровавые клочья, и тхун, сложившись пополам, повалился на землю.
И тут позади раздались крики:
- Что он делает?!
- Тхунов нельзя победить!
- Они сожгут нас всех!
- Заговоры устраивать - верная смерть!
- Он сумасшедший!
- Бейте его!
Чиано успел выстрелить еще раз, но тут в него вцепились десятки рук. Кто-то начал душить его, кто-то бил по ребрам, сразу несколько рук, мешая друг другу, пытались вырвать импульсатор. И тут Чиано увидел Пино. Отчаянным усилием ему удалось освободиться, и он, не целясь, выстрелил. Пино упал. Но в следующий момент у него вырвали оружие, сбили с ног и стали сосредоточенно топтать.
Чиано был еще жив, когда его привязали к одному столбу с отцом. Без сознания он повис на веревках. Ударило пламя огнемета. Политые бензином дрова вспыхнули почти сразу. Огонь уже трещал вокруг, а на губах Чиано застыла улыбка.
Наконец-то ему было тепло.
И никто не видел, как какой-то худощавый паренек в потрепанной робе нагнулся и быстро сунул под рубаху валявшийся в пыли импульсатор. Тан видел, что сейчас стрелять уже поздно. Но в другой раз... Это будет скоро, очень скоро. Пусть его тоже убьют - тогда кто-то еще подберет оружие.