Но слава о нём пошла, когда он монастырь ограбил. Нарядил своих подельщиков бабами-богомолками. Братья ухи развесили. Они богомолок любят. Доход от них большой. Открыли ворота, разбойнички внутрь ворвались, и давай тех на вениках поджаривать. Выдали монахи, где схоронена казна. А обитель ту Галаня всё равно спалил.
Вскоре после этого он объявился на Волге. Захватил небольшой струг и стал нападать на купеческие расшивы и каюки. Только сначала удачи большой у него не было. Пока он не отбил у татар девку колдунью, которую те собирались порешить за какие то страшные грехи. Приглянулась ему красивая басурманка. И наколдовала ему татарка удачу. Теперь богатые караваны к нему словно сами в руки идут. Ватага у него человек триста, а то и больше. И каждый гоголем ходит. В дорогие кафтаны одеваются, едят и пьют как князья. Девки у них краше солнца и все золотыми побрякушками обвешаны.
До прошлого года Галаня орудовал здесь, в Нижегородской губернии у города Василя. Уж сколько раз супротив него солдат посылали. Да всё без толку. То отобьётся, то спрячется. Никто не знал где его стан. Кто же узнавал, долго на этом свете не задерживался. Но в прошлом году он вдруг взял и подался сначала в Жигули, а потом и того дальше, к Саратову.
Говорят, он на Хвалынь идти задумал, персов щупать. По мне — пусть идёт. Нехристей этих разорить, самое что ни на есть святое дело.
— Откуда вы всё знаете, Антон Сергеевич? — поинтересовался я.
— Здесь эти байки вам любой десятилетний шкет расскажет, — отмахнулся мой собеседник. — Выпьете со мной кофею?
Чего мне было человека обижать. Кофею я раньше уже пил, когда ходил в Кунсткамеру смотреть на уродцев. Там его давали бесплатно, а кто ж от дармовщинки откажется. Уродцы мне не понравились, а вот заморский напиток пришёлся по душе.
Хозяин постоялого двора поставил перед нами турку и две маленькие чашечки. После первого же глотка я почувствовал прилив необыкновенной энергии в своём уставшем теле, и подумал, что за чудодейственный кофе.
— Хотите, перекинемся в картишки, — предложил Степанов.
К своему удивлению я согласился. Меня вдруг пробрал азарт, какого я в себе раньше не замечал. До того я всегда благоразумно избегал карточных игр.
— Готовьтесь, сейчас я опустошу ваши карманы, — весело сказал я, пока Степанов раздавал карты.
Первые две ставки были невелики, и мне удалось легко выиграть у моего соперника. После чего я так разгорячился, что поставил сразу всё. И тут удача от меня отвернулась. Я был разбит в пух и прах. Степанов довольно пододвинул к себе мои деньги.
Меня как хлыстом ударили.
— Дайте мне отыграться! — закричал я.
— Бросьте, молодой человек, у вас ничего не осталось, — спокойно ответил помещик.
— У меня осталась лошадь.
— Оставьте её себе. Мне она не нужна.
Его издевательско-снисходительный тон привёл меня в бешенство.
— Откуда у вас взялись эти карты?! Вы жульничали!
Степанов с размаху ударил кулаком по столу.
— Никто ещё, не обвинял меня в жульничестве и уходил после этого безнаказанным.
— Что, хотите драться?! — угрожающе прорычал я. — Хорошо будем драться! Когда вам угодно, любым оружием, которое выберете! И пусть черти будут нашими секундантами!
Из-за соседнего стола поднялись офицеры-бутырцы. Представились:
— Ротмистр Измайлов.
— Подпоручик Жигарев.
— Зачем же доверяться чертям, господа, — сказал Измайлов. — Мы с удовольствием поспособствуем двум достойным дворянам в деле чести.
— Отлично, дерёмся утром, — сказал Степанов. — Верхом, так как у меня ранена нога. Выбор оружия по дуэльному статусу так же за мной. Пусть будут ружья. Вы надеюсь, умеете стрелять из ружья на скаку?
— Со ста шагов в монету попадаю, — зло соврал я.
Боже, да что же это со мной, подумал я. Затем мои ноги подкосились, и больше я ничего не помню.
Очнулся я в тесном чулане на соломенном тюфяке. Голова раскалывалась. Не без усилий я вспомнил, что со мной произошло. А когда ко мне вернулась способность здраво рассуждать, я понял, что попал в хорошо спланированную ловушку. Степанов подсыпал мне в кофею какого то возбуждающего зелья, а затем дьявольски умело спровоцировал на дуэль. В исходе поединка сомневаться не приходилось. Когда я последний раз стрелял из ружья, то попал вместо мишени в окно родительского дома. Пуля разнесла матушкин фарфоровый сервиз, оторвала голову часовой кукушке, куковавшей в это время два часа по-полудни затем вылетела на веранду и угодила в груду сушившихся там пуховых подушек. Батюшка, куривший в это время трубку сидя в кресле-качалке, тут же сделался похож на снеговика, а палёный пух разлетелся по всей веранде и едва не спалил дом. После этого меня нещадно высекли розгами на конюшне и сказали, что лучше бы мне не брать в руки оружие опаснее гусиного пера.
Итак, передо мной стал выбор, либо мужественно и с честью встретить смерть в поединке, либо трусливо бежать. Почти без колебаний вопрос решился в пользу трусливого бегства.
Поднявшись на ноги, я тихонько толкнул дверь. Она была заперта на засов снаружи. Приложив ухо, я прислушался. Из-за двери доносился тихий храп. Значит, меня кто-то караулил. Пощупав рукав и карманы, я убедился, что кинжал и даже пистолет на месте. Достав кинжал, я просунул его в щель и приподнял засов. Когда я открывал дверь, она заскрипела и спавший рядом с ней камердинер Степанова, заёрзал, проснулся и уставился на меня ошалелыми глазами. Без долгих раздумий я тюкнул его рукояткой пистолета по голове. Он завалился на бок и затих.
Я опрометью выскочил во двор и бросился к конюшне. Там вскочил на неосёдланную лошадь и помчался к воротам постоялого двора. Но как только я приблизился к ним, мне навстречу из темноты кинулся человек и схватил кобылу под узды.
— Куда собрался? — услышал я голос одного из офицеров, вызвавшихся быть нашими секундантами.
— Отойди! Зашибу! — заорал я диким голосом.
Но тот не послушался, вцепился в поводья и старался вырвать их у меня из рук. Сам напросился, подумал я, вскинул пистолет и, целя прямо ему в лицо, спустил курок. Но, раз уж человеку не везёт, так не везёт всегда и во всём. Пистолет мой наверняка никто не чистил со дня сотворения мира, да и я, с дуру, не сподобился. Громкий хлопок на мгновение оглушил меня, полыхнуло пламя, всё вокруг заволокло едким дымом. С перепугу я разжал пальцы, и оружие с развороченным стволом полетело на землю. Только чудом меня не убило и не покалечило.
Защищаться мне больше было нечем. Кто-то схватил меня сзади за шиворот и стащил на землю. Я извивался как уж, но силы были не равны и меня быстро скрутили по рукам и ногам.
Утром помещик Степанов говорил мне со своим обычным добродушным выражением на лице, как будто журил провинившегося ребёнка.
— Не думал молодой человек, что вы настолько малодушны. Нанесли оскорбление честному русскому дворянину и не желаете давать сатисфакцию. Ай-ай-ай, Надеюсь, все же вы соберётесь с духом и будете драться, как положено мужчине. Пристрелить вас как трусливого зайца мне не доставит ни малейшего удовольствия. И умойтесь. У вас вся парсуна в пороховой саже. Не гоже встречаться с создателем, будучи похожим на чёрта.
Для дуэли выбрали полянку неподалёку от постоялого двора. Степанов ехал впереди с блаженной улыбкой наслаждаясь запахом сорванной по пути ромашки. По бокам меня конвоировали «секунданты». Они явно не спали ночью и поэтому всё время зевали. Замыкал шествие камердинер Степанова, которого звали Фрол, с перевязанной головой и ружьём наперевес. Вероятно от повреждения головы, учинённого мною ему нынче ночью, у него дёргалась левая половина лица и уголок рта при этом превращался в безумный оскал. Он злорадно поглядывал то на меня, то в сторону берёзовой рощи. Приглядевшись повнимательней, я содрогнулся. Там была вырыта неглубокая яма в человеческий рост. Так вот чем ночью занимались «секунданты». Они рыли мне могилу. Я наткнулся на них, когда они, закончив работу возвращались назад.
В панике я начал искать возможность спастись. Самым соблазнительным было пришпорить коня и дать дёру. Но, призвав на помощь остатки разума, я отказался от этого намерения. Пуля летит быстрее, чем скачет лошадь, тем более моя.
На поляне Фрол сунул мне в руки ружьё и патронташ. Секунданты спешились и стали распоряжаться.
— Господа, зарядите оружие и проверьте его исправность, — сказал ротмистр Измайлов.
Я осмотрел ружьё, опасаясь подвоха. Но оно был отлично вычищено и механизм в полном порядке. Стало быть, Степанов настолько искусный стрелок, что даже не посчитал нужным испортить замок или забить чем-нибудь запальное отверстие.
— Теперь разъезжайтесь. Как только я подам команду, поворачивайтесь и скачите навстречу друг другу. Поединок продолжается до тех пор, пока один из вас не падёт мёртвым.
Последняя фраза окончательно лишила меня присутствия духа. Я был готов расплакаться. Подумал о том, что смерть — это всего лишь мгновение боли, а потом наступит вечный покой. Однако моё сознание никак не хотело смириться с мыслью о скорой гибели от рук убойц, после чего мой труп закопают под берёзками, и никто никогда не узнает, что со мной случилось в действительности. По месту службы доложат, что я по дороге проиграл в карты казённые деньги и был убит на дуэли. И все скажут — так ему и надо.
После того как моя кобыла сделала несколько неторопливых шагов в направлении противоположном тому, куда поскакал Степанов, я усилием воли скинул оцепенение, сковавшее все мои конечности, и решил, раз уж нет другого выхода, драться до последнего издыхания. И пусть я плохо стреляю и вообще толком не владею никаким оружием кроме пращи, с которой в детстве охотился на зайцев… Стоп, праща!
— Ну, хватит уже, разворачивайтесь, — нетерпеливо крикнул подпоручик Жигарев.
Я развернул коня и увидел стремительно приближающегося ко мне Степанова. Он ловко вскинул к плечу своё оружие и взвёл курок.
Тогда я отстегнул один конец ремня ружья. Я стоял рядом с одиноко росшим дубом. Я соскочил с коня и что есть мочи ударил ружьё об его ствол. Приклад отломился и повис на ремне. Безумно приплясывая, я принялся бегать вокруг дерева, раскручивая этот обломок над головой. При этом орал благим голосом похабные частушки, которые слышал в детстве от братьев:
Девку пьяный коновал!
Затащил на сеновал!
Начал щупать бёдра ёй!
Оказалася свиньёй!
Степанов недоумённо остановился, захлопал глазами, его палец замер на спусковом крючке. Таких неразумных, а точнее сказать попахивающих помрачением рассудка действий он от меня явно не ожидал.
— Никак чокнулся со страху, — пробормотал бретёр, опуская ружьё.
Я метнул свой обломок. Приклад угодил Степанову прямо в голову. Он вылетел из седла, но всё же успел нажать курок. Хлопнул выстрел. Пуля сбила треуголку с одного из ошалевших «секундантов».
Это послужило для них сигналом к действию. Офицеры обнажили шпаги, камердинер вытащил из голенища сапога преогромный тесак. Они устремились вперёд с явным намерением прикончить меня. На этот раз без всяких церемоний.
Я подбежал к коню Степанова и, достав из седельных кобур пистолеты, направил их на убойц и закричал:
— Я никудышный стрелок, но с такого расстояния не промахнусь!
Те в испуге шарахнулись назад.
— Говорил я Филину, — процедил Жигарев. — Что толку из затеи с дуэлью не будет. Прирезали бы его тихонько и в воду. Чего мудрить-то. Он видишь какой, только с виду Ванька-дурачок, а так — хитрый гад.
— Ладно, — сказал Измайлов. — Мы с ним как-нибудь в другой раз потолкуем. Забирай Филина, авось оклемается, и убираемся отсюда.
Беспокойно поглядывая на стволы моих пистолетов, они водрузили бесчувственного помещика поперёк его коня и быстро скрылись из вида.
Так я познакомился со знаменитым волжским разбойником, помещиком Филином.
Глава IV
Мой въезд в Нижний Новгород. Описание города. Как я продавал лошадь. Я подслушиваю разговор купца Данилы с «Писарем» и нанимаюсь бурлаком на сплавной караван. Путь до Казани. Шайтан-гора. Рассказ о Чёрном мурзе.
В полдень этого же дня, смешавшись с множеством катившихся по дороге телег и гарцующих верховых, а также пеших мужиков с паспортами и без паспортов, шедших наниматься на судовые работы, я, через Ильинскую «решётку» въехал в Нижний Новгород.
Город этот расположен при слиянии Оки с Волгой. Его кремль стоит на высоком холме и окружён толстыми каменными стенами. На берег Волги выходят приземистые и низкие Ивановские ворота, за которыми широкой улицей протянулся базар. Близ других ворот Димитровских возвышается пятиглавый каменный собор, а рядом палаты митрополита. Здесь же находиться канцелярия и дом губернатора. Одна из башен кремля, расположена на самом высоком месте холма и с неё видна округа на много вёрст вокруг. Поэтому она служит дозорной. Город очень многолюден и предместья его раскинулись по обоим берегам Волги, насколько хватает глаз. Положение моё было аховым. Во-первых, за мной, по какой то неведомой причине, охотилась шайка безжалостных убойц, во-вторых, я профукал казённые деньги, что грозило отправкой в солдаты, и, в-третьих, самое главное, от пережитых волнений я ужасно проголодался, а в карманах у меня не было ни гроша.
Из всего имущества у меня остались лошадь и трофейные пистолеты. Пистолеты были простые, армейские, без каких либо украшений. На Гостином дворе я нашёл еврея-старьёвщика и продал их ему, по сильно заниженной, а точнее сказать грабительской цене. Тот бубнил, что пистолеты ворованные и, покупая их, он очень рискует, и при этом угрожающе тыкал пальцем в сторону таможни. Разубедить его не было ни малейшей возможности. Пришлось согласиться.
Вырученные деньги я решил употребить в дело. За торговыми рядами, вверх по Почайне располагалось множество харчевен. В одной из них я сытно пообедал и подыскал себе помощника. Это был рыжий, лохматый мужик по имени Тихон. Он жил при харчевне и кормился тем, что рубил дрова, таскал воду и делал прочую мелкую работу. Я пообещал ему за содействие два гривенника.
— За что такая щедрость? — спросил Тихон. — Если мокряка залупить, то я вам, добрый господин, не помощник.
— Не волнуйся, — ответил я. — Никакой татьбы и смертоубийств. Мы будем продавать лошадь.
Купив в лавке приличное платье и завитой парик, я отправил Тихона сначала в баню, а затем к цирюльнику. Состричь свои лохмы он согласился быстро, а вот чтобы сбрить бороду пришлось дать ему ещё гривенник. Соорудив из бродяги достопочтенного англицкого купца, я взялся за товар. Наш конюх Никита, упокой господь его душу, был крещёным цыганом. В молодости, он немало постранствовал с табором по простором Молдавии, промышляя воровством лошадей. Будучи как-то в изрядном подпитии он открыл мне секрет чудодейственной краски, с помощью которой любую клячу непотребного цвета можно было превратить в лошадь благородного чёрного окраса. Через несколько дней краска слезала, но продавец к тому времени был уже далеко.
После перекраски моя кобылка стала выглядеть намного лучше. А когда я применил ещё пару-тройку хитростей нашего конюха, она просто засияла великолепием.
Вечером я наставлял Тихона:
— Ты должен изобразить важного иноземца. Надуйся от спеси и стой истуканом. И главное помалкивай. Говорить будешь, только когда я тебе подмигну. Если один раз, говори е-ес, если два раза говори но-у. Понял?
Тот радостно кивнул головой. Подумал, наверное, а работёнка то впрямь оказалась не бей лежачего.
Так мы явились на торг. Я заплатил пошлину за торговое место в конском ряду и небольшой сбор в пользу воровской артели, чтобы с моей лошадёнкой, а то не приведи господь со мной, не приключилось чего нехорошего. На это ушли последние деньги, и оставалось только уповать на моё умение обжулить ближнего, и готовность ближнего быть обжуленным.