Вечером при свете костра я стал рассказывать о своей встрече. Зоологи слушали меня с недоверием. За два последних месяца, дружно заявили они, здесь никто не видел варана, тем более лазающего. Тогда я их так и не убедил.
Но не зря фотографов-анималистов еще называют и фотоохотниками. Вот он, тот самый варан-разбойник (фото № 57, 58).
3. К. БРУШКО
Геккон-путешественник
В один из полевых сезонов мне пришлось работать в припойменных песках, там, где сливаются Чарын и Или. Место оказалось удачным, меня оно особенно привлекало обилием серого голопалого геккона. Эта небольшая ящерица невзрачна, но интересна древесным образом жизни, преимущественно ночной активностью и главное — своеобразным «голосом», что отличает ее от сородичей. Вероятно, мало кто знает, что геккон чаще всего селится в дуплах, под корой и в переплетениях корней, предпочитая старые деревья саксаула и разнолистного тополя (туранги). Он находит здесь не только надежное убежище, но и обильный корм — пауков, жуков, бабочек.
В изучении образа жизни этих ящериц мне помогло индивидуальное мечение. Ловить их легко с помощью небольшой петли из лески, которая крепится на прутик и очень осторожно надевается на головку геккона. Метод продуктивен и абсолютно безвреден. Освобожденную из петли ящерицу тут же помещали в отдельный мешочек, и все процедуры, связанные с измерением, взвешиванием и мечением, проводились в лагере, обычно в палатке.
Как-то после одной из таких обработок ящерица вырвалась из рук и спряталась под раскладушкой среди обуви и ящиков. Поиски оказались бесплодными, и работа продолжалась.
Чтобы не нарушать сложившегося в природе распределения ящериц, я старалась помеченных особей выпускать на те же деревья и, по возможности, у тех же убежищ. Наблюдая за гекконами в разное время суток, все их перемещения я тщательно регистрировала.
Наш лагерь располагался вблизи воды, и нам очень досаждали назойливые комары. Ночью нас спасали палатки, плотно закрываемые с помощью металлических змеек. После дневных хлопот все члены отряда расходились по своим палаткам и наступала тишина. Лишь временами слышались всплески воды возле берега.
Вдруг раздался звук «цик-цик-цик», но было непонятно, откуда он исходит. Затем я ощутила едва уловимые шорохи. Оказывается, это геккон-новосел осваивался в необычном для него жилище. Вот он пробежал под самым носом по подушке, переместился на спальный мешок, затем стал бегать по стенкам палатки. При моем шевелении беготня на несколько минут прекращалась, но вскоре вновь возобновлялась. Стало ясно, что уснуть спокойно не удастся. Однако вскоре все затихло, и я даже забеспокоилась — не придавила ли я своего постояльца? Включив фонарик, стала осматривать вещи, пол, столик, но тщетно. Но вот луч света коснулся верхнего угла палатки. Там в напряженной позе, как для охоты, на приподнятых ногах замер геккон. Что могло его привлечь? Подползаю поближе и вижу, как сквозь образовавшуюся дырку внутрь палатки стремятся проникнуть кровожадные комары, а геккон их поджидает и неторопливо поедает одного за другим.
Мы с ним провели вместе двое суток, затем было решено переселить его на старое место жительства. Когда я собралась его выпустить, то мешочек оказался пуст. Подумалось, что он ушел из плохо завязанного мешочка где-то по дороге. Расселив остальных ящериц по их «квартирам», я направилась к отдаленным деревьям, где жило несколько семей гекконов. Но в пути почувствовала, что кто-то бегает по спине, а затем залез за ворот. Легкая куртка была мгновенно сброшена, и рядом на песок приземлятся знакомый геккон. Я попыталась его поймать, но он быстро скрылся под корягу. Два дня спустя, обследуя в очередной раз поверхность стволов туранг, я обнаружила беглеца на том же самом дереве, где он впервые был пойман. Чтобы вернуться к своему «родному» жилищу, ему пришлось преодолеть расстояние почти в шестьдесят метров и пересечь площадку такыра с щебенкой и солонцом. Оказывается, чувство «дома» не чуждо и ящерицам!
Р. А. КУБЫКИН
Стрелка из Прибалхашья
По-разному ведут себя змеи при встрече с человеком. Щитомордник и гадюка зорко следят за каждым движением человека, и стоит лишь к ним приблизиться, они яростно шипят и делают броски. Относительно мирные восточный удавчик и разноцветный полоз на первых порах тоже ведут себя агрессивно. Стрелка же всегда стремится уйти от человека, используя быстроту передвижения и покровительственную окраску. Она действительно похожа на стрелу. Ее тело заострено — длинный тонкий хвост с одной стороны и относительно маленькая головка — с другой. Глаза с крупными зрачками большие и, еще добавлю, выразительные.
Стрелка трудно поддается приручению. Много их прошло через мои руки, и почти все они остались «дикарками». Вздрагивали, когда их брали в руки, и каждый раз пытались уйти из орбиты человеческого внимания. И тем не менее некоторые особи в какой-то мере могут привязываться к человеку.
Однажды мне попалась стрелка с несвойственной для представителей этого вида «общительностью»». Ее поймали наши добровольные помощники, юннаты Дома пионеров, будучи в экспедиции в Южном Прибалхашье. По-видимому, находясь длительное время в обществе детей, она привыкла к человеку. А, может быть, «общительность» — ее индивидуальная черта, поскольку все животные, как и люди, различаются.
Я взял стрелку с собой в экспедицию, чтобы иметь возможность понаблюдать за нею. В свободное от работы время члены нашей группы занимались каждый своим делом: кто читал, кто писал, кто развивал охотничьи инстинкты у своих собак, я же «водил» на прогулку змею.
И вот, как обычно, выбрал место без густой растительности, без нор и выпустил свою подопечную. Следуя за ней, подождал, пока она успокоится, затем сел метрах в полутора от нее и стал изображать «тумбочку», то есть сидеть не шелохнувшись. И стрелка вознаградила меня, открыв свой секрет — полную смену наряда. Змеи, как и другие пресмыкающиеся, периодически «меняют кожу». О приближении этого процесса чаще всего свидетельствует помутнение глаз. Но у «моей» змеи никаких признаков и в помине не было. Как же происходило это событие?
Стрелка начала тереться нижней частью и низом морды о зеленую траву, о сухие стебельки полыни. Вскоре старый эпидермис задрался назад. Потираясь головой, стрелка без остановки ползала среди кустиков на песчаной площадке в квадратный метр. Стало ясно, она пыталась отслоить или отодрать линные покровы с верхней части головы и с боков верхней челюсти и в то же время зацепиться отошедшей кожей за колючки. Даже поворачивала голову на 180° и терла верхней частью о землю. Наконец, ей удалось закрепиться за стебельки, и змея начала аккуратно выползать из старых покровов. Они слегка потрескивали. Стрелка зигзагообразно и плавно водила телом, за ней потянулся матовый чулок линной кожи.
Минут через двадцать на свет появилась «новорожденная»— свежая, чистая, с четким рисунком и окраской стрела-змея. Еще некоторое время она терлась верхом головы о комочки (как я понял, из-за старой ранки кожа не вся сошла), затем поползла было мимо меня, но...
Лето кончилось, и я уже подумывал даровать свободу змее, отправив ее в родные края с какой-нибудь институтской экспедицией. Но неожиданно стрелке оказалось суждена другая жизнь. После моего красочного рассказа ее согласилась приютить наша молодая сотрудница Таня — самая подходящая опекунша. Она любит пресмыкающихся, и дома у нее создан для разных ящериц, хоть и террариумный, но рай.
Стрелку поселили в «дом» с песком, пустынной колючкой, укрытием — старым черепком и небольшим «солнышком»— периодически включаемой электролампочкой. Я же поделился опытом принудительного кормления змеи на первых порах, и мне обещали ее покормить. Каково же было мое удивление, когда на другой день Таня сказала, что змею недели две кормить не придется. Она не стала ждать завтрака или обеда — поела сама. А случилось следующее.
Освоившись в новом жилище, змея приподняла, видимо, не очень тяжелую для нее крышку и двинулась на охоту. Благо, террариумы с добычей стояли рядом, а их жителей она, вероятно, сразу приметила. Об остальном нетрудно догадаться — стрелка забралась в террариум, где жили агама и хорошо знакомая ей прыткая ящерица. Представляю весь ужас агамы, на глазах которой происходила охота. А, может, она с любопытством взирала на это?
Сытая и «довольная» стрелка, растянувшись, лежала на подоконнике. Беглянку водворили на место под усиленные запоры. Погоревали о ящерице: как-никак, она все-таки вывелась в прошлом году в домашних условиях. Но поскольку съеденная сама была каннибалом,— на заре жизни слопала двух своих «братьев» или «сестер», то сказали, что ей так и надо. А стрелка была прощена. Наблюдения за ней, ее поведением продолжаются.
Усатка — птица из тростниковых зарослей
Многие орнитологи, наверняка, начинали свой путь в науку с содержания птиц в домашних условиях. У некоторых эта страсть сохраняется годами. И обычно, выезжая летом в экспедиции, они вместе со снаряжением берут и своих крылатых питомцев. Немало интересных ручных птиц видел я на разных стационарах: и индийского скзорца-майну, и синюю птицу, и соловья-красношейку, и сорокопута, и хищных пернатых... Такие выезды благоприятно действуют на птиц. Возвращаются они в город, будто из дома отдыха.
Сорбулакский стационар также не исключение. Весной-летом 1982 года здесь жили в клетке-вольере усатые синицы — птицы редкие в домашних условиях. Их мало кто держит — трудно прокормить. Орнитолог Саша влюбился в этих «тростниковых звонарей», что называется, с первого взгляда. Проблемы с кормлением у него не возникало. Отловленные на Сорбулаке весной 1981 года, они уже год благополучно жили в его городской квартире.
С усатыми синицами я впервые познакомился в 1972 году, когда в шестиметровой тростниковой чаще на берегу реки Лепсы однажды встретил стайку звонкоголосых птиц. Невозможно было не обратить на них внимание. Вот как их описывает известный орнитолог И. А. Долгушин: «Несмотря на кажущуюся невзрачность желтоватой окраски, усатка — одна из красивейших наших птиц. Нежные тона ее оперения особенно гармоничны и удивительно приятны. К этому следует добавить, что все ее движения ловки и изящны, а поведение деятельное, всегда оживленное, бодрое и какое-то веселое».
И вот теперь обитателям лагеря представилась возможность понаблюдать в свободное от работы время за жизнью этих птиц. Я увидел много интересного в их поведении и взаимоотношениях, что очень непросто подсмотреть в природе.
Телосложение усатой синицы напоминает каплю: голова как бы сразу переходит в туловище. Хвост длинный, причем у самца длиннее, и конькообразный. Морковного цвета клювик, желтая радужина глаза. Но особенно примечательны усы у самцов. На расстоянии они кажутся нарисованными. На самом же деле усы настоящие, из малюсеньких черных перьев.
Эта птица создана для жизни в тростниках, в гуще которых ей приходится много прыгать и перемещаться по вертикали. Эти достоинства синицы демонстрируют и в клетке. В ней они летают мало, но почти весь светлый день беспрестанно двигаются: подлетывают, спрыгивают на пол клетки, что-то выискивают в баночках с землей и растениями, лазают по тростнику. Причем на пол своего жилища они спускаются в несколько приемов: прыгают с жердочки на боковую сетку, затем на сетку противоположную, на тростинку с наклоном, наконец на пол. Так же они и запрыгивают, и не только на насест, но в гнездо.
Перед сном птицы совершают тщательный туалет. Не спеша перебирают каждое перышко. Или вдруг самка, словно в порыве нежности, тянется к самцу и начинает аккуратно чистить ему пуховые перья головки. Но самая приятная для него процедура и любимое занятие для самки — чистка усов. Как бы облегчая ей это занятие, самец высоко задирает голову, топорщит усы и даже закрывает глазки от удовольствия.
Некоторое время синицам приходилось коротать ночь вне дома-гнезда (оно падало), на жердочке из стебля тростника. И вот как они устраиваются на ночлег. Самочка быстро-быстро подскакивает боком к самцу и очень тесно к нему прижимается. Или же, наоборот, он к ней, да так, что порой сдвигает с места. Убедившись в надежности ночевки, птицы начинают распушаться и почти удваиваются в размерах. Потом в какой-то момент резким движением в противоположные стороны от линии соприкосновения прячут головы под крылья. Лапы соприкасающихся сторон тоже исчезают (вероятно, подгибаются), и перед нами словно уже не две, а одна птица, только без головы, сидит на жердочке, крепко обхватив ее двумя лапками.
Утром самец проделывает удивительные «гимнастические» упражнения: почти беспрерывно прыгая по клетке, он при остановке запрокидывает голову, собираясь сделать как бы сальто, и перелетает на новое место. И так много раз подряд.
Есть еще интересная поза у самца при обращении его к самке. Она редка и кратковременна, и я ее в деталях рассмотреть не успел. Самец становится похожим на воркующего голубя: приподымается на лапках, распушает хвост, высоко поднимает голову и издает особый звук, короткий и резкий.
Интересно ведут себя синицы при подсадке к ним других особей, самца или самки. Одну представительницу «прекрасного пола» сразу же не приняла самка-хозяйка, и не без основания! Новенькая стала «заигрывать» с самцом, и он отнесся к ее ухаживанию благосклонно.
При виде этой картины я вспомнил прекрасную книгу Конрада Лоренца «Кольцо царя Соломона». Он описывает подобную сцену с галками, за которыми длительное время наблюдал. Нечто подобное увидел и я. К самцу подсели самки и, загораживаясь или прячась друг от друга за него, начали ухаживать за ним с обеих сторон. Самец же сделал голову «одуванчиком», то есть распустил очень нежные перья, похожие на пух этого цветка, закрыл свои желтоватые глазки с черными бусинками зрачков и забавно оттопырил великолепные усы...
В конце концов самки приходят, вероятно, к выводу, что одна из них лишняя. Начинается тихая война. Хозяйка, как имеющая несомненное преимущество, в очередной раз норовит сесть между любезничающими птицами и оттеснить соперницу.
Затем — это уже следующий этап — гонит ее от кормушки и... робко, а потом все яростнее бьет, прижав ее в каком-либо уголке, хватает за затылочные перья и треплет. Соперница кричит что есть мочи, жалобно и не переставая. После такого приема ее надо срочно выпускать, иначе она обречена. Иной, прочитав эти строки, может подумать, какие синицы свирепые! Однако причина такого поведения — ограниченное пространство клетки. На воле такого не бывает, потому что слабому просто есть куда улететь.
Некоторое время вместе с «супружеской парой» жил самец с подбитым крылом — «косокрыл». Парочка вначале приняла его хорошо, да и он отличался спокойным нравом. В обществе себе подобных, в данном случае домашних уже птиц, подсаженные дикие синицы быстро свыкаются с неволей и во всем берут пример со старожилов. Особенно это заметно в отношении к пище. Вновь подселенные с первых буквально часов начинают есть все, что едят хозяева. Хотя первых приучить к необычной для них пище стоило большого терпения.
Но вернемся к косокрылу. Он вскоре освоился и стал предъявлять права на самку. В своем великолепии он не уступал хозяину. Его отличало от него только чуть-чуть торчавшее вверх крыло, что совершенно не мешало ему совершать сложные маневры в клетке: прыгать, подлетывать и лазить по тростнику, по сеточным стенкам. Самка, кажется, между ними никакого различия не делала. Как тому, так и другому она оказывала обычные знаки внимания: чистила головку-одуванчик, усы.
Жили синицы до поры, до времени мирно. С наступлением темноты все три птицы вместе устраивались в гнезде. Кстати, стадность синиц сказывается и в этом — они спят всем миром. Когда в клетке короткое время жили две пары, то в одно относительно небольшое гнездо укладывались на ночь сразу четыре птицы и спали в нем, тесно прижавшись друг к другу. Но что же все-таки произошло с нашим «треугольником»?