Валик сбросил рюкзак у лывы, по зеркальной глади которой скользили водомеры, Устя принялась ощипывать мелкие перышки рябчишек.
— Разводи костер, капитан, — предложила она с чуть уловимой иронией.
— У капитана и заботы капитанские, — одернул он зарвавшуюся девчонку и пошел искать дерево, на которое можно было бы забраться.
Красная полоска от заката быстро перемещалась вверх по стволам, и Валик полез на первое попавшее дерево. Обхватив гладкий ствол руками, ногами, стал подниматься способом гусеницы. Кожица коры шелушилась, скользила, и он с трудом продвигался вверх. Дрожали руки и ноги, когда добрался до нижней ветки. Передохнув, снова полез. На середине дерева огляделся. Однако на фоне неба вырисовывались лишь ветки сосен.
Сердце защемило от нехорошего предчувствия. Но он успокоил себя, что мал еще сектор обзора, что надо забраться на самый верх, тогда и выводы делать. Следующая ветка была высоко, пришлось встать на цыпочки. Схватив ее, как перекладину, начал подтягиваться. Ветка хрупнула, и он полетел с нею в дым, стелющийся по земле от костра.
— Валька-а-а! — вскрикнула Устя.
Валик ударился боком так, что захватило дыхание. Он закрыл глаза, скорчился от боли, стиснул зубы, чтобы не зареветь.
«Разведчикам в испытаниях на выживаемость трудней бывает! — заклинал он себя, и боль как будто начала стихать. — Держаться надо! Парень ты или слюнтяй?»
Он слышал, как всполошилась Устя, ощутил, как она отвернула ему куртку, ковбойку и майку, легонько ощупала ребра влажными пальцами, приложила к ним какие-то листья и помогла перебраться к костру, на шкуру.
— Ничего, ничего — к утру пройдет, паря Колокольчик, — бормотала она успокоительно. — Тебе повезло. Упал на мох. Вставай. Надо ближе к огню. Я помогу...
Валик лежал на шкуре под меховым одеялом и вдыхал смоляной запах дыма, грибной похлебки с рябчиками и холодеющей тайги. Боль проходила, но он боялся встать. Устя могла спросить его про Небожиху. А он не знал теперь, где чертов голец и дойдут ли они вообще когда-нибудь до него... Нет, пока рано паниковать. Назад всегда не поздно отступить. Надо прорываться вперед, даже если шансы на победу падают. Мысли нельзя допускать о поражении — сразу опустятся руки, откажут ноги. Нет, держаться! Не подавать виду, что растерялся. Да только как выйти к этой неуловимой Небожихе?!
— Поешь, капитан, — прервал его мысли голос Усти.
Она поставила перед ним котелок с дымящейся похлебкой. Он с благодарностью подумал, что на Устю можно положиться, как на истинного товарища. Кто его знает, один он давно, может, повернул бы назад. Во всяком случае, сейчас бы у него не было этой вкусной похлебки!..
7
Утром капитан почувствовал себя вполне нормально. На дерево не полез, понял, что это бесполезная трата сил. К тому же над тайгой висели комковатые тучи, которые цеплялись за верхушки сосен, обещая близкий дождь. Несмотря на все невзгоды, Валик решил поскорее уйти с табора. Он снова верил, что Небожиха близко, стоит только ускорить ход.
Они попили чаю и собрали свои котомки. Валик достал истощавший тюбик «Тайги», вздохнул и сделал вид, что давит на ладонь мазь. После этого отдал тюбик Усте. Та взвесила сморщенный сосудик на ладони, пристально оглядела капитана и тоже сделала вид, что мажется.
Валик внимательно осмотрел буссоль. Она казалась вполне исправной. Стрелка игриво вертелась под стеклом. Капитан успокоил ее плавными прикосновениями к стеклу и махнул рукой по линии выбранного азимута.
Они бросились штурмовать тайгу, задыхаясь от напряжения. Воздух тяжелел, насыщался запахом прели и багульника. Их сопровождали полчища разного гнуса. Валик устал стирать этих кровопийц с вытянутой руки, в которой на ладони лежала буссоль. Он терпеливо переносил укусы, думая, что хоть Устю эта нечисть не трогает.
А она в свою очередь радовалась, что перехитрила своего капитана. Она-то испытанная таежница, перетерпит. А у капитана только и осталось, что кожа да кости. Что будет с ним дальше? Неизвестно, сколько придется еще идти. Что-то уж больно нервничает Колокольчик, прикусывает губы и беспрерывно трясет компас...
Устя с тревогой слушала помрачневшую тайгу. Кедровки кричали хриплыми голосами, бурундуки булькали, будто в горле у них была вода, кричал черный дятел-желна.
— Дождь будет, — сказала Устя. — Шалашик бы сладить.
— Не сахарные, — буркнул Валик. Он не хотел останавливаться, боялся потерять уверенность, а вместе с ней и силы. Но на подъем не было намека, плоскогорье было ровно, как стол.
Внезапно Валик остановился. Устя решила, что он увидел голец или еще что-то — так резко осадил себя капитан. Она сделала несколько шагов и замерла: Велик стоял перед лывой, по которой скользили водомеры и плавали перья ощипанных рябчат.
— Наша стоянка?! — вскрикнула Устя.
Валик спустился на колени, поднял головешку, словно не веря, что это их табор.
— Чертов круг! — наконец сказал Валик, обвел пальцем пятно выжженной земли и вдруг замолотил в него кулаками. — Что же это такое? Кто нас водит, Устя? Нас околдовали?..
И словно в ответ, над их головами треснуло небо. Огненное дерево выросло над тайгой. Ветви его подпирали тучи. Но тут же раздался новый треск, и на смену дереву явилась молния в виде змеи.
Валик вскочил, заметался от сосны к сосне. Он встал под то дерево, откуда свалился вчера. Но Устя поймала его за руку и потащила к елке с другой стороны лывы. Ель напоминала шалаш.
— Тут безопасней, — объяснила Устя. — Под сосной молнией может шарахнуть.
Они влезли под широкие лапы дерева, затаились. От сотрясающих громов сухие иголки сыпались за шиворот. Потом застучали холодные капли. Но ель все-таки хорошо укрывала от дождя. Она очень походила на наседку, распушившую крылья над цыплятами. Плети дождя выхлестывали лыву, молнии плясали под дикий хохот грома. Где-то недалеко вонзались в землю молнии, будто специально искали это место.
— Свят, свят! — вышептывали побелевшие губы Усти. — К худу или к добру?..
«Добру-у-у!» — издевался над ними гром.
Валик вдруг зашевелился, сбрасывая на себя воду с веток, и размахнулся ружьем.
— Ты чего? — спросила Устя.
— Молнии к железу притягиваются, — шепотом ответил дрожащий капитан.
Устя поймала ружье и прижала его к себе.
— Не дам! — выкрикнула она. — Без ружья совсем пропадем.
И тут на поляне мелькнуло рыжее пятно — из тайги на черную плешину кострища выскочила коза. За матерью скакал козленок. Тонкие его ножки подрагивали. Появление коз отвлекло путников от своих бед.
— Не блудят в этой тайге, — сказал Валик прыгающими губами, кивнув на коз. — Позавидуешь...
— Ничего... и мы как-нибудь выберемся, — успокоила его Устя, тоже вздрагивая после каждого удара грома.
Над самой их елкой взорвалось небо. Оба они оглохли и приткнулись друг к другу, закрыв глаза.
Когда Валик с усилием разлепил веки, он увидел в расширенных ужасом глазах Усти отблески огня. Пылала расщепленная сосна, та самая, с которой он свалился и под которой хотел спрятаться от дождя.
— Дождь, а она горит, — простучал он зубами. — Как в сказке.
Сосна пылала, с треском рассыпая огненные иглы. Дождь светился вокруг этого смоляного факела. Казалось, с неба льется керосин, а не вода. Внизу зачадили кусты и мох. Дождь пошел вдруг на убыль, и пламя выпрыгнуло в нескольких местах сразу.
— Скорей! — Устя рванулась из-под ели, сломала большую ветку ольхи и кинулась к огню. — Затушить, а то тайга загорится!
Капитан повиновался, вырвал с корнем какой-то куст и устремился к огню.
Устя прыгала вокруг пылающей сосны и захлестывала веткой огонь, расползающийся во все стороны. Валик секунду дивился, как хорошо горит сырой кустарник и мох, а потом прыгнул в горящий круг и начал затаптывать огонь.
Скоро подметки кед накалились. Запахло паленой резиной. От мокрой одежды повалил едкий пар. Но огонь отступал назад, к сосне. Огромный факел, потрескивая, затухал. Пламя, ободрав с дерева хвою и кору, дотлевало на мокрых ветвях, роняя искры в черный дымящийся круг...
Они молотили по языкам пламени до головокружения, тошноты и слепоты. Они выбились из сил. Но отступил куда-то страх. Притупилось ощущение безысходности. Такое бывает, как слышал Валик от своего деда, на фронте после победной атаки.
Смертельно усталые, но успокоенные, они устроили постель и сразу уснули.
8
Утром их разбудил терпкий запах гари, нудный писк комаров и блеск голубого неба. Они разом вскочили из-под одеяла, огляделись. Сосна перестала гореть. Черный ее остов резко бил в глаза на фоне стволов, листьев и неба. Но мох продолжал тлеть. Чахлые струйки дыма выкручивались из рыхлой глубины.
Но теперь загасить мох не представляло труда. Валик топтал, а Устя поливала водой. Затушив мох, они разожгли костер, вскипятили чай.
После завтрака Валик опять занялся буссолью. Он нацелил стрелку на 123°-303°, отметил рукой направление линии «север-юг», и повернулся лицом, как ему казалось, к Ангаре.
— Надо попробовать назад... — пояснил он, не поднимая глаз на Устю. — К исходному рубежу попытаться выйти, а потом подумать.
— Нет, — Устя медленно прожевывала смоченный чаем сухарь. — В таком разе, надо не пятиться, а идти вперед. Вперед идти, товарищ капитан!
— Крутится как бешеная. Как ее остановить? — с досадой сказал Валик, протягивая прибор с разыгравшейся стрелкой Усте. — Чертовщина и только!
Устя усмехнулась, глядя на обескураженного капитана и замечая, что у него как-то странно бегают глаза и кривится рот. Она спрятала буссоль в котомку, попросила подсадить ее на дерево.
Устя выбрала подходящую сучковатую сосну и вскарабкалась на первую ветку с плеча Валика. На него сыпались хвоинки, клочки лишайника и кусочки окаменевшей смолки.
— На макушку не лезь — сорвешься, — пытался командовать он.
Но Устя, уже не обращая внимания на его слова, забралась на самый верх, и макушка под ней угрожающе заскрипела.
— Ты слышишь меня? А ну, слазь, говорю! Разобьешься ведь! — Валик бегал вокруг сосны, беспомощно вскидывая руки.
Устя окинула взглядом тайгу. Остроугольная черная верхушка Небожихи поблескивала на солнце. До нее было не так уж и далеко. Устя стала примечать, как будет располагаться солнце, если идти прямо к гольцу. Она представила это, запомнила на весь предполагаемый путь, спустилась до нижней ветки, там съехала прямо в руки Валика.
Он подхватил ее и держал, словно собрался нести по тайге. Его холодный нос упирался в ее щеку. Валик близко увидел накусы мошек и волдыри на ее губах, щеках и даже веках. Может, кому-то Устя сейчас бы показалась и некрасивой, а Валику захотелось вдруг назвать ее самыми теплыми словами. Но вместо этого вырвался какой-то лепет.
— Устя, ты меня пойми правильно: мы прорвались далеко, но получили подножку, а это запрещенный прием, и теперь следует начать все сначала усиленным отрядом, думаю, отец возьмет и тебя, я уговорю его, вот увидишь.
— Пусти, — строго сказала она. — А то свое направление потеряю.
Он смущенно опустил ее на землю, протянул раздавленный тюбик «Тайги». Устя пыталась опять перехитрить его, но не удалось. Валик сам выдавил ей на ладонь каплю мази. Она, не сводя взгляда с какой-то далекой хвоинки, смазала лицо, и оно стало белым, спокойным и холодным, словно у снегурочки.
— Теперь пойдем на мой лад... По-нашему, по-простому, по-охотничьи... — произнесла она шепотом.
Валик двинулся за ней, продолжая вслушиваться:
— Хоромина свята, свето-духом заперта. Сам Хозяин печать приложил...
Валик горько подумал, что в другое время посмеялся бы как следует, передразнил бы, а теперь невольно сам повторяет эти бессмысленные, хоть и красивые слова: «Таежным ключом двери замкнуты... Откройся, тропочка-дорожка, чистым помыслам да добрым промыслам...».
Эти слова липли смолой, и отвлечься от них было невозможно. А Устя все бормотала и бормотала вполголоса, как заведенная, поглядывая на солнце. Валику стало казаться, будто они вновь идут по кругу, и он заозирался, как загнанный зверек. Он лихорадочно рылся в памяти, подозревая, что видел уже эту гнилую колоду. Ему казалось, что они проходили по этой полянке, сплошь заросшей кустиками черники, и сосну встречали с усохшими нижними ветками, и бурундук на валежине представился знакомым: это он вчера накликал грозу!
— Устя! — вскрикнул испуганно Валик. — Опять! Похоже...
— Что? — обернулась она, сурово сжав губы. — Что похоже?
— Выворотень тот же, по-моему, — тусклым голосом сообщил Валик.
— Тебе мерещится, — сурово сказала Устя и присела на корневище. — Давай отдохнем.
Валик упал на мох, не снимая рюкзака. Зарылся лицом в зеленую массу, чтоб не ела мошкара. Но панические мысли продолжали буравить изнутри: «Заблудились!.. Пропадем... Надо поворачивать назад... Выбьемся из сил, тогда будет поздно... Почему слушаюсь эту девчонку?...»
— Устя! — выдавил он хрипло. — Ты убедилась, что дело тут темное...
— Тайга у нас густая — вон солнце, и то еле пробивается, — ответила Устя.
— Нам надо к Ангаре пробиваться!
— Быстро же ты сдался, капитан.
Валик зарыл подбородок глубже в мох, вдыхая грибной освежающий запах. «Вот связался с настырной девчонкой, — думал он. — На Витьку Брынзу давно бы хватило приключений, чтобы взахлеб потом лет пять рассказывать, как отличился в Заангарской тайге. Но эта колючка будто вышла из дому на прогулку. От стола прямо, где были оладьи со сливками!»
Он мучительно сглотнул слюну и сказал:
— А от голода мы не загнемся?
— Сам же равнялся на разведчиков, которых испытывают по-всякому! — Устя вскочила, громыхнув котелком в котомке, рванулась в сторону солнца.
— Ладно, покружим еще, — процедил Валик. — Только не зови меня больше капитаном.
— Хорошо, паря Колокольчик.
— Лучше так.
Он через силу поднялся и побрел за Устей, устало глядя под ноги. Ему хотелось найти теперь лишь их собственные следы и доказать ей, что они ходят по кругу. И тогда свалиться под деревом, закрыть глаза и забыться. Потом стать снова во главе команды и попытаться вырваться из этого в самом деле заколдованного круга. Лучше всего идти ночью по звездам... Он поднял глаза к небу и обомлел. Над буйными кронами сосен вздымался скалистый столб. Точь-в-точь как эвенкийский чум, виденный на Алдане. Голец было видно с земли. Значит, он рядом, вот за этими деревьями или за теми... Все равно близко Небожиха!
Валик побежал к гольцу. Он орал что-то дикое, точно выиграл такую игру, когда надежды на выигрыш не было никакой. Под ногами загремела щебенка, больно впиваясь в подошвы острыми гранями, но Валик не сбавлял ходу.
— Валик, стой! — вдруг закричала Устя. — Остановись, Валька! Посмотри, что здесь!
Но теперь он не слушал ее. Голец был рядом, и воспрянувший духом капитан думал первым забраться на Небожиху, оглядеться и закричать оттуда благим матом: «Конец маршрута-а-а».
— Стой, говорю! — сердито повторила Устя.
Он споткнулся о глыбу, ойкнул и вынужден был сесть на камень.
— Видишь, паря Колокольчик!
Устя держала на весу какую-то изогнутую ржавую железяку.
— Ну, ты чего затормозила? — прикрикнул на нее Валик, возвращая голосу капитанские нотки. — Из-за какой-то железки?!
— Подкова! — сказала Устя и кинула железку к его ногам. — Соображаешь, что она может значить?
Валик положил ружье, поднял изъеденное ржавчиной железо, взвесил на руке, вдруг закричал во все горло:
— Да это же отряд! Я говорил тебе. Не верила. Явно — след отряда. Удача! Надо искать. Молодец ты, хвалю!..
Валик заметался по камням, рискуя сломать себе ногу. Он нагибался, рылся в россыпи, но пыл его быстро угасал. Наконец, он махнул рукой и опустился на свой камень.
— Все равно находочка еще та! — выдохнул он, ласково стирая ржавчину кепкой.
— Ни о чем не говорит эта подковка, — прозвучал отрезвляющий голос Усти. — Мало ли чья лошадка могла потерять.
— Проведем анализы, экспертизу, покажем специалистам, — упорствовал Валик. — Зацепка есть! Если еще добавить пробы по обратному маршруту, мы, считай, выиграли!