13.25. Слышу шорох ветвей недалеко и ниже по склону. Пошел посмотреть и увидел трех сиамангов. Они кормятся молодой листвой.
13.30. Продолжают кормиться. Самец, самка и крупный детеныш.
13.40. Самка меня заметила, и семья молча сбежала. Детеныша нес самец.
Я снова вспоминаю об орангутанах и неторопливо возвращаюсь к нашему лагерю другой дорогой. Больше мне не попадается ни одного следа рыжей обезьяны — но не вечно же человеку везет! Джунгли несут мне радость — там скрывается такое неисчерпаемое богатство животных и растительных форм, что почти каждый день меня ждет какое-нибудь новое открытие.
В районе Рануна обитало неимоверное количество разнообразных обезьян. Через каждые несколько минут я встречал по дороге длиннохвостых макак, свинохвостых макак или прелестных, серебристо-серых тонкотелов. Иногда мне попадались и гиббоны, но чаще я их слышал, не видя.
В этих местах постоянно обитали пять семейств сиамангов. Две семьи жили к северу от реки, а семью с Лианг-Джеринга я видел всего несколько раз. Рядом с нами жила тройка спокойных обезьян, часто бродившая вокруг водопада, но вот соседи у них были весьма интересные — стая из пяти обезьян, владевшая склонами позади слоновых пещер. Вождем у них был громадный черный самец — самый крупный сиаманг, которого я видел, и я окрестил его Гитам (Черный).
Как-то утром я проходил через их территорию, и мое внимание привлекли звуки борьбы где-то впереди; я осторожно подкрался и стал свидетелем яростной схватки двух сиамангов. К моему удивлению, Гитама гонял по склону холма самец, уступавший ему в росте, которого я принимал за его сына. Животные так быстро носились туда-сюда, что у меня замельтешило в глазах. В конце концов Гитам отступил, а молодой самец вернулся к остальным обезьянам. Несколько дней спустя я встретил Гитама — он скрывался неподалеку от четверки родичей, явно держась на почтительном расстоянии. Я встречал его затем несколько раз, он был все еще в полном одиночестве, и, насколько мне известно, он так и не присоединился к своей группе. Я понятия не имел, отчего разгорелись все эти страсти: то ли его выгнал из семьи собственный сынок, то ли его место занял красивый молодой самец, или он был просто случайным и незваным гостем, чье присутствие настоящий предводитель стаи не намеревался долго терпеть.
Орангутанов в лесу было предостаточно, и, пока продолжался сезон созревания плодов драконтомелума, я успел сделать множество хронометрированных и очень интересных наблюдений. Одной из самых поразительных личностей был старик Ко. Ко возглавлял группу примерно из двадцати орангутанов, которые бродили по трем долинам, входившим в исследуемый участок. Его главный противник, Мо, самец колоссальных размеров, верховодил в немногочисленной группе, обосновавшейся в глубине холмов. Как только Ко со своими подданными уходил на западные окраины своих владений, Мо со своими спутниками тут же, не упуская возможности, просачивался поближе к реке. Как и соперники на Калимантане, эти двое тоже разрешали свои разногласия на дальней дистанции, и их удивительные гулкие вопли раскатывались по долине. Но они ревниво охраняли границу, проходившую по реке, от двух соперников на противоположном берегу, с которыми у них шли непрерывные перебранки.
У Мо были круглое, как полная луна, добродушное лицо и необычайно длинная шерсть на руках и на спине, так что он восседал на дереве, как громадный шерстяной шар. Ко, наоборот, зарос клочковатой бородой, лоб у него был высокий, а на его треугольном лице застыло угрюмое выражение. И хотя меня он опасался, остальные обезьяны боялись его, как огня, и я видел, как одна перепуганная самочка целых три часа пряталась в густой листве, только бы не попасться на глаза Ко, который кормился на нижних ветвях. И только когда он отправился на поиски укромного местечка для отдыха, она решилась съесть свою долю кислых плодов.
Однажды утром я встретил Ко, быстро двигавшегося по слоновьей тропе под деревьями. Я пошел за ним, держась поодаль, но скоро потерял его из виду и вышел по тропе на берег реки. Я так и не узнал, куда он исчез, но, если бы я за ним не пошел, я пропустил бы одно из самых фантастических зрелищ из всех, что мне довелось наблюдать. Над бурным потоком склонилось исполинское фиговое дерево, на котором как раз начинали наливаться и созревать грозди сочных плодов. Темно-рыжая самка оранга уже обнаружила это роскошное пиршество и методически прокладывала себе путь по самым верхним ветвям. Я отыскал на крутом склоне изогнутый корень, на котором устроился со всеми удобствами, соорудив себе из плаща и нескольких веток хлипкое, но вполне пригодное прикрытие, из-за которого можно было наблюдать за последующими событиями.
В первый день события разворачивались медленно. Оранги один за другим приходили на этот склад урожая, и передо мной прошла вереница черных лиц: каждый в свой черед наедался до отвала и уходил. К вечеру в пиршестве приняли участие стая птиц-носорогов и стадо длиннохвостых макак, которые подняли такую возню, что громадное дерево ходило ходуном.
На следующее утро оранги — два молодых самца, две самки и подросток — собрались позавтракать спозаранку. Новые птицы-носороги и две гигантские белки составили им компанию. Орангутаны мирно кормились, пока не появился маленький дымчатый самец. Он взобрался на длинный пологий сук, но чем-то, как видно, разозлил одного из больших самцов, уже завладевших деревом. Громадный верзила бросился на новичка и погнался за ним, визжа, вниз по дереву и вдоль склона холма. Эта гонка продолжалась довольно долго, оба самца несколько раз пронеслись по широкому кругу, причем их разделяло всего несколько ярдов. Я уже думал, что преследователь нагонит свою жертву, как вдруг он потерял интерес к этой гонке, их пути разошлись, и победитель вернулся к оставленной трапезе.
Снова воцарилась мирная тишина, но не надолго. Дикими прыжками, сотрясая сучья, семья из пяти сиамангов с треском и шумом прорвалась сквозь лиственный полог и устроилась как раз напротив плодоносного дерева. Теперь наконец-то мне предстояло увидеть, как ладят между собой сиаманги и орангутаны. Сиамангов, конечно, манили спелые плоды, но посмеют ли они попробовать их в присутствии уже воцарившихся здесь орангов?
Мне не пришлось долго ждать. Мощным прыжком самец сиаманга переметнулся на нижний сук фигового дерева, и за ним без промедления последовала вся семья. Докучая остальным участникам пира, они принялись сновать туда-сюда, легко перепрыгивая с одной ветки на другую и срывая по дороге желтые плоды. Пожилой самке мешал двигаться крохотный, черный, как уголек, детеныш, прицепившийся у нее на животе, но и она без труда обгоняла любого оранга. Внезапно, без всякого предупреждения, четверка взрослых сиамангов всем скопом набросилась на маленького орангутана, который весело играл в сторонке. Услышав его отчаянные вопли, мать бросилась на помощь, и злые черные обезьяны разбежались. Разъяренная самка схватила перепуганного детеныша и, изо всех сил прижимая его к себе, унесла из опасной зоны. Казалось, этот случай встревожил орангов — они один за другим стали удаляться, и остался только молодой самец, продолжавший жевать плоды на нижней ветке. Сиаманги решили не упускать новую возможность и снова помчались в атаку: четверка черных фурий обрушилась на ничего не подозревавшего оранга. Он неуклюже отскочил к концу ветки и, поспешно оглянувшись через плечо, прыгнул прямо в воздух, спасаясь от ужасных преследователей. Он с треском свалился в крону дерева, что росло пониже, — приземление было, прямо скажем, не очень удачное — и торопливо забрался в надежную развилку, где стал зализывать раны, поджидая, пока ненавистные сиаманги отправятся восвояси.
Сиаманги, однако, не торопились. Набив животы сладкими фигами, они устроились на отдых. Малыш играл рядом с матерью, но движения у него были совсем неуверенные — должно быть, ему было всего несколько месяцев от роду. Все увиденное меня потрясло. Я не мог себе представить, чтобы стайке сиамангов удалось обратить в бегство более крупных орангов, но было совершенно ясно, что, непрерывно изводя их и внезапно нападая на молодых или оставшихся в одиночестве животных, они выиграли сегодняшнюю битву. Это были соперники, с которыми на Борнео рыжим обезьянам сталкиваться не приходилось.
Возвратившись в лагерь, я нашел там гостей — Германа Рийксена и его жену, белокурую красавицу Энс. Парба суетился вокруг, разнося кружки с мутноватой и теплой речной водой, но они так устали от дороги в полуденную жару, что приняли это угощение с благодарностью. Герман и Энс приехали из Голландии и должны были работать по поручению Всемирного фонда охраны дикой природы и Нидерландского комитета Гунунг-Лёсера, который был организован совсем недавно для содействия охране природы и животного мира на Северной Суматре. Герман интересовался главным образом проблемой охраны орангутанов, и они приехали посмотреть, как идет у меня работа с дикими орангами. Я объявил, что сумею показать им большую группу наших рыжих друзей. Они очень удивились и обрадовались, потому что им было хорошо известно, как необщительны оранги, и все мы стали с нетерпением ждать утра.
Когда мы подошли к моей засаде, на дереве уже устроился маленький самец с ржаво-рыжей шерстью, но он нелюбезно удалился под прикрытие листвы, так что мы не могли его разглядеть, а через час вообще ушел с дерева. Я был уверен, что на дерево придет еще не один оранг, и предложил пока осмотреть часть моего исследовательского участка. Пройдя с четверть мили по слоновьей тропе, я заметил, что небольшое деревце подозрительно раскачивается; это движение могло быть вызвано только большим животным. Мы затаились за толстым стволом большого дерева, и наше терпение вскоре было вознаграждено. По склону холма все ближе подходила группа орангов. Я не сомневался, что они направляются к определенной цели рядом с нами — к усыпанному плодами драконтомелуму.
Собственно говоря, наши предосторожности оказались излишними — оказалось, что новоприбывшие — мои давние любимчики, семейство из трех обезьян. Карл был красивый самец в расцвете сил, с довольно грустной длинной физиономией. Его хорошенькая жена Кэт была большая и пузатенькая и красовалась в ярко-рыжей шубке, но главное, чем она по праву гордилась, — это тем, что произвела на свет чудесного маленького сынишку Кима. Киму было около года, и, так как его одинаково нянчили и мать, и Карл, я не сомневался что Карл его отец. Карл немного сдрейфил и недоверчиво поглядывал на нас из своего убежища в кроне, зато Кэт и Ким с превеликой охотой демонстрировали нам все свое обаяние. Это была очаровательная сцена, озаренная утренним солнцем: Ким выглядывал из-под руки своей мамы. Герман принялся, как бешеный, щелкать затвором фотоаппарата, а я бросился обратно к своему тайнику за аппаратурой. На фиговом дереве уже кормились два оранга, так что нам предстояло в этот день потрудиться. Вернувшись, я увидел, что Кэт и Ким забрались на драконтомелум и с жадностью рвут круглые зеленые плоды. Кэт срывала зубами толстую кожуру и высасывала мякоть, зажав плод между своими подвижными губами. Когда рот у нее был набит до отказа, она начинала обсасывать косточки, проглатывая горьковато-сладкую мякоть и выплевывая косточки с лихостью, не подобающей почтенной леди. Ким попросту бродил за ней как пришитый: плоды были чересчур крепкими для его младенческих зубок, и он до сих пор питался в основном материнским молоком. Мы успели сделать массу фотографий и кинокадров этой покладисто позировавшей парочки, пока они не устроились на полуденный отдых. Предоставив им мирно дремать, мы вернулись к моему наблюдательному посту возле фигового дерева.
Три самца спокойно кормились рядом. Как ни странно, двое из них, еще вчера принимавшие участие в яростном преследовании, сегодня вели себя как лучшие друзья и явно позабыли раздоры. На Калимантане я ни разу не видел, чтобы взрослые самцы мирились с присутствием себе подобных, а их родственники на Суматре частенько проявляли полное дружелюбие за общим столом. К этой тройке присоединились мать с детенышем — это был тот самый малыш, на которого вчера напали сиаманги, но неприятное приключение ему, судя по всему, нисколько не повредило. Когда его мать пробиралась мимо старого самца, он быстро осмотрел ее со спины, но, как видно, она не пришлась ему по вкусу, и он снова принялся за еду.
Сиаманги появились попозже, но на этот раз, когда кругом было столько больших орангов, они вели себя более вежливо и пообедали без всяких склок. Соседнее семейство гиббонов, однако, бдительно наблюдало за черными обезьянам и, не осмеливаясь подойти к соблазнительному пиршественному столу, возмущенно и обиженно ухало с безопасного расстояния, усевшись на деревьях итчап. Незадачливым гиббонам так и не удалось урвать кусочек за все пять дней плодоношения фигового дерева, хотя, кажется, почти все без исключения жители джунглей отведали сочных плодов. Четырнадцать разных орангов приходили сюда в общей сложности шестьдесят раз, и сиаманги побывали на дереве три раза. Среди других в пиршестве многократно участвовали свинохвостые макаки, серые тонкотелы, гигантские и черные белки, — а кроме того, и птицы-носороги — большой индийский, пестрый, черный, венценосный и шлемоносный — все побывали здесь.
Внезапно самка орангутана, ее детеныш и один из самцов поспешно покинули дерево. Мы стали оглядываться вокруг, пытаясь найти причину столь неподобающей поспешности. Громадный самец оранга бурей мчался к фиговому дереву, и сучья трещали и гнулись под его весом. Он оказался значительно крупнее всех наших прежних знакомцев и был облачен в роскошную мантию из длинной и лохматой шерсти. Это был, несомненно, глава всего клана, и, хотя его щечные валики не так выдавались, как у Ко и Мо, он, без сомнения, являлся достойным их соперником. Очевидно, это был самец, голос которого часто доносился до меня с того берега реки. Колоссальная обезьяна провела на дереве всего час, и после ее ухода остальные оранги опасливо вернулись. В этот день Герман и Энс видели общим счетом тринадцать разных орангов, и это было необычайное везение для первого выхода в джунгли. И хотя я напустил на себя внешнее безразличие, сам я тоже был потрясен этим счастливым стечением обстоятельств и с грустью помахал вслед гостям, проводив их до начала длинной тропы, которая вела на дорогу, где ждал лендровер, — им предстоял переезд в Кутачане, в их базовый лагерь, на несколько следующих месяцев.
Мало-помалу посетителей на фиговом дереве становилось все меньше, и мне уже не пришлось наблюдать подобные захватывающие сцены. Однако после визита Германа обо мне пошла слава, что я могу «выставить» диких орангутанов, как по заказу, на любого, кто отважится проделать долгий путь до моего лагеря. Когда к нам прибыл мистер Бангун Мулья, глава отдела охраны природы Северной Суматры, оранги Кэт и Карл развлекли его на славу, а когда в длинный маршрут меня сопровождал американец Бен Грей, мы видели старого Мо и самку с двумя детенышами. Представителю лесничества из Сидегаланга с обезьянами не повезло, зато он был очень доволен, что в утешение ему удалось увидеть семейство слонов.
Вскоре вести о моих подвигах достигли ушей одного из местных павангов, представителя особой касты людей на Северной Суматре — местных колдунов. Они происходят из окрестностей Бланкеджерена в Ачех и получают профессиональную подготовку у знаменитых менторов, постигая искусство фольклора и магии джунглей. Эти колдуны зарабатывают себе на жизнь то служа проводниками по джунглям, то своим искусством врачевания, то иными тайными талантами. Они приписывают себе способность входить в контакт с животными на расстоянии и вызывать их к себе, когда угодно. Значительно более неприятно то, что они старательно поддерживают суеверие жителей кампонгов, и многие недурно зарабатывают, избавляя души пострадавших от «заговоров» своих коллег.
Каждый колдун специализируется на определенных животных, поэтому есть паванг-руса (олень), паванг-гаджа (слон) и даже паванг-мавас (орангутан), и совершенно бесполезно уговаривать любого из стариков павангов помочь, если ваше рисовое поле вытаптывают слоны. Следует пригласить соответствующего «специалиста». Я всегда отказывался от услуг подобных типов, шутливо замечая, что я сам паванг-куио-купо (бабочковый колдун). Теперь моя необычайная удачливость с рыжими обезьянами и то, что мне удалось вылечить несколько больных в кампонге, как видно, стали угрожать прибыльному ремеслу, поэтому местный паванг-руса под предлогом рыбной ловли нанес визит в Сампоран. У него вызвало громадный интерес индейское кольцо-головоломка на моем пальце, и он ни на минуту не сомневался, что именно оно таит в себе мою силу. Самое забавное, что, купаясь вечером, я увидел, что кольца на моем пальце нет и исчезло оно совершенно бесследно. Я поневоле задумался, не стянул ли его с меня колдун своими чарами. Но вот что самое неприятное — с тех пор мне никогда уже не удавалось так легко и просто находить своих орангов.