— Получу, будь уверен. — Угль изо всех сил старался остаться спокойным. — Знаешь, давай лучше сразу договоримся, что парус этот — наш, общий. Закутываться ночью в целую половину вовсе не обязательно. А вот одежда на случаи холодов пам нужна обязательно. Но из чего же ее шить, если не из паруса? А останутся еще куски, так тоже наверняка для чего-нибудь пригодятся.
Всякий раз, как Угль начинал прекословить, Арна охватывал гнев. Да что он о себе мнит, этот раб? Распоряжается, принимает решения, мало того — отдает приказания! А он, Арн, должен делать, что ему велят! Ему даже страшно становилось. Откуда у этого раба такая власть?
Но когда Угль заговорил про одежду, мысли Арна приняли другое направление. Как он сам-то до этого не додумался? Вот досада! Ведь это же так ясно. Может, потому он против своей воли и повинуется Углю? Потому что Угль постоянно думает, потому что он все делает правильно. Он догадался заглянуть в сарай, он первый нашел мясо, он сообразил насчет костра, пока еще не было поздно, и он же начал строить хижину, чтобы им было где укрыться ночью.
Гнев Арна постепенно растаял, и на лице появилось смущение.
— Прости, — тихо пробормотал он, отводя глаза в сторону.
Он не очень понимал, за что он просит прощения, но другие слова как-то не пришли ему в голову.
— Держи покрепче за край, чтобы он натянулся, — вместо ответа сказал Угль. — А я попробую надрезать кромку копьем. Если получится, тогда мы легко разорвем его на части. Как ты думаешь, какой ширины должен быть кусок для одеяла?
Арн был рад, что Угль словно пропустил мимо ушей его «прости». Вскоре они оба с головой ушли в разрешение сложного вопроса насчет ширины одеяла.
Когда они оторвали от паруса два куска, Угль огляделся вокруг.
— Нам нужны острые камин, которыми можно резать, — сказал он. — И еще надо найти камень, которым можно точить копье и топор. Тут их полно, всяких, давай поищем подходящие.
Долго искать им не пришлось. Положив на валун несколько больших кремней, они раскололи их другим камнем. Получилось много острых осколков. Угль отобрал покрупнее и поострее и бросил их на отрезанный кусок парусины, а потом связал его концами и перекинул через плечо. Арн взял в одну руку кусок мелкозернистого гранита, в другую — второй кусок парусины. Но им надо было еще захватить по дороге оставшийся тростник. Они сложили его на одеяло Арна, сверху положили одеяло с камнями, топор и копье, взялись за углы и таким образом, как на носилках, доставили все домой, к четырем дубкам и костру.
Глава 7
Приближалась ночь, и в воздухе чувствовалась легкая прохлада. Мальчики усердно трудились. Взяв пучок тростника толщиной с канат, они вплетали его в решетку из прутьев орешника. Начали они снизу и шли вверх, стараясь плотнее прижимать пучки один к другому, чтобы стена могла стать надежной защитой от дождя и ветра. Угль нарочно начал с западной стены, потому что ветры чаще всего дули с запада.
Работа шла споро. Высота стенки достигала им уже до колен, а тростника еще осталась порядочная куча. Угль встал и потянулся, расправляя занемевшую от согнутого положения спину, а потом пошел подложить дров в костер.
— Тс-с! — прошептал он вдруг и добавил вполголоса: — Дай-ка мне копье.
Арн повернул голову и взглянул на него вопросительно.
— Дай копье! — повторил Угль. — Живее!
Арп осторожно встал, поднял копье, лежавшее возле кучи тростника, и, опасливо озираясь, на цыпочках пошел к Углю. Что он такое увидел? Уж не вернулся ли чужой корабль?
Угль стоял неподвижно и как будто прислушивался. Когда Арн приблизился к нему, он, не оборачиваясь, протянул руку и взял копье.
— Тише, — шепнул он. — Слышишь?
Арн тоже застыл на месте и прислушался. При мысли о свирепых чужих воинах его мороз продрал по коже, Но зачем им возвращаться? Все ведь сожжено и разрушено.
Вначале он слышал только стук собственного сердца да звон в ушах. Но вот он различил слабое шуршание. Снова тишина, и снова шуршание, и тут вдруг в стороне раздался глубокий, нежный свист черного дрозда, который все заглушил. Пение птицы звучало красиво и чуть печально, но Арна только зло разобрало. Заткнулась бы лучше, из-за нее ничего не слышно! Хотя ему было холодно, его прошиб пот. Он вспомнил про топор, по не решился двинуться с места.
Взглянув на Угля, он с удивлением обнаружил, что тот вроде ничуть не испуган и даже не взволнован. Просто стоит и прислушивается, сосредоточенно глядя прямо перед собой.
— Что там такое? — шепотом спросил Арн.
— Тс-с! — шепнул Угль и предостерегающе поднял руку.
Сделав несколько шагов вперед, он опустился на колени, и Арн тоже невольно пригнулся.
Черный дрозд на минуту умолк, и Арп теперь уже отчетливо услышал шуршание. Оно приближалось, но шагов слышно не было, только все более явственно шуршали сухие палые листья.
И вдруг Угль вскинул руку с копьем. Но копье он держал не так, как если бы хотел его метнуть. Скорее похоже было, что он нацелился им ударить.
И он действительно резко ударил куда-то в траву.
Потом еще и еще раз! Наконец он спокойно поднялся на ноги.
Арн бросился к нему:
— Что это?
— Наш завтрашний обед. — Угль засмеялся, указывая копьем.
Арн посмотрел. В траве лежал еж.
— Уф! — Арн вытер пот со лба, чувствуя, как расслабляются все мускулы. — А я уж… это… Разве ежей едят?
— Все можно есть, когда голод одолеет, — ответил Угль. — Побудешь рабом, так и это узнаешь. А у ежа, между прочим, мясо довольно вкусное.
Угль наклонился, подсунул руку ежу под брюшко, чтобы не уколоться, и понес его к костру.
— Давай еще немножко поплетем, — предложил Арн. — А то тростник высохнет и перестанет гнуться, тогда с ним будет труднее.
Угль кивнул и бросил на Арна одобрительный взгляд. Может, парень не такой уж дурной и беспомощный, как ему показалось. Конечно, он здорово перетрусил из-за этого ежа — он даже чуть не проговорился, но откуда ему было знать, для чего понадобилось копье. И он хорошо поработал, когда они резали тростник. А теперь вот предлагает доплести стенку. Может, они еще поладят.
Угль вдруг почувствовал, что смертельно устал. Такая ужасная была ночь и такой тяжелый день. Опустившись на колени, он принялся вплетать тростник между прутьями орешника.
Когда тростника осталось чуть больше, чем нужно для подстилки, Угль взял кусок гранита, который они принесли с берега, и сел на траву точить копье. Возни с ним будет немало, потому что оно основательно проржавело.
Арн продолжал заплетать стенку. Она доходила ему уже чуть ли не до пояса. Под конец он уложил оставшийся тростник двумя кучками у самой стены, тщательно разровнял их и бросил сверху по куску парусины. Только после этого он подошел и сел рядом с Углем.
Они долго сидели молча. Разделявшее их расстояние было по-прежнему столь велико, что просто так взять и начать разговор казалось немыслимым. На смену летнему вечеру скоро должна была прийти ночь, но было светло, и черный дрозд все еще пел свою песню. Нагревшаяся за день земля парила, и от этого воздух стал влажным и чуточку прохладным. Арна пробирала дрожь, и в конце концов он принес свое парусиновое одеяло. Усевшись поближе к костру, он закутался в парусину и опять стал смотреть, как Угль точит копье.
Все-таки этот раб начинал внушать ему уважение. До сегодняшнего дня Арн был уверен, что рабы способны лишь выполнять, что им велят. Но Угль весь день действовал самостоятельно. И весь день тяжко трудился. Да и сейчас продолжает трудиться.
Чувствуя, как болят у него все мышцы, Арн с содроганием думал, что же будет завтра, когда он проснется. А ведь он работал гораздо меньше, чем этот раб.
— Ты не устал? — спросил он наконец.
Угль взглянул на него удивленно:
— Устал. Просто до смерти!
— Что же ты не бросишь работу?
— Рабу положено работать, как бы он ни устал.
Угль отвечал совершенно спокойно, продолжая точить наконечник копья.
— Но тебя же никто не заставляет возиться с этим сейчас, — допытывался Арн.
— А он? — Угль показал на ежа.
— Что «он»? — Арн ничего не понимал.
— Нужно его выпотрошить, а то он к завтрашнему дню протухнет. Поэтому я должен заточить наконечник, чтобы было чем вспороть ему брюхо.
Ну конечно, все правильно. Арн был вынужден снова признать свое поражение. Сам-то он об этом не подумал.
— А как же иголки? — спросил он. — Не станем же мы есть его вместе с иголками?
— Это-то как раз самое простое. Завтра ты все увидишь.
Угль провел по лезвию большим пальцем и, похоже, остался доволен.
— Слушай, у нас тут торчит пенек. Может, ты обложишь его раскаленными углями из костра, пока я буду чистить этого зверя, — попросил он Арна. — Пенек за ночь сгорит, а нам будет теплее спать.
Арн встал и огляделся по сторонам, отыскал топор-тесло и, орудуя им, как лопатой, натаскал из костра головешек и уложил вокруг пня.
Угль тем временем разрезал ежу брюшко, вынул внутренности и дочиста выскреб его изнутри. Работа у него спорилась, она ведь была ему не внове.
Расправившись с ежом, он повесил тушку на дубовый сук.
— Вообще-то надо бы его как следует промыть, да неохота тащиться к фьорду или роднику, до того умаялся.
И он упал на свое тростниковое ложе и завернулся в парусину. Арн все тем же топором подгреб золу вокруг обоих костров, присыпал угли, чтоб огонь за ночь не потух, и тоже лег.
Сонным голосом Угль пробормотал:
— Знаешь, а ведь ты первый, кто меня спросил, не устал ли я, за те пять лет, что я был рабом!
Арн был ошарашен и не сразу нашелся, что ответить.
— Первый? — переспросил он наконец.
Но Угль уже спал.
А Арн лежал и думал. Что же такое сказал ему Угль? Что-то очень важное, но что именно? Какие-то слова, которые его поразили.
Ах да, вот какие слова: «…за те пять лет, что я был рабом». Но Углю ведь, наверно, уже четырнадцать, как и ему. Или, может, пятнадцать. А как же первые девять или десять лет?
Что же, рабами люди становятся, а не родятся? И, значит, его мать и сестра…
Ему непременно нужно в этом всем разобраться.
В конце концов Арн забылся беспокойным сном. За какие-то сутки привычный ему мир треснул по всем швам.
Глава 8
Проснулся Арн оттого, что солнечный свет бил ему в глаза. И, по-видимому, уже давно. Во всяком случае, солнце стояло уже довольно высоко в небе.
Арн потянулся и невольно охнул. Все тело у него болело. Он с досадой вспомнил про тростник, про илистую топь и ужаснулся при мысли о том, что опять чуть ли не целый день уйдет у них на резку тростника. Вчера он ни за что не хотел отстать от Угля, хоть это было трудно. Но что будет сегодня? Как бы не пришлось ему все же сдаться.
Угль… Арн лежал, раздумывая обо всем, что произошло за короткое время с момента внезапного нападения на их селение и до вчерашнего вечера, когда он на ночь присыпал костры золой. Впечатлений было столько, что у него все перемешалось в голове, но о чем бы он ни вспоминал, в центре всякий раз оказывался Угль. Похоже, что ему, несмотря ни на что, все-таки посчастливилось. И счастье его в том, что у него есть этот раб. Раб?
На память пришли вчерашние мысли, вызванные словами Угля: «…за те пять лет, что я был рабом».
Надо будет его порасспросить. Как-нибудь при случае.
А Угль все спал, измотанный вчерашним многотрудным днем и предыдущей бессонной ночью. Арн ему сочувствовал, но все же не мог удержаться от искушения его разбудить. Так неохота сидеть одному!
Перевернувшись на живот, Арн взял сломанную метелку тростника и кончиком ее осторожно провел по верхней губе Угля. Тот, не просыпаясь, досадливо отмахнулся.
Арн продолжал его щекотать, и в конце концов он пробудился, вялый, совсем не похожий на того деятельного и неутомимого Угля, каким Арн узнал его вчера. Он лениво потянулся, потер кулаками глаза. Потом прокашлялся и сплюнул. Судя по его виду, у него нигде ничего не болело. Просто он расслаб со сна.
— Доброе утро, — с улыбкой сказал Арн.
— Здорово, — буркнул Угль и зевнул во весь рот.
— Как тебе спалось в новом доме?
— Ничего. — Угль покрутил головой, стряхивая с себя остатки сна. — Я бы и еще повалялся. Да, кажется, уже поздновато, пора и честь знать, — сказал он, взглянув на солнце, ярко сиявшее над фьордом.
— Да, — сказал Арн. — Денек у нас будет — скучать не придется. Но только для начала неплохо бы поесть.
— Верно говоришь. И попить. У меня внутри все пересохло. Давай пожуем мяса, а потом сбегаем к роднику. Заодно и голову окунем. А то я все никак не проснусь.
— Давай! — Арн вскочил, принес кусок горелого мяса и вонзил в него зубы.
Это был самый длинный разговор из всех, какие они вели между собой. За ночь словно частично рухнула та стена, которая их разделяла и мешала нормально общаться друг с другом.
Угль неторопливо встал со своей подстилки и подошел к Арну.
— На, держи! И грызи на здоровье, — сказал Арн с полным ртом, бросая Углю окорок.
Тот поскреб копьем горелую корку, оторвал зубами хороший кус и попробовал его разжевать.
— Ну нет, — сказал он, — натощак такое не полезет, слюней не хватит. Пошли к роднику. Надо его немножко размочить.
— Ага, пошли. А то у меня уже челюсти заболели. Надо нам раздобыть какой-нибудь другой еды.
— Неплохо бы, — согласился Угль. — А эти окорока припрячем на черный день, когда совсем ничего не будет. Я уверен, что они не испортятся, таким лакомством мясные мухи и те не соблазнятся. Но на всякий случай можно завернуть их в листья белокопытника. Возле родника его много, надо прихватить на обратном пути.
— Вот если б еще прихватить с собой водички, — сказал Арн. — А то надоест таскаться туда и обратно каждый раз, как захочешь пить.
— Да. Жаль, что там нет деревьев, а то бы я обязательно построил хижину возле воды. Но, может, нам удастся раскопать на пожарище какой-нибудь горшок или кувшин?
— Это было бы здорово, — сказал Арн. — Но представляешь, как мы вывозимся, когда будем рыться во всех этих угольях.
— Наплевать, — сказал Угль. — Зря меня, что ли, прозвали Углем? Зато, если мы найдем горшок, нам и с едой будет легче: всегда можно будет что-нибудь сварить. Я умею готовить вкусную похлебку из зелени и всяких кореньев. Не каждый ведь день нам будет попадаться по ежу.
За разговорами они незаметно дошли до родника, бросились на землю и с жадностью принялись пить, Потом Угль окунул в воду голову и, отфыркиваясь, как лошадь, умыл лицо.
— Ух! — сказал он, вытащив наконец голову из родника и выпустив изо рта струйку воды. — Вот теперь я проснулся. Теперь и поесть можно.
Он отодрал зубами кусок окорока и окунул его в воду. Потом улегся на траву и стал жевать. Арн последовал его примеру. Так они и лежали, молча жуя жесткое мясо.
— Слушай, ты мидий любишь? — спросил Угль немного погодя.
— Мидий? Нет уж, спасибо! Ну их.
— А ты пробовал?
— Не пробовал, но я же их видел. На дне фьорда. А иногда мы разбивали их камнями и смотрели.
— Ну, раз не пробовал, откуда же ты знаешь, любишь ты их или нет? Мидий можно и варить и жарить. И добывать их легко. А главное, их можно есть прямо сырыми.
— Сырыми? Но ведь они живые?
— Само собой, — ухмыльнулся Угль. — Живые, пока их не съешь. А еда, между прочим, очень хорошая. И вкусная. Найти бы нам глиняный горшок, я из них такой суп сварю — язык проглотишь. А неприятно тебе на них смотреть, так можешь на первых порах есть с закрытыми глазами.
— Ну уж нет! Не уговаривай, я все равно их в рот не возьму, — решительно заявил Арн.
— Еще как возьмешь, — сказал Угль. — Погоди, вот проголодаешься, за обе щеки уписывать будешь. Ты ведь и ежей никогда не пробовал, а сегодня у нас на обед еж.
— А как же ты все-таки избавишься от иголок? — спросил Арн. — Есть с иголками я не согласен.
— Потерпи, скоро увидишь, — поддразнил его Угль. — Если рассказать, ты не поверишь, до того это просто. Но только сперва ты чуток попачкаешься — нам понадобится здоровый ком глины. Знаешь яму, где девушки копали глину для кувшинов? Вот оттуда и возьмем… Ну ладно, пора приниматься за дела. Нас же еще хижина ждет, надо ее поскорее достраивать. Но сначала давай нарвем листьев белокопытника.