Иногда все идет по плану, иногда не по плану. У нас все пошло просто наперекосяк. Мы с Мелином собирались осмотреть все корабли в гавани и выбрать такой, который попроще захватить. Беда в том, что там находился всего один корабль, если не считать крохотных рыболовных суденышек.
Что хуже — я с первого взгляда узнал его, даже при слабом лунном свете. Это был небольшой гладкопалубный трехмачтовик, наименьший из кораблей испанского флота, приходивших в нашу бухту, чтобы передать нам приказ покинуть остров. Не знаю, узнал ли его Мелин. Возможно, узнал. Тем не менее он направился к нему.
Мы двинулись следом — семеро мужчин в самой маленькой пироге в нашей флотилии. Мы планировали дождаться, когда бойцы поднимутся на палубу и разберутся с командой, но в конечном счете ждать не стали. Мелин и его люди перелезли через планшир, раздались два-три выстрела, и мы взобрались на борт.
Двое парней, которым я поручил заняться якорными канатами, побежали на нос и перерезали там канат. Мне пришлось заняться кормовым канатом, и я дважды отвлекался от дела и вступал в схватку, прежде чем перепилил его. Кинжал у меня был острый, даже очень. Но попробуйте перерезать толстую просмоленную веревку хорошим острым ножом — и посмотрим, как у вас получится.
Что хуже всего — тогда царил такой штиль, что даже пламя свечи не колебалось бы в недвижном воздухе. Мои ребята поставили фок и грот, но ветра, чтобы наполнить паруса, не было.
Удалось ли нам осуществить задуманное? Удалось, черт возьми! Нас спасли два обстоятельства. Во-первых, судовая команда не была вооружена. Почему так случилось, мне впоследствии объяснил один парень, прежде служивший во французском флоте, а еще позже — капитан Берт, служивший в британском флоте. Офицеры обоих флотов так боялись собственных подчиненных, что держали все оружие под замком и выдавали только в случае необходимости.
Испанцы тоже боялись своих подчиненных — даже больше, чем нас. Почти все солдаты сошли на берег, и часть матросов тоже. Единственными на борту, кто имел при себе оружие, были офицеры и пара солдат. Как-то отец сказал мне, Что хороший адвокат — это такой адвокат, который тебя боится больше, чем полицейских, и мне кажется, что морскому офицеру, который боится своих подчиненных больше, чем врагов, следует вернуться на родину и поступить в юридический колледж. Испанские матросы яростно сражались, но лишь кофель-нагелями, ганшпугами и тому подобными предметами. А у нас были мушкеты и ножи.
Во-вторых, тогда по милости Божьей был отлив, и, как только я перерезал второй якорный канат, нас стало уносить из гавани в открытое море. Мы напрочь упустили из виду отлив, хотя о нем следовало подумать в первую очередь. Здесь нам помог святой Бертран, надежный парень.
Не обошлось и без грустных моментов. Мелин получил сильный удар по голове и не приходил в сознание. Мы усердно заботились о нем, пока он не испустил дух, что произошло через четыре или пять дней. А может, через неделю. Время тогда тянулось мучительно долго.
Я был правой рукой Мелина, и все это знали. Я принял на себя командование, как в свое время сделал на «Новом ковчеге», только теперь чувствовал себя гораздо увереннее. Моряков у нас было мало, и я единственный на борту знал навигацкое дело. Я взял курс на Гваделупский пролив, поскольку ветер благоприятствовал, и решил, что нам следует некоторое время держаться подальше от Испаньолы. Я также думал, что вот, теперь у нас есть испанский военный корабль, — так почему бы мне не вернуть часть своих денег?
Ибо у нас действительно был настоящий военный корабль, пусть и маленький. С нашими десятью пушками на борту мы ни в коем случае не собирались вступать в бой с каким-нибудь галеоном. Но за исключением галеона, мало какие суда смогли бы противостоять нам. Назывался наш трехмачтовик «Магдалена». Имя мне понравилось, и я не стал его менять.
Там находилось всего пять испанцев: четверо мужчин и один мальчишка. На рассвете следующего дня я приказал вывести пленных на палубу и обратился к ним на испанском. Я сказал примерно следующее:
— Нам не особо нравится испанский король и любые его подданные, и если бы я прислушался к своей команде, как мне следовало сделать, вы бы сейчас сладко спали на дне морском. Это было бы убийством, а я не нахожу большого удовольствия в убийствах, но и не слишком их порицаю. Я вижу одного раненого. Еще раненые есть?
Еще один мужчина медленно выступил вперед:
— Я, сеньор.
Он был ранен (вероятно, мушкетной пулей) в правую руку, которую перевязал лоскутом ткани и сейчас поддерживал левой рукой.
— Ладно, ты выходишь из игры. Как и второй раненый. Остаются трое. Если кто-нибудь из вас троих желает присоединиться к нам, мы вас возьмем. Желающие подойдите ко мне. Встаньте рядом.
Подошел один только мальчишка. Я сказал то, что сказал, поскольку знал: большинство моих людей сведущи в мореплавании не лучше священника, который разрешил мне пользоваться гитарой своего отца. Я надеялся заполучить двух настоящих матросов в команду, понимая, что они нам очень понадобятся.
— Хорошо, один есть. Присоединитесь к нам — и вы станете полноправными членами нашей команды. Никто не будет шпынять вас за то, что вы испанцы. Всю добычу — все добро, какое мы найдем на борту этого корабля, к примеру, — мы будем делить между собой по закону Берегового братства. Вы получите полную вашу долю, как вон тот парень, Клеман. Ну что, согласны?
Вид у них был испуганный, но они помотали головой, оба. Мальчишка прошептал:
— Мне надо поговорить с вами наедине.
Я чуть заметно кивнул, предположив, что на борту спрятаны сокровища и он знает, где именно.
— Ладно, — громко сказал я, — вы четверо возьмете судовую шлюпку. Испаньола находится там. — Я указал рукой на горизонт за кормой. — Налегайте на весла посильнее — и, возможно, вы доплывете до нее. А возможно, вас подберет какой-нибудь корабль.
Мы посадили всех четверых в шлюпку, и я велел мальчишке принести им немного галет, рассудив, что он наверняка знает, где они хранятся. Он принес также бутылку воды. Передавая мне галеты и бутылку, мальчишка прошептал:
— Мне надо поговорить с тобой, Крисофоро.
Я снова кивнул, приказал спустить шлюпку на воду и сказал четырем мужчинам, сидевшим в ней:
— Капитан Крис сохранил вам жизнь. Расскажете об этом своим соотечественникам, коли доберетесь до острова.
Глава 10
ОН ОКАЗАЛСЯ ЖЕНЩИНОЙ
Потом мы с мальчишкой прошли в капитанскую каюту взглянуть на Мелина. Я решил поговорить там с мальчишкой без свидетелей, а потом поручить ему ухаживать за Мелином. Прежде за ним ухаживал в основном я и в силу своей занятости не успевал делать все как следует. С этого я и начал.
— Я представился тем парням капитаном, но настоящий капитан — он, — сказал я. — Его ударили по голове, и с тех пор он не приходит в сознание. Я пытался напоить его, но не смог. Может, у тебя получится, попробуй. Не отходи от него, содержи его в тепле и чистоте. Больше ты ничего не можешь сделать. Откуда ты знаешь мое имя?
— Думаю, он умрет, — проговорил мальчик столь мягким, мелодичным голосом, что я сразу должен был догадаться.
Я не догадался, скажу вам честно. Я вообще не собираюсь лгать вам. Я много лгал в своей жизни, главным образом — по необходимости. Но никогда не находил в лжи удовольствия и лгать не привык. Я не раз встречал людей, для которых лгать так же естественно, как дышать. Может, это хорошо, по крайней мере для них. Но я никогда не хотел стать таким.
— Ты — капитан, — сказал мальчик.
Во всяком случае, тогда я по-прежнему считал, что разговариваю с мальчиком.
— Я исполняющий обязанности капитана, — сказал я. — А он — настоящий капитан, и мы при первой же возможности покажем его врачу.
— Мне так и казалось, что ты будешь капитаном, когда я тебя найду.
После этих слов я на минуту задумался, а потом спросил:
— Мы с тобой встречались в Порт-Рояле, верно? Иначе почему мы говорим по-испански?
Она рассмеялась, и у меня отвисла челюсть.
— Смех выдает меня, я знаю. Я смеюсь впервые со дня, когда надела мужское платье. Не хочешь снять с меня рубашку?
Я не ответил, просто подался вперед и стянул с нее матросскую шапку. Я ожидал, что по плечам у нее рассыплются густые длинные волосы, как в кино. Это был один из глупейших поступков в моей жизни. Ее длинные блестящие волосы были заплетены в косу — толстую черную косу, не достигавшую пояса. Многие моряки заплетают волосы в косу.
— Я не разденусь для тебя, пока не вымоюсь. Но разве ты забыл Корунью?
Полагаю, я задохнулся от удивления. Помню, мне потребовалась добрая минута, чтобы перевести дыхание.
— Эстрелита! Ты Эстрелита!
Она не ответила, просто поцеловала меня. Впоследствии я обычно называл ее Новия, что означает «любимая». Так я и буду называть ее здесь.
* * *
Когда мы закончили целоваться, я оставил Новию в каюте с Мелином и вышел на палубу. Приморские жители тратят многие галлоны пресной воды, чтобы целиком вымыться, литров двадцать или тридцать. На самом деле можно обойтись малым количеством воды, какого достаточно, чтобы дважды наполнить тазик, а в капитанской каюте было полно воды — и имелись мыло, губка и все такое прочее. Я показал Новии, где что находится, и услышал, как она закладывает засовом дверь за мной.
Как я уже говорил, у нас на борту было мало настоящих моряков. Кроме меня, морское дело хорошо знали всего трое — мужчины, сидевшие в моей пироге при захвате «Магдалены». Я собрал всех троих, спросил у каждого возраст и назначил самого старшего первым помощником капитана. Следующего по старшинству я назначил вторым помощником, а самого младшего — третьим. Мой второй помощник не умел ни читать, ни писать, и я приставил к нему подручного для ведения записей в судовом журнале во время вахты. Я сказал подручному и остальным троим, что теперь он старшина-рулевой и что второй помощник — парень по имени Жарден — научит его обращаться со штурвалом. Старшина-рулевой должен уметь обращаться со штурвалом.
Потом я велел всем сесть и сказал:
— Наш корабль гораздо тихоходнее, чем кажется с виду. Почему мы не развиваем приличную скорость?
Мы все сошлись во мнении, что, вероятно, у него заросло днище.
— Ладно. Как мне представляется, у нас есть два варианта действий. Мы можем направиться в Порт-Рояль или еще какой-нибудь портовый город, поставить корабль в сухой док и нанять рабочих, чтобы они очистили и заново просмолили днище. Но тут возникают две проблемы. Во-первых, у нас нет денег, а во-вторых, мы рискуем лишиться половины команды, пока «Магдалену» очищают и смолят. Кто-нибудь хочет возразить?
Никто не хотел — во всяком случае, не горел желанием.
— Мы можем привести «Магдалену» в порядок после того, как ограбим несколько испанских кораблей. Это было бы здорово. Заплатим команде кучу денег — и ребята будут весело гулять на берегу, не пытаясь наняться на другое судно. И мы сможем также заплатить за работы на корабле. Или захватим какой-нибудь приглянувшийся нам корабль с чистым днищем, хотя я не уверен, что у нас получится: ведь для того, чтобы захватить корабль, нужно сперва найти и догнать его, а следовательно, нам понадобится быстроходное судно.
— Мы можем сами очистить и просмолить днище, капитан, — подал голос Ромбо, мой старший помощник. — У нас полно людей.
Едва он сказал это, я понял, что не ошибся в выборе.
— Именно к этому я и клоню, — кивнул я. — Кто-нибудь из вас когда-нибудь занимался этим делом? Я — нет.
Все остальные тоже ответили отрицательно. Мы принялись обсуждать возможные способы очистки и просмолки днища и через час придумали толковый план.
* * *
Ночью мы с Новией оставались не совсем наедине; в каюте также находился Мелин, но он не мог видеть и слышать нас. Она открыла все окна, и легкий ветерок приносил аромат цветов с какого-то далекого острова. Я задул фонарь — света луны и звезд нам вполне хватало. Мы поцеловались, наверное, тысячу раз, но я почти не помню, о чем мы говорили. Помню, Новия сказала, что у меня, вероятно, было много женщин, и я сказал правду: что она у меня первая. Она назвала меня лжецом, но в шутку.
Она спала с мужчиной до меня, но только с одним.
— Когда-то я любила его. А сейчас ненавижу. Я бы убила его, Крисофоро, но я боялась. Я была страшной трусихой, когда уходила от него.
И еще она сказала:
— Мне не нужна одежда, когда я с тобой наедине.
Это было не совсем то, что говорила мне воображаемая девушка на воображаемой исповеди, но довольно близко.
* * *
Я не помню, сколько дней прошло — может, день, может, два или три. Помню только, что я стоял у кормового поручня и слушал наставления Жардена, обучавшего старшину-рулевого обращению со штурвалом, когда один из парней подошел ко мне и сказал, что мальчик в каюте хочет меня видеть. Я кивнул, спустился в каюту и узнал, что Мелин умер.
Мы похоронили его на закате, зашив в лишнюю парусиновую койку, утяжеленную ядром. Возможно, мне не стоит упоминать об этом здесь, но мы никогда никого не заставляли «ходить по доске». Я и не знал, что пираты так поступают, хотя был пиратом. Однако зашитого в парусиновую койку Мелина мы положили на доску и по окончании погребальной службы (команда пропела пару французских церковных гимнов, а я прочитал «Отче наш» и «Аве Мария» на латыни) шестеро мужчин подняли доску, один конец немного вынесли за борт, а другой приподняли — и Мелин соскользнул ногами вперед в Карибское море. Я никогда не забуду, как перегнулся через фальшборт и смотрел, как вода поглощает тело — сначала прозрачная, потом голубая, потом синяя, которая становилась все темнее и темнее, пока наконец Мелин не исчез из виду. Однажды я тоже умру, и тогда мне показалось, будто я наблюдаю за собственным погружением на дно морское. Есть могилы хуже той, что досталась бедному Мелину, и таких очень много.
Но могил лучше нет. Ни одной. Да покоится он с миром в ожидании Судного дня. Да обретет он вечный покой милостью Божьей, вот молитва его друга.
Мелин был нормандцем, высоким и сильным, почти белокурым. Немногим старше меня тогдашнего. Он улыбался обаятельной улыбкой, которую хотелось заслужить, и умел на разные лады менять голос, который порой звучал дружески и доверительно, а иногда зычно и грозно, словно громкоговорители на полицейских вертолетах. Он был метким стрелком и отличным охотником-следопытом и часто рассказывал о своих матери и сестре, когда мы, досыта наевшись и выпив немного вина, сидели у костра. Больше я ничего о нем не знаю. Даже не знаю его имени.
Когда погребальная служба закончилась, я сказал команде, что, по обычаю Берегового братства, мы выберем нового капитана голосованием. С выборами мы подождем до утра, чтобы все могли хорошенько подумать.
Как только я сказал это, голос подал парень по имени Янси. Он потребовал провести выборы прямо сейчас и хотел, чтобы все проголосовали за него. Нет, сказал я, так не пойдет. Сейчас мы должны думать о Мелине, и всем нам нужно немного времени, чтобы решить, кто лучше всех подходит на роль капитана.
Он начал спорить, но я велел ему заткнуться — или я сам заткну его.
Здесь мне трудно оставаться до конца честным. На самом деле я не хотел быть капитаном — во всяком случае, не рвался. Слишком большая ответственность. Если бы не одно обстоятельство, я бы легко уступил Янси или согласился провести голосование сегодня же, как он требовал.
Правда же такова: мне хотелось провести ночь наедине с Новией, которая рисовала на бумаге мои портреты, пока ждала меня в капитанской каюте. К тому времени мы уже не раз занимались любовью, но для меня это по-прежнему было внове, и мне не терпелось снова лечь с ней. А поскольку для этого нам нужна была капитанская каюта или каюта одного из помощников, рисковать сегодня я не хотел. Поэтому я сказал Янси, что до утра ждать недолго. Он меня, похоже, недолюбливал и уж точно остался недоволен таким моим решением. Тем не менее я настоял на своем.