Волны были довольно сильны, но Медж не колебался; он ждал только удобного случая, чтобы войти в устье.
— Посторонись, братцы! — крикнул он. Как раз в это мгновение налетел вал; я боялся, что мать и Эдит, в лучшем случае, промокнут до костей; однако нам удалось уклониться, и в следующую минуту мы были во внутренних, спокойных водах.
Вскоре мы увидели каменистый мыс на северной стороне, на вершине которого росли зеленая трава и несколько деревьев. Тут было удобно сойти, и мы впервые ступили на австралийский берег.
ГЛАВА VII
Осматриваем место для своего лагеря. — Взбираемся на вершину утеса. — Возвращаемся на бриг. — Бесплодные попытки сдвинуть его. — Провиант свезен на сушу. — Посещение туземца с семьей. — Падди знакомится с Пуллинго. — Постройка плота. — Буря. — Бриг разлетается в щепы. — Недовольство экипажа. — Я спасаю Меджа от змеи. — Крейсировка лодок для поисков потерянного груза. — Находка бочонка с зерном. — Постройка дома. — Штурман и часть экипажа отправляются на баркасе в Сидней. — Работа на берегу. — Катание по морю с Эдит. — Эдит делается дурно. — Буря. — Счастливое избавление от опасности.
Место, где мы сошли на сушу, было удачно выбрано. Места для палаток было так много, что можно было бы выстроить целую деревню под тенью деревьев, хотя тень эта благодаря тому, что листья росли краями и вверх и вниз, была слабая. Мыс соединялся с материком узкой полосой, которую легко было защитить в случае нападения туземцев; на верхнем конце полосы находилась удобная гавань. Утесы, тянувшиеся вдоль морского берега и, очевидно, шедшие на некотором расстоянии вверх по реке, возвышались на недалеком расстоянии от отмели. Так как деревья росли на далеком расстоянии друг от друга, то враг не мог подойти незамеченным.
Как только мы сошли на берег, мать попросила Меджа осмотреть местность и, если он убедится, что вблизи нет туземцев, послать лодку обратно. Брига от нас не было видно из-за манговых деревьев, росших на северной стороне устья реки.
— Лучше всего взобраться на вершину утеса; оттуда будет хорошо видна вся местность, — ответил Медж.
Я попросил его взять меня с собой; он отдал распоряжение снести на берег припасы, и мы отправились.
Дойдя до подножия утесов, мы увидели, что взобраться на них нелегко; над тем местом, где мы пристали, они возвышались почти перпендикулярно. К западу утесы раздвигались, но мы нашли местечко, откуда можно было взобраться, цепляясь за кусты, подымавшиеся из расщелин утесов. Мы начали подыматься, не думая о трудностях и об опасности сломать себе шею.
Мы продолжали подыматься, то карабкаясь по камням, то хватаясь за кусты, пока не дошли до расщелины. В отдаленное время это, вероятно, был водный бассейн; в настоящее же время поверхность представляла собой ряд песчаных холмов, расположенных уступами. Мы дошли до высшей точки этой местности.
Медж предусмотрительно взял с собой телескоп и, таким образом, мог осмотреть местность на большом расстоянии. Прежде всего мы взглянули в сторону брига, находившегося на расстоянии около полутора миль к северо-востоку. Бриг был в том же положении, в каком мы оставили его; лодка находилась тут же; насколько мы могли видеть, для снятия брига ничего не было сделано.
— Сомневаюсь, чтобы его можно было сдвинуть; а если и удастся снять с камней, то вряд ли он продержится настолько, чтобы его можно было привести в гавань, — со вздохом сказал Медж. — Помочь нельзя; мы должны быть благодарны и за то, что живыми добрались до берега и можем надеяться, что проберемся со временем в какое-нибудь поселение.
— Боюсь, что отец будет страшно огорчен потерей брига и имущества даже в том случае, если нам удастся свезти провиант и часть груза на берег, — заметил я.
— Он был бы более огорчен, если бы ваша мать, сестра и вы, мальчики, лишились жизни или вам пришлось бы долго носиться по воде в лодках, а ведь это могло быть, если бы мы не подошли так близко к берегу, — ответил Медж. — Я опять скажу: будем благодарны за оказанные нам милости и воспользуемся, насколько возможно лучше, нашим положением.
Медж перевел телескоп от береговой линии к северу, во внутренность страны. Я в это время смотрел вниз, на наш отряд под утесом, деятельно занятый переноской вещей с лодки к месту, выбранному Меджем для палатки в центре маленького полуострова. Я убедился, что стрелы не могли достичь до этого места, так что если бы у местных туземцев оказалось оружие, они не могли бы осадить наш лагерь с вершины утеса. Таким образом, положение выбранного нами места оказывалось очень удачным.
Будущий наш лагерь находился в четверти мили от устья реки. Как я уже говорил, противоположный берег был гораздо ниже. Плоский и ровный у воды, с немногими разбросанными на нем песчаными холмами, он постепенно подымался и был покрыт жидкими деревьями. С нашей стороны, как и на южном берегу, возвышенность тянулась, насколько мог видеть глаз. Местность вообще показалась мне очень красивой.
— Я не вижу ни хижин, ни коттеджей, никаких признаков человека; странно, что такая плодородная местность остается необитаемой. Могу только предположить, что люди здесь живут или под землей, или в шалашах, которых я видел у жителей островов Южного океана, — может быть, я не разглядел их. Пожалуйста, Годфрей, возьмите телескоп и скажите, не увидите ли чего-нибудь.
Я исполнил желание Меджа, осмотрел все холмы и ложбины от севера до юга, но нигде не нашел ничего похожего на хижину. Во всяком случае, на некотором расстоянии мы могли идти беспрепятственно на поиски поселений.
Окончив обзор, мы прошли вдоль вершины утеса к западу и спустились немного дальше по более легкому пути, чем тот, которым подымались.
Медж дал отчет о наших наблюдениях моей матери, и она попросила его вернуться на бриг.
— Я не могу этого сделать, — ответил он, — так как обещал капитану, что останусь здесь охранять вас; хотя я думаю, что здесь нет туземцев, я не вполне уверен в этом, и я никогда не простил бы себе, если бы они пришли и напали на вас в то время, как я ушел бы отсюда вопреки полученному мной приказанию.
— Пустите меня с тремя матросами, — сказал я, — их будет достаточно для гребли на таком коротком расстоянии; а вы, Падди Дойль и мальчики могут удержать всяких дикарей до нашего возвращения.
Медж, видя желание моей матери, согласился; из лодки снесли все припасы на землю; матросы и я вскочили в нее, оттолкнулись от берега и направились к бригу.
К тому времени как мы приблизились к бригу, прилив достиг своей высшей точки. Отец рад был видеть меня и выслушать привезенные мной утешительные сведения.
У нас не было времени для разговоров, так как матросы употребляли все усилия, чтобы сдвинуть судно; но все было напрасно: судно не тронулось и на дюйм.
— Боюсь, сэр, что единственный шанс — это свезти груз на сушу или выбросить его в воду, — заметил штурман.
— Я пришел к тому же убеждению, — сказал отец, — но, если возможно, мы не бросим груза. Мы перевезем все, что можно, в лодках; а если погода будет хорошая, то построим еще плот; таким образом, я надеюсь спасти большую часть груза.
— Попробуем еще раз, сэр, — крикнули матросы, выказывая свое уважение к командиру и заботу о его благосостоянии, так как все сознавали, что от потери брига он пострадает больше всех. И они снова напрягли все силы, чтобы сдвинуть бриг.
— Все напрасно, — крикнул плотник снизу, — я думаю, что коралловый утес пробил обшивку; судна не сдвинуть и не заставить идти, если не освободить от груза и всего балласта.
Отец сошел вниз и, вернувшись, приказал штурману взять несколько матросов и нагрузить лодки, а сам с остальными стал делать плот. Как только обе лодки были нагружены, он велел мне вести четверку; сам же он хотел остаться на бриге, чтобы докончить постройку плота.
— Но отчего вы не предоставите это штурманам? — спросил я.
— Нет, Годфрей, — несколько сурово ответил он, — я намереваюсь последним покинуть судно. Как только лодки будут разгружены, пусть возвращаются сюда, если только мистер Медж не найдет необходимым удержать четверку. Передай ему мои слова и уговори мать, чтобы она не беспокоилась обо мне.
Мне оставалось только повиноваться; но я не мог не беспокоиться за него и не сомневался в беспокойстве матери, несмотря на слова отца, которые я должен был передать ей.
Я вскочил в четверку и велел матросам идти скорее, так как мне хотелось добраться до берега. Океан был довольно спокоен, и хотя наши лодки шли с тяжелым грузом, мы без труда перебрались через отмель, так как вода стояла высоко, и вскоре добрались до пристани.
Приближаясь к берегу, мы заметили три странные фигуры, стоявшие на дальнем конце косы и, по-видимому, наблюдавшие за действиями наших друзей. Фигуры были совершенно черные, без малейшего признака одежды, с шапками густых лохматых волос на головах.
У одной из фигур была густая борода, усы и бакенбарды; у двух — длинные копья в руках; третья, оказавшаяся женщиной, была безоружна.
Медж окрикнул нас.
— Не обращайте внимания на туземцев, — кричал он, — они тут стоят целых полчаса и не могут решить, кто мы такие. Лучше всего оставить их в покое; а потом, увидите, они подойдут и попытаются подружиться с нами.
Я сразу передал Меджу поручение отца. Он сказал, что нам нет никакой надобности оставаться, и приказал мне, как только лодки будут разгружены, сейчас же опять направиться к бригу.
— Мы с Падди Дойлем отлично справимся с нашими черными друзьями; гораздо важнее, чтобы лодки занялись перевозкой груза на берег, — заметил он. — Единственный мой совет — переезжайте мелкое место на плоту, когда будет прилив; это лучше, чем пробовать теперь. Еще надеюсь, что ваш отец приедет на берег, когда лодка в последний раз вернется сюда.
Моя мать повторила то же, умоляя отца не оставаться на бриге.
Экипаж быстро разгрузил лодки и сложил груз вместе с другими ранее привезенными вещами в центре лагеря.
Я заметил, что Падди Дойль вместо того, чтобы работать с нами, погрузился в наблюдения за туземцами; хотя он и делал вид, что не обращает внимания на них, но все время выкидывал странные штуки, рассчитанные на то, чтобы возбудить их любопытство, что ему и удалось. Один из дикарей приказал товарищам отойти дальше — вероятно, чтобы было безопаснее, подошел на несколько шагов ближе и стал пристально смотреть на нас. Хотя, по нашим понятиям, он не был красавцем, но, стоя неподвижно, словно статуя, со связкой пяти копий с острыми, блестящими, зазубренными концами в левой руке, он являлся образцом действительно красивого дикаря. Перо цапли, воткнутое в его густые волосы, было продето в ухо, широкий пояс поддерживал очень узкие штаны из меха двуутробки. За поясом был заткнут нож или кинжал из кости или камня; на спину закинут маленький каменный топор. Правая рука была постоянно наготове, чтобы кинуть в нас одно из копий. Его высокая фигура, замечательно пропорционально сложенная, указывала на большую ловкость и проворство.
Падди сделал вид, будто только что увидал его, подвинулся на несколько шагов вперед, снял шляпу и отвесил ему глубокий поклон. Хотя дикаря, наверно, никогда не приветствовали таким образом, он понял, по-видимому, что белый чужестранец желает познакомиться с ним, указал на себя и проговорил:
— Пуллинго.
— С добрым утром, мистер Пуллинго! Надеюсь, что вы совсем здоровы. А как поживают миссис Пуллинго, мистер Пуллинго и все остальные члены вашей семьи? — крикнул Падди.
Дикарь сказал несколько слов довольно музыкальным тоном голоса, но невозможно было понять их значение; точно так же оставалось неизвестным, означало ли слово «Пуллинго» его имя. Как бы то ни было, это прозвище навсегда осталось за ним.
— Вот именно, — сказал Падди, как будто поняв каждое слово дикаря. — А меня зовут Патрик Дойль; я и вот эти мои друзья прибыли сюда, чтобы провести несколько недель, а может быть и больше, в вашей стране. Мы надеемся иметь удовольствие поближе познакомиться с вами.
Тон голоса Падди и его жесты, очевидно, внушили доверие дикарю и показали ему, что у нас не было враждебных намерений. Еще несколько минут он и Дойль простояли, смотря друг на друга; потом дикарь стал медленно отступать, все время оборотясь лицом к нам, дошел до женщины и мальчика и начал разговаривать с ними. Потом все трое встали, и пошли к берегу реки и скрылись за утесом.
Я недолго оставался на берегу; как только лодки разгрузили, мы снова отправились к бригу. Плот был уже почти готов. Но так как в реке начинался отлив, то отец, по совету Меджа, решил не посылать его, а привязать на ночь к лодке. Лодки снова нагрузили и, пока не стемнело, они ходили к берегу и обратно.
Когда они уезжали в последний раз, отец очень неохотно согласился сойти на берег вместе с остальным экипажем.
— Я не побоялся бы остаться на бриге, — заметил он. — Я уверен, что он выдержит, хотя бы нам и не удалось снять его.
Мы перевезли на берег столько провизии, что при бережливости ее могло хватить на несколько месяцев; привезли также оружие, боевые запасы, большую часть одежды, как нашей, так и экипажа, постельное белье и немного домашней утвари; кухонные принадлежности, обеденный и чайный сервизы; ящик с плотничьими инструментами; несколько лопат, заступов и других сельскохозяйственных орудий; тюки с новой парусиной, паруса и разную мелочь. Вообще, мы могли быть довольны количеством спасенных вещей. Еще до наступления темноты мы успели раскинуть несколько палаток. Самая лучшая была приготовлена для матери и Эдит; для других между двумя деревьями протягивалась веревка, на нее накидывался парус, края которого с обеих сторон прикреплялись к земле деревянными колышками.
Отец призвал нескольких матросов и приказал им тотчас же скосить всю траву на косе и вокруг наших палаток.
— Я следую указанию капитана Кука, — заметил он. — Я помню, как ему и его людям едва удалось спастись от гибели, когда дикари во внезапном припадке гнева подожгли траву вокруг его лагеря, откуда только что успели убрать порох и более ценные предметы. Дикари здесь, может быть, будут хорошо относиться к нам; но доверять им нельзя, так как мы не знаем, что может оскорбить их.
До сих пор мы были так заняты, что успели поесть только сухарей и выпить немного вина. Теперь мы развели костер, поставили чайник и котел, чтобы сварить кое-что из привезенной нами провизии. Нанни дала нам молока к чаю; можно было надеяться, что молока у нас будет много, так как травы для Нанни было достаточно.
Отец, не доверяя туземцам, поставил двух часовых на косе и двух других на берегу на случай ночного нападения. Потом мы все разошлись по палаткам, и так как не спали в предыдущую ночь и очень устали от работы, то быстро уснули.
Не знаю, сколько прошло времени, когда я проснулся от страшного раската грома как раз над головой. Я поспешно выбежал из палатки и увидел отца, офицеров и многих из матросов. Дождь лил потоками, ветер с яростью нес воду на берег, заставлял сгибаться высокие деревья. Сначала я испугался, что они полетят на нас, но припомнил форму их листьев и скудную листву и сообразил, что эта опасность не угрожает нам. Как я был счастлив, что отец не остался на бриге! Без сомнения, он разлетится в щепы и весь груз погибнет.
Отец прежде всего подумал о спасении лодок, стоявших в бухте. Сделав это, он спокойно посоветовал всем, кто не сторожил, вернуться в палатки.
— За жизнь нам нечего бояться, — сказал он, — а что касается до брига, то до рассвета мы ничего не можем поделать. Если буря утихнет, и он еще будет держаться, мы отправимся туда; если же погода не изменится, то да будет воля Господня. Мы должны быть благодарны, что остались живы и спасли так много необходимых для нас вещей.
Я был в полусне и потому последовал совету отца, вернулся в палатку и заснул, несмотря на продолжавшуюся бурю.
День уже наступил, когда я проснулся; дождь перестал, но на небе еще ходили тучи. Матросы пробовали развести костер из сырого хвороста и набранных ими листьев, но развести огонь было трудно. Отец ушел с Меджем на вершину утеса, чтобы посмотреть на бриг; но, судя по громкому реву валов, разбивавшихся об отмель и вдоль берега, я не надеялся, чтобы они могли увидеть судно. Буря вскоре прошла, и солнце пробивалось среди туч, несшихся к югу. Я разбудил моих молодых товарищей. Они проспали бурю и очень удивились, увидя сырую землю и услышав громовой рев океана. Палатка матери, устроенная прочно, устояла против бури; впрочем, и другие не пострадали, так как для того, чтобы они были сорваны, нужно было бы вырвать колышки из земли.