Встречных кораблей нам не попадалось, а в последнюю ночь перед Кипром, на кровавом закате, Финн поджарил свежевыловленной рыбы на костерке поверх камней в днище, и мы расселись, скрестив ноги, и съели эту рыбу с густой просяной кашицей и водянистым пивом, приправленным выжимкой из лимонов: мы наловчились так делать, чтобы отбить мерзкий привкус пива, слишком долго колыхавшегося в бочонке. А еще лимоны не хуже морошки лечили дорожную хворь, ту самую, от которой тело покрывалось язвами, а зубы начинали шататься.
Все же мы скучали по вкусу морошки, и Арнор завел печальную песню, полную студеного тумана и молочной белизны северного моря, где лед крошит в песок могучие камни.
Затем разговор зашел о Кипре, Серкланде, рунном мече и наших побратимах. В который уже раз мы обсуждали одно и то же, вертели те же самые слова, как вертят в пальцах какие-нибудь диковинные монеты в надежде узнать, сколько они вправду стоят.
Радослав единственный знал многое о Кипре, ведь римляне совсем недавно отняли этот остров у арабов. Несколько лет два народа пытались ужиться вместе, но потом василевс изгнал арабов и предал мечу всех, кто не пожелал уплыть.
— Снова Локи нам пособляет, — угрюмо проворчал Финн. — Ладно, всех перебьем.
Что до Серкланда, там бывал, как выяснилось, только брат Иоанн. Из нас далее всех ходили Амунд и Оски — с Эйнаром они когда-то совершили набег на берег Омейядов и через Геркулесовы столпы, что мы зовем Норвасундом, вышли в Срединное море.
Но Серкланд, который у нас еще называют Йорсаландом, оставался для большинства неведомым краем. Я знал лишь, что именем своим этой край обязан серкам — белым рубахам, которые тамошние мужчины носили вместо пристойной одежды.
Другие слыхали истории новокрестившихся северян, что бывали в том краю и переплывали реку Иордан, вязали узлы в кустах на дальней стороне в доказательство того, что они истинные паломники во славу Белого Христа. В этих историях были ковры, летавшие по воздуху, превращение воды в вино или вино и рыба, которыми Христос накормил целое воинство.
Брат Иоанн поведал нам, что в Серкланде видимо-невидимо змей, что там жарко и что люди, которые правят в том краю, Аббасиды, — наихудшие среди язычников.
— Хуже, чем мы? — усмехнулся Квасир.
— Уж поверь, — строго сказал брат Иоанн. — Вас хоть можно убедить не грешить и признать истинного Бога, а эти арабы верят в своего Магомета и убивают, отвергая истинную веру.
— Убивают? Не умирают? — уточнил Сигват, и брат Иоанн скорбно кивнул.
— К вечному стыду добрых христиан, эти язычники владеют святыми местами.
— Я слыхал, — вмешался Радослав, — они не лезут на рожон против христиан, я слышал, хотя Миклагард объявил им войну. Они даже терпят иудеев, что и подавно удивительно, если вспомнить, каковы эти люди. Самим древним римлянам не удалось их полностью подчинить.
— Верно, — брат Иоанн вздохнул. — Omnia mutantor, et nos mutamur in illis. Времена меняются, и нам положено. — Финн одобрительно хмыкнул. — И нас тоже древние римляне покорить не смогли. Может, объединиться с этими иудеями и задать Старкаду жару? Если они вроде тех иудеев из Хазарии, бойцы из них неплохие, поверьте. Я помню Саркел.
— Проще добыть летучий ковер, — пробурчал Сигват, поглаживая по голове одного из своих воронов. Обе птицы настолько привыкли к людям, что стали почти ручными, а от таких польза невелика. И побратимы по-прежнему с опаской косились на Сигвата, с воронами на плечах, будто посланца Одина.
— Надеюсь, мы настигнем Старкада до того, как прибудем в Серкланд, — сказал я. Амунд меня поддержал: мол, он терпеть не может змей. Брат Иоанн похлопал его по плечу.
— Не тревожься из-за них, — изрек он, — ибо разве я не из той земли, откуда изгнал всех змей святой Патрик? Никакая змея не подползет к нам, учуяв мою поступь.
— В любом случае, — добавил Сигват, — у меня с собой олений рог.
Теперь уже брат Иоанн явно растерялся, и Сигват рассказал, что олень не может размножаться, покуда не проглотит змею, а потому охотится на них повсюду. А змеи, зная о том, убегают от оленей; выходит, олений рог от них убережет — можно просто соскрести с него стружки и бросить в огонь, и один только запах прикончит змей.
Брат Иоанн кивнул, и я оценил, как он воспринял новое знание — словно нашел на берегу перо невиданной доселе птицы или раковину. Другие служители Христа — тот же Мартин — осенили бы себя крестным знамением, отгоняя злых духов, и объявили бы Сигвата приспешником дьявола.
На следующий день пришлось бороться со встречным ветром, так что все мы изрядно вымотались, пока не завели «Волчок» в тихую гавань Ларнаки. Я настаивал вдобавок на осторожности и требовал, чтобы мы подкрались понезаметнее и были готовы в любое мгновение развернуться и уйти, если углядим кнорр Старкада.
Город раскинулся на холмах скопищем белых домиков и Христовых церквей, над которыми высилась крепость, а поверхность изогнутой полумесяцем бухты усеивали крошечные рыбацкие лодки, ярко разукрашенные, и у каждой на носу нарисован глаз — греческий знак против зла. А за городом виднелась местность, одинаковая для всех здешних островов: серый камень и сухая земля с редкими серо-зелеными кустами.
— Приятное местечко, — сказал Квасир, потирая руки и принюхиваясь: отчетливо пахло готовящейся едой. — Чую, тут есть чем промочить горло.
— С этим придется погодить, — Финн мотнул головой в сторону берега: там собрались местные, одновременно любопытствующие и напуганные. От крепости, по извилистой, как змея, дороге, к берегу спускалась вереница вооруженных мужчин с копьями, а возглавлял ее верховой на коне.
Побратимы переглянулись, взялись было за оружие, но я улыбнулся и указал на свернувшуюся клубочком кошку под растянутой на берегу рыболовной сетью.
— Сегодня тут никто не будет драться, — произнес я. Сигват усмехнулся и кивнул. Остальные явно озадачились, но Сигват вспомнил. На поле брани случается много чего. Но на этом поле никогда не увидишь кошку.
Я словно воочию увидел искаженное лихорадкой лицо Скарти, трясущегося всем телом в стене щитов под иззубренной стеной Саркела, услышал его голос, тихий, заплетающийся, снова узрел знак Одина — птицу, взмывшую над проливным дождем стрел и крови и севшую на кромку осадной башни.
Мгновения спустя стрела угодила Скарти в горло, и он замолчал навсегда, так что для него птица оказалась дурным предзнаменованием; быть может, он это знал.
Теперь хотелось верить, что он не ошибался в толковании знамений. Прикинем, успел ли Старкад добраться сюда и настропалить местных; или он отправил корабль с письмом, а сам предпочел двигаться дальше, в Серкланд, на поиски монаха. Молюсь Одину, чтобы он еще не скоро сообразил, как я его обманул: мне нужно время — лишить его этого сокровища, из-за которого он на нас ополчился.
Так или иначе, тут были солдаты, и местные расступались, пропуская их к берегу. Они выстроились двумя ровными рядами — подбитые кожаные доспехи, железные шлемы, круглые щиты и копья.
Командир выглядел грозно в своей броне — здесь ее называют пластинчатой — и великолепном шлеме, казалось, выточенном из кабаньих клыков и увенчанном длинным конским хвостом.
— Да их пустым мехом разогнать можно, — проворчал Финн и сплюнул за борт. — Тоже мне, вояки.
Он не преувеличивал: солдатами этих людей можно было именовать с большой натяжкой, явно торговый люд, натягивавший доспехи для устрашения чужаков или для какой-нибудь церемонии. Я испытал облегчение, но тут заметил еще одну компанию — кучку слуг и носилки вроде тех, что часто нам встречались в Великом Городе. Внезапно я осознал, что мои штаны едва прикрывают колени, а рубаха вся в грязных разводах и пропиталась морской солью и потом.
Носилки замерли, из них показалась величавая фигура в пышных белых одеждах. Мужчина, совсем лысый, разве что клочки седых волос торчат на висках, и гладко выбритый, если не считать тонкого клина на подбородке. Эта бородка и крупные уши делали старика похожим на козла, но командир приветствовал его уважительно.
Я велел Финну и прочим надеть кольчуги, чтобы спрятать под доспехами драную одежду. Потом сам скользнул в кольчугу, ощутив кожей прикосновение металла, и одолжил у Амунда штаны, а он забрал мои, скрывая срам, и встал позади остальных.
Я сошел на берег, окруженный мужчинами в кольчугах, гордо вскинув голову, как подобает ярлу. Солнце слепило глаза, волны разбивались о песок. Козлолицый шагнул мне навстречу, огляделся и вежливо кивнул.
Я кивнул в ответ, и он заговорил по-гречески. Я понимал этот язык, хотя писать на нем еще не умел, но старик говорил так быстро, что мне пришлось вскинуть руку, чтобы его остановить. Он, очевидно, растерялся, движение у меня получилось весьма властным, хотя я ничего такого не замышлял. Старик моргнул, а я догадался, что он спрашивал, кто среди нас главный, и никак не предполагал, что им окажется мальчишка. Прервав его на середине фразы, я все равно что представился — вышло внушительно.
— Говорите помедленнее, пожалуйста. Я Орм сын Рерика, торговец из Великого Города, мой корабль зовется «Волчок».
Он заломил бровь, прокашлялся и медленно сообщил, что он — Константин, кефал Ларнаки; я знал, что это слово обозначает у греков кого-то вроде наместника.
Командир солдат снял шлем, открыв круглое, как луна, лицо и потные редкие волосы, и назвался, с коротким кивком, Никосом Тагардисом. Он был кентархом, и ему подчинялись несколько сотен человек — правда, если все они такие же, как те, что толпились за его спиной, было бы кем командовать!
Выяснилось, что местные рады нашему прибытию. Когда варяги навещали их в последний раз, никаких неприятностей не случилось. Константин снова взобрался на носилки и повел нашу малочисленную компанию в город.
За спиной загудели голоса, местные подступили к воде, а мои побратимы попрыгали с палубы на сушу. Финн уже хвастался своими скудными познаниями в греческом. Надеюсь, Радослав и брат Иоанн сделали то, о чем я просил, и продадут ровно столько добычи, сколько нужно, чтобы заплатить за еду.
С берега виднелась лишь малая часть города — в основном он, сонный и ленивый, скрывался в долине между поросшими кустарником холмами. Множество белых домиков, кривые переулки, дюжина колодцев, несколько храмов Христа, из которых один, по крайней мере, был прежде храмом какой-то богини. Даже театр имелся (впрочем, тогда я не знал, что это такое).
Еще в городе был форум, просторная площадь в окружении колонн, высоких, точно стволы деревьев. С краю форума высилось большое белое здание, как нам объяснили, бани.
Мы подошли к нему и вошли внутрь — богатые греки любили вести разговоры в банях, и я с годами научился наслаждаться этим досугом. Внутри налили вина, и мои «охранники» снаружи скривились — их угостили разбавленным пивом. Мы приступили к разговору о том и о сем — и о предыдущих гостях.
— Это было пять лет назад, — сказал Тагардис, повествуя о последнем посещении города моими «родичами». — Они разбойничали вдоль побережья, но всегда ухитрялись удрать до того, как я приводил войско.
Это вам повезло, хмыкнул я мысленно, улыбнулся и кивнул. Вздумай они сражаться, мы бы нынче не беседовали.
— В конце концов, — продолжал Тагардис, равнодушно глядя на меня, — они настолько перепились награбленным вином, что наскочили на мель и уже не могли убежать. Те, кто не погиб, до сих пор сидят в нашей тюрьме.
Если бы меня ударили по голове, и то было бы милосерднее. Улыбка сползла с моего лица, а кефал в очередной раз прокашлялся.
— Разумеется, — елейно произнес он, — у нашего гостя — сына Рерика, верно? — у нашего гостя, я уверен, намерения мирные и выгодные для всех. Какой у вас груз?
Ткани его порадовали, пряности не так сильно, по той причине, как я заподозрил, что они тем дороже, чем дальше от места изготовления, а Кипр слишком близко от этого места.
Потом я поведал, что хочу увидеть архиепископа Гонория, и брови кефала взметнулись вверх, потому что прозвучали эти слова так, будто я говорил о встрече со старым другом.
— Ты знаком с нашим архиепископом? — Кефал медленно взял в руку свою чашу.
— Я должен передать ему почтение от Хониата из Великого Города, — ответил я небрежно. — И вручить письмо.
— От архита Хониата? — уточнил Тагардис, не донеся чашу до губ.
Я кивнул, притворился, будто смакую вино, зажмурив глаза. Сквозь ресницы я увидел, как местные быстро переглянулись.
— Мой командир, несомненно, захочет тебя увидеть, если таково твое желание. Сегодня вечером, — сказал Тагардис. — И архиепископ там тоже будет.
Так-так. Я-то думал, он командует войском.
Тагардис улыбнулся и покачал головой.
— Спасибо на добром слове, друг мой. — Его улыбка сочилась недоверием и ядом. — Но я всего лишь командую отрядом Ларнаки. А все воины на острове подчиняются Льву Валанту.
Меня словно стукнули по лбу, но я постарался скрыть свое изумление, закашлялся, глотнув вина: именно за такие уловки мои люди меня ценят — все греки убеждены, что варвары вроде нас не пьют вина, и любят лишний раз получить тому подтверждение. Вот и сейчас местные снисходительно усмехнулись.
Лев Валант, по слухам, пытался свергнуть василевса всего год назад. Потом он куда-то пропал — чтобы найтись на задворках греческого мира, в компании морских разбойников и неверных.
Кажется, он побратим Иоанна Цимисхия, полководца, которого прозвали Красные Сапоги, ныне командующего войском василевса в Антиохии. Это обстоятельство, по крайней мере, избавило Льва от ослепления, как было принято в Великом Городе обходиться с потерпевшими поражение знатными мятежниками.
Мы встретились в просто обставленной комнате наверху грозной крепости, за едой будто с солдатского стола — привычной для меня, но вряд ли для кефала с архиепископом.
Валант оказался крепким мужчиной средних лет, лицо словно вырублено топором, челюсти тяжелые, плечи толстые, как свиные окорока, волосы и брови отливают сединой, густые и длинные, точно паучьи лапы.
Он попросил письмо, пусть то и предназначалось Гонорию. Даже мне в этот миг мы показались заговорщиками, а архиепископ, тощий и прямой, с избытком колец на пальцах и лицом разъяренного ястреба, пустился было объяснять и начал с того, что огляделся по сторонам, словно высматривая, не подслушивают ли нас.
Это было почти смешно, но меня пробрала дрожь.
— Э… посылка… которую ты должен доставить Хониату, — изрек архиепископ, глядя, как насекомые залетают снаружи через открытые ставни и гибнут в пламени факелов, — ждет в церкви Архангела Михаила в Като Лефкара. Ее оставляли на попечение монахов, но теперь доставят сюда.
— Что там? — спросил я.
Валант вытер рот тыльной стороной одной руки и бросил:
— Не твое дело. Просто прими посылку и передай ее своему господину, а тот отвезет ее Хониату. Где вообще этот Старкад?
— Задержался в дороге, — объяснил я. — Дела, знаете ли.
— Слыхал я о его делишках. Какой-то монах-отступник, — проворчал Валант, продолжая хмуриться. — Я-то знаю, вам, волкам, платят достаточно, чтобы отодвинуть все прочее и выполнить наше поручение.
— Я здесь, чтобы это сделать, — ответил я, медоточиво улыбаясь, и примирительно развел руками. — Отдавайте посылку, и я сразу уплыву.
Теперь смутился уже Валант.
— Не все так просто, — промямлил Тагардис, косясь на своего командира. — Возникли… гм… затруднения.
И он выплеснул на меня подробности, как пьяница проливает мед на соседей.
Островом еще недавно совместно управляли Великий Город и арабы, но этому положил конец Никифор Фока, дав понять, что, если арабы не уложат свои пожитки и не уйдут добровольно, он утопит их в море. Большинство подчинились, но кое-кто остался — в частности, человек по имени Фарук затеял разбойничать в холмах.
— К сожалению, он набрал силу, — признал Тагардис. — И захватил город Лефкара. А Като Лефкара — селение поблизости от этого города, и мы уже несколько месяцев не получали оттуда вестей.
— Какие у него силы? — спросил я, чуя, к чему они клонят.