– Прежде чем умереть, мой отец дал мне жизнь, – негромко сказал он, так что его услышали только близко сидящие хозяин и Ильмера. – И моя мать тоже не была его женой. Как знать, какое рождение боги судили герою?
Побледнев, Ильмера переводила взгляд с мужа на Эйрика. Эйрик поймал ее взгляд и понял, что эта женщина скорее умрет, чем позволит ему коснуться ее.
За дверями палаты послышался шум, двери растворились, и появились люди Эйрика ярла, которых он посылал за посадником. С собой они несли носилки, сооруженные из жердей с привязанной на них бычьей шкурой. На носилках лежал человек, покрытый простым суконным плащом, из-под которого виднелась только голова. Носилки внесли в палату и опустили на пол возле горящего очага, где их было хорошо видно всем. Викинги затихли, глядя на чужого воеводу, который теперь лежал перед их вождем скорее похожий на мертвого. В человеке этом нелегко было узнать прежнего посадника Дубыню. Полуседые волосы его и борода были всклокочены, в морщинах на лбу засохли грязь и кровь, закрытые глаза окружали темные тени. Искра жизни тлела едва-едва, глубоко спрятанная в могучем теле старого воина.
Ильмера поднялась на ноги, с трудом узнавая того, кого знала так хорошо.
– Он жив? – с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросила она.
– Да, госпожа, жив, только без памяти, – ответил ей один из людей Эйрика, принесших посадника. – Рана его опасна.
Он отогнул плащ, чтобы было лучше видно. Ильмера содрогнулась: прямо поверх изорванной рубахи плечи и грудь посадника были обмотаны разнородными лоскутами, кое-где на них под засохшей кровью проступала вышивка из красных ниток – видно, гриди посадника, попавшие в плен вместе с ним, перевязывали его оторванными подолами своих рубах. Сейчас все эти повязки были покрыты сплошными бурыми пятнами засохшей крови, кое-где проступила свежая. Нетрудно было понять, что посадник умрет, если не помочь ему сейчас же.
– И какой выкуп ты просишь за него? – спросила Ильмера, повернувшись к Эйрику, и взгляд ее был тверд: перед ней стоял враг всей ее земли, и она собрала все свое мужество, чтобы говорить с ним.
Эйрик ярл считал ниже своего достоинства отвечать женщине ненавистью, даже если она ненавидела его. Но ее красота вместе с презрением в ее глазах чувствительно задевала Эйрика. Отплатить же ей он мог только презрением к тому, что ей дорого.
Несколько мгновений он смотрел на хозяйку, а потом перевел взгляд на посадника и с пренебрежительной усмешкой ответил:
– Когда я говорил о выкупе, я и сам не знал, что он так плох. Он скорее похож на мертвого, чем на живого. А торговать мертвецами – недостойное дело. Если он тебе нужен – возьми его. Я даже велю моим людям помочь тебе устроить подобающие похороны. Ваш ярл принял смертельную рану в честном бою, как доблестный воин. Если бы он был норвежцем, то его взял бы в свою дружину Властелин Ратей и дал бы ему новую радостную жизнь в Валгалле, полную битв и пиров. Ведь и у славян есть бог, который принимает павших воинов?
– Да, и у нас есть такой бог! Имя ему – Перун Громовержец! – воскликнула в ответ Ильмера, и перунова молния сверкнула в ее очах. Имя бога-мстителя добавило ей смелости, словно его золотые стрелы скрестились над ее головой и придали сил, которых так не хватило мужчинам Ладоги. – Перун Праведный, бог справедливости земной и небесной! К нему обращаются те, кто взывает к праведной мести, и Перун поражает молнией врагов своей земли!
– Так вскоре ваш ярл войдет в его дружину! – воскликнул в ответ Эйрик, не в силах сдержать досаду на эту женщину, которая не боялась его даже тогда, когда ее собственный муж боялся. – Я мог бы рабом положить его на костер моих воинов, которых он убил, но я уважаю доблесть, даже если это доблесть врага. И пусть твой муж добьет его, чтобы избавить от ненужных мучений. Если ты не захочешь сделать это сама…
Эйрик снова усмехнулся и, вытащив из-за спины свою секиру с золотой насечкой, со звоном опустил ее рукоятью вверх на стол меж серебряных кубков, словно предлагая Ильмере. Она хотела что-то сказать, но мысль о том, что посадник не может ждать, остановила ее. Ответив Эйрику только презрительным взглядом, она вышла из-за стола и указала на дверь, ведущую из большой палаты на хозяйскую половину:
– Перенесите его туда!
Сидевшие поблизости викинги вскочили, бережно подняли носилки и понесли вслед за женой ярла. Ильмера ушла первой, не оглянувшись больше на Эйрика и не поблагодарив его за подарок.
– Ну-ка спой нам новую песню! – громко приказал Эйрик скальду еще прежде, чем за хозяйкой закрылась дверь. – Хватит тебе, Эйольв, повторять песни Торда. Покажи и свое искусство. Покажи нам, как люди будут рассказывать об этом походе!
И Эйольв Певец Подвигов, с юности воспевавший дела Эйрика, запел песню о походе на Русь, сложенную им самим:
Прошел мечом землю
Вальдамара, смерти
Врагов обрекая
В побоищах, воин.
Твердо знаю, в Гардах
Повергатель ратей
Альдейгье погибель
Уготовал, стойкий.
Всю ночь женщины просидели возле посадника, которому устроили ложе в одном из задних помещений, подальше от викингов. Несмотря на перевязки и все усилия сиделок, он оставался без памяти. Утром хозяйка послала за ведуном в Велешу, надеясь, что служитель Белеса, бога здоровья, сумеет раздуть искру жизнеогня, еле тлевшую в теле Дубыни.
Тем временем Эйрик ярл снова собрался со своими людьми идти в город. С ними отправился и Оддлейв ярл, чтобы по уговору отобрать пленников, которых захочет выкупить. Ильмера дала его людям комок окровавленных тряпок, которыми была перевязана рана посадника, и велела выкупить тех гридей, от чьих рубах эти полосы были оторваны. Раз приходилось выбирать немногих из целой толпы, то нужно было, как-то оправдать выбор.
Гриди и несколько знатных семей были последними из ладожан, кто избежал продажи в рабство. Уже на другой день еще три корабля с полоном собирались уйти вниз по Волхову, к Варяжскому морю.
Но вечерний пир в Княщине был таким же шумным. Эйрик ярл больше не звал хозяйку в большую палату, только прислал людей спросить, когда похороны посадника. Хозяйка передала, что Дубыня пришел в себя, и жалела в душе, что не может сказать Эйрику об этом сама, чтобы увидеть его лицо при этом известии. Эйрик и правда был уязвлен и больше о посаднике не спрашивал. После ухода нескольких кораблей в Княщине стало потише, хотя сам Эйрик ярл и немало его людей еще оставались здесь. Жена ярла не выходила из своей опочивальни ни днем ни ночью, словно сама себя обрекла на заточение, а на лице ее застыло молчаливое отчаяние. Даже с мужем она не разговаривала, убедившись в его бессилии перед Эйриком ярлом. На душе у нее была печаль тяжелее камня.
Проснувшись утром, Тормод заворочался и вдруг заметил, что возле него кто-то сидит. Присмотревшись, он в утренней полутьме без труда узнал Снэульва, неожиданного гостя в девичьей. С тех пор как Загляда прогнала его, он ни разу здесь не был. Теперь он сидел прямо на полу среди спящих гридей Оддлейва ярла – при нынешней тесноте даже девичья превратилась в спальный покой. Лицо Снэульва было обращено к двери хозяйской спальни.
– Эй, Снежный Фенрир! – вполголоса окликнул его Тормод. Снэульв обернулся. Лицо его было угрюмо, под глазами темнели тени. – Ты несешь дозор? – продолжал Тормод. – Помоги-ка мне сесть.
Снэульв молча приподнял корабельщика и помог ему сесть возле стены.
– Чего ты здесь сидишь? – спросил Тормод, хотя сам имел сильные подозрения на этот счет.
– Скажи мне – ты тоже думаешь, что это я один виноват во всем Эйриковом походе? – вместо ответа спросил Снэульв.
– Я не настолько, глуп, – с обидой отозвался Тормод. – Иные тут шепотом обвиняют Ингольва, но я бы сказал, что он просто вовремя успел поменять предводителя, сменить Висислейва на Эйрика. Кто виноват в том, что Эйрик ходит в походы и ведет жизнь морского конунга? Конунг Олав сын Трюггви, прогнавший его с родины, да мало ли еще кто? Можно обвинить даже того негодного раба, который зарезал Хакона ярла. А обвинять во всем тебя – много чести.
– Так что же ты не объяснишь это твоей дочери? – со скрытым раздражением ответил Снэульв. Как ни старался он выбросить Загляду из головы, ее прежняя любовь и нынешняя враждебность не давали ему покоя. Теперь он узнал, что успел полюбить ее сильнее, чем даже сам думал, и разлука с ней измучала его. – Почему она теперь смотрит на меня, как на врага? Как будто я – сам Эйрик ярл! Что я мог сделать? Ты, Белый Медведь, славишься мудростью – что бы ты сделал на моем месте? Остался бы на Готланде, зная, что Эйрик идет разорять ее город?
– Нет, я пошел бы с Эйриком и постарался бы ей помочь, – уверенно ответил Тормод.
Он видел, что Снэульв огорчен не шутя, и сочувствовал ему. И он знал, как тяжело молодому и честолюбивому парню оправдываться перед девушкой, особенно когда ни в чем не виноват.
– И я хотел ей помочь! Едва мы высадились, я первым делом бросился к вам на двор! Ведь это я уговорил Ингольва просить себе вашу улицу! А глупая старуха сказала мне, что хозяин забрал дочь с собой в лес! Я еще радовался, дурак, что она в безопасности! А потом увидел у Хельги ее ожерелье! А!
Снэульв махнул рукой, как будто было не о чем говорить, но на лице его была такая смесь горечи и ожесточения, что Тормоду стало его жаль. Он по себе знал, что тяжелее всего – это когда злишься. Поэтому он сам никогда ни на кого не злился.
– Что же ты не скажешь ей? – чуть погодя снова заговорил Снэульв. – Или ты уже надумал выдать ее за Лейва? Да, он давно в дружине, у него пояс в серебре, и родом он гораздо выше меня! Выше даже моего дядьки Хельги, а он с детства презирал мою мать, за то что она вышла за отца.
– Нет, я ни за кого не собираюсь ее выдавать! – решительно ответил Тормод. – Ты лучше всех знаешь, какой я ей отец. И все, чего я хочу, – это отдать ее настоящему отцу живой и невредимой. А уж потом пусть она сама думает, за кого ей выйти.
За дверью хозяйской спальни послышалось движение, донесся слабый отзвук женского голоса. Снэульв стремительно вскочил и мгновенно исчез за дверью гридницы. Тормод удивленно проводил его глазами.
Зачем же он сидел здесь, если даже не собирался говорить с ней?
А Маленький Тролль, лежавший в дальнем углу, уже не спал и отлично все слышал. И он, несмотря на юный возраст, понял больше старого корабельщика.
Еще в сенях Загляда слышала долетавшие со двора громкие раскаты смеха. Открыв дверь, она остановилась в недоумении. Перед колодцем стояло и сидело прямо на земле несколько десятков викингов, а в середине круга были двое – Ило и Орм, тот самый толстый викинг, что когда-то притащил его на двор ярла связанным. Оба они чего-то говорили по очереди, а слушатели встречали их слова громким хохотом.
– Что там такое? – недоуменно спросила Загляда.
Сидевший поближе обернулся:
– Они состязаются во вранье. В чем другом им пока состязаться трудно, а в этом финский тролль заткнет за пояс любого!
– Вот выдумали! – фыркнула Загляда. Ее удивляла быстрота, с какой Ило забывал о прошлых неприятностях и готов был искать новых приключений.
Загляда ушла назад в дом, а Орм тем временем рассказывал:
– И вот как я увидел этого турса, так хватаю камень – а там лежал камень вот с этот дом! – и как бросил ему в голову! Он рухнул так, что земля задрожала, а крови из него вытекло столько, что я едва не утонул! Хорошо, что я плаваю, как лосось!
– Правда! Очень может быть! – со смехом кричали викинги.
– Правда! – согласился Ило. – А теперь послушай меня. Прошлой зимой пришел я в один поселок, и там мне рассказали, что у них каждую ночь пропадают люди. Никто не хотел там жить, люди разбегались по лесам, а если кто заходил переночевать, то и его наутро не оказывалось на месте. Но меня этим не напугаешь, и я остался ночевать. Устроился я в доме тамошнего конунга, потому что вся его семья уже пропала. Вот проснулся я в полночь, и захотелось мне выйти во двор. Так захотелось, что сил нет терпеть. Вышел я и вижу: возле тына поджидает меня огромная великанша. Руки и ноги у нее что столетние дубы, голова – как дом, а рот – как ворота.
Викинги затихли, слушая. Хитрый Маленький Тролль знал от Кетиля и Тормода немало рассказов, именно таких, какими и можно увлечь северных пришельцев. Каждому из них невольно вспоминался в этот миг далекий дом в Норэйге или Свеаланде, темная палата, огонь на очаге, голос няньки или старика, плечи сидевших рядом братишек и сестренок.
– Вот схватила она меня и понесла прочь. Так я узнал, куда же пропадают люди в городе, – говорил Ило.
– Очень даже это правда, а никакое не вранье! – сказал сопернику Орм. – У нас такие происшествия случаются чуть ли не каждый год.
– Ты послушай дальше, и посмотрим, правда ли это будет, – с загадочным видом ответил Маленький Тролль. – Великанша принесла меня домой и говорит: «Всех других людей я съедала, а тебя оставлю в живых, потому что ты мне понравился. Меня ведь бросил мой муж…»
Викинги захохотали, воображая огромную уродливую великаншу, которая объясняется в любви тонкому пятнадцатилетнему подростку с неуловимыми глазами. Даже Орм хохотал.
– Может, и это правда! – сквозь смех кричал он. – Я-то помню, как ты брыкался, пока я тебя тащил! Силы в тебе хватит и на великаншу!
– Это еще не все! Великанша еще сказала мне: «У моего мужа теперь другая жена. Пойдем, я покажу тебе ее». Она посадила меня на плечо и понесла.
Принесла она меня к огромной горе, а в горе было отверстие, и из него шел дым. Это и был новый дом великана. А возле дома какая-то женщина доила коз. Она была высокого роста, широкая в плечах. Она повернулась, и я увидел у нее черную бороду! Это был ты, Орм!
– Что? – взревел Орм, мгновенно побагровев от ярости. – Да ты все врешь, козявка! Да я тебя задавлю!
И под общий хохот он бросился за Маленьким Троллем. Тот бежал от него вокруг двора, ловко огибая бочки и углы построек, а Орм, ничего не видя от ярости, на все натыкался. Ило исчез за углом свинарника и вдруг неведомо как оказался на крыше. Не видя, каким образом он туда забрался, багровый от ярости Орм прыгал внизу и изрыгал чудовищные проклятья. Викинги плакали от смеха, наблюдая эту погоню.
– Стой, Орм, стой! —заговорили они, немного успокоившись, держась за животы. – Он соврал, ты сам признался! Значит, ты проиграл!
– Я соврал, соврал! – подтвердил с крыши сам Ило. – Мое кольцо!
– Кольцо его! – поддержали его викинги. – Ты, Орм, хорошо сражаешься, но в искусстве вранья он превзошел тебя!
– Ладно уж! – Орм немного остыл. – Только пусть он скажет, что это вранье.
– Внимайте словам моим, боги и смертные![184] – закричал Ило, встав во весь рост на крыше свинарника. – Я, Ило Маленький Тролль сын Кауко и воспитанник Кетиля Железного Бока, объявляю с этой крыши, что я все наврал, и никогда меня не уносила великанша, и никогда Орм Роговой Щит не был женой великана! Все славные мужи, присутствующие на этом тинге, свидетели моим словам! Они же свидетели тому, что золотое кольцо Орма теперь мое! Если же он нарушит уговор, то я расскажу эту басню еще у тридцати очагов!
– Ладно тебе, козявка! – Орм стянул с пальца кольцо и бросил его вверх. Ило ловко поймал его и сжал в ладони.
– Отныне прозвище тебе – Метатель Кольца! – напыщенно возгласил Маленький Тролль. – А подарок попроси у Эйрика. У меня тут на крыше нет даже комка навоза[185].
– Обойдусь и без твоих подарков! – проворчал Орм и пошел прочь.
Метатель Кольца – совсем неплохое прозвище. Как бы к нему теперь не пристало другое – Жена Великана. Тогда хоть в воду!
Загляда наливала в кувшин пива из бочонка, когда за спиной ее вдруг зазвучало:
Юная роща обручий
Радость мою сгубила.
Мечут острые стрелы
Взоры Лебяжьебелой.