Выключив двигатель, я обошел кузов сзади и сообщил его обитателям, что мы делаем остановку. По моей просьбе Маргарита Росс подогрела на печке еду: суп, сушеные фрукты, одну из четырех оставшихся банок мясных консервов.
Поручив Джекстроу натянуть антенну, я вернулся к трактору и, отвинтив сливную пробку радиатора, слил в ведерко охлаждающую жидкость. В течение дня она настолько разбавилась водой, что на таком холоде за какие–то полчаса водяную рубашку двигателя могло разорвать.
Видно, из–за бульканья жидкости я лишь в последнюю минуту услышал позади себя какой–то шум. Да и то не придал ему особого значения. Привстав, я обернулся. Но сделал это слишком поздно. Мелькнула тень, и из глаз у меня посыпались искры. Я получил удар по правой части лба, чуть повыше очков, и тут же рухнул на снег без сознания.
Мне наверняка был бы конец. Лежа на льду при температуре около 80° мороза, я никогда бы не очнулся. Но кто–то заметил меня, стал трясти за плечи. Испытывая боль, я с трудом пришел в себя.
— Доктор Мейсон! Доктор Мейсон! — откуда–то издалека слышался голос Джекстроу, поддерживавшего меня за плечи. Говорил он негромко, но настойчиво. — Очнитесь, доктор Мейсон. Ну вот и хорошо. Осторожней, доктор Мейсон.
Опираясь на сильную руку Джекстроу, я с трудом приподнялся и сел. Боль скальпелем пронзила мозг, перед глазами вновь все поплыло; я осторожно встряхнул головой, отгоняя окружавшие меня тени, и в изумлении посмотрел на эскимоса. Видел я его неотчетливо. Я испугался, решив было, что поврежден зрительный нерв от удара затылком о твердую как железо землю. Но вскоре убедился, что веки мои залеплены кровью, сочившейся из раны над глазом.
— Кто это вас? — Джекстроу не принадлежал к числу тех, кто задает дурацкие вопросы вроде: «Что случилось?»
— Представления не имею. — С трудом поднявшись на ноги, я в свою очередь спросил:
— А ты?
— Гиблое дело. — Я не столько увидел, сколько догадался, что он пожал плечами. — Как только вы остановились, из кузова вышло три или четыре человека. Не знаю, куда они направились. Сам я находился южнее, антенну устанавливал.
— Рация, Джекстроу! — Я, кажется, вновь начинал соображать.
— Не беспокойтесь, доктор Мейсон. Она со мной, — серьезным тоном ответил мой друг. — Вот она… Не знаете, почему на вас напали?
— Нет… Хотя догадываюсь. — Сунув руку за пазуху, я, пораженный открытием, взглянул на Джекстроу. — Пистолет… он на месте!
— Больше ничего не пропало?
— Ничего. Запасная обойма… минутку, — произнес я раздельно и принялся шарить по карманам парки. — Вырезка… Газетная вырезка… Я вынул ее из кармана полковника Гаррисона… Она исчезла!
— Вырезка? А о чем в ней сообщалось?
— Перед тобой набитый дурак, Джекстроу. — Досадуя на себя, я покачал головой и вновь поморщился от острой боли. — Я даже не прочитал проклятую статейку.
— А если в прочитали, то поняли, зачем ее у вас похитили, — вслух рассуждал Джекстроу.
— Но зачем… какой смысл? — удивился я. — Откуда им было знать? Я мог прочитать ее уже раз десять.
— По–моему, им было известно, что вы ни разу в нее не заглянули, веско произнес Джекстроу. — Иначе бы они догадались об этом. По вашим словам или действиям, которых они от вас ожидали. Но поскольку вы ничего не предприняли, преступники сообразили, что они в безопасности. Должно быть, им позарез нужно было заполучить эту вырезку, и они пошли на риск. Очень жаль. Вряд ли вы увидите эту статью вновь.
Пять минут спустя я обработал и забинтовал рану на лбу. В ответ на вопрос Зейгеро я со злостью ответил, что стукнулся о фонарный столб. При свете восходящей луны мы с Джекстроу пошли прочь от трактора. Сеанс связи начали с опозданием. Однако едва я подключил приемник к антенне, как послышались позывные Джосса.
Выдав «квитанцию», я без околичностей спросил:
— Есть какие–нибудь известия из Уплавника?
— Целых два, доктор Мейсон, — ответил Хиллкрест каким–то странным голосом. И вовсе не из–за искажения динамиком. Казалось, он говорит нарочито бесстрастно, чтобы не дать волю гневу. — Уплавник связался с авианосцем «Трайтон». Тот движется проливом Девиса. Корабль поддерживает постоянный контакт с адмиралтейством и правительством. Во всяком случае, я так предполагаю. Получены ответы на ваши вопросы. Во–первых, список пассажиров, представленных американским филиалом компании ВОАС, еще не изучен. Однако из газетных сообщений известно, что на борту самолета находились Мария Легард, звезда музкомедии, американским сенатор Хоффман Брустер и некая миссис Филлис Дансби–Грегг, по–видимому хорошо известная в светских кругах Лондона.
Тому, что я узнал, я не особенно обрадовался. Мария Легард никогда не была в числе подозреваемых. Что касается миссис Дансби–Грегг и ее служанки, то, если в отношении их у меня и были какие–то сомнения, значения им я не придавал. Ну а о том, чтобы сенатор Брустер, или лицо, выдавшее себя за него, являлся одним из убийц, и речи быть не могло.
— Во–вторых, следующее. Адмиралтейство не может или не желает сообщить, почему преступники заставили экипаж самолета совершить вынужденную посадку. Однако, насколько я могу понять, у них были на то веские причины. Уплавник предполагает, не знаю, правда, на каком основании (может, какие–то сведения просочились из официальных источников), что один из пассажиров самолета, должно быть, располагал какими–то важными сведениями. Настолько важными, что их следовало сохранить в тайне. Что это были за сведения, не знаю. Может, микрофильм, может, какая–то формула или иные данные, которые надлежало хранить в памяти. Все это звучит фантастично, но, похоже, так оно и было. По–видимому, сведениями этими располагал полковник Гаррисон.
Мы с Джекстроу переглянулись. Тип, который недавно оглушил меня, человек отчаянный. Я осознал окончательно то, о чем и прежде догадывался. Я действую вслепую, пытаясь обнаружить преступника — или преступников, которые гораздо умнее меня. Они знали, что Джосс не мог починить рацию.
Следовательно, они поняли, что с Хиллкрестом у меня прямая связь. Из моих слов им было известно, что портативная рация, которую мы везли с собой, имеет радиус действия, не превышающий в обычных условиях 150 миль.
Следовательно, на связь он выходил с какой–то точки, близкой к нам. Кроме того, я сам сообщил преступникам, что Хиллкрест со своей партией вернется не раньше, чем через две–три недели. Выходит, его неожиданное возвращение было связано с какими–то чрезвычайными и непредвиденными обстоятельствами. Что это за обстоятельства, нетрудно догадаться. Отсюда неизбежный вывод: я захочу выяснить у Хиллкреста причины аварии самолета. Однако преступники сделали и другой, не столько очевидный для меня, вывод, свидетельствовавший об их проницательности. Они предположили, что лица, знавшие причину катастрофы, пока не станут вдаваться в подробности. Вот почему преступники похитили у меня вырезку, служившую единственной ниточкой, которая помогла бы мне выяснить эти подробности, а следовательно, и установить личности убийц.
Но исправить ошибку было теперь невозможно.
Я нажал на кнопку «передача».
— Благодарю. Прошу вновь связаться с Уплавником и сообщить, что нам крайне необходимо знать причины авиакатастрофы… На каком примерно расстоянии от нас находитесь? После полудня мы прошли всего двадцать миль. Крайне низкая температура, радиатор дал сильную течь. Прием.
— Мы за это время прошли лишь восемь миль. Похоже на то…
Я переключил рацию на «прием».
— Восемь миль? — поразился я. — Я вас верно понял?
— Куда вернее, — грубо ответил Хиллкрест. — Поняли, куда по девался ваш сахар? Ваши милые друзья утопили его в горючем. Мы не в состоянии двигаться дальше.
Глава 9
Среда. С восьми вечера до четырех пополудни четверга
Мы продолжили свой поход в самом начале девятого. Я сначала хотел задержаться на несколько часов. С этой целью я придумал уйму всевозможных причин. Если нужно, был даже готов вывести из строя двигатель. Я решил спровоцировать убийц. Догадавшись, что я намеренно тяну время, они бы предприняли какие–то действия. Во всяком случае, попытались бы это сделать.
Именно это и входило в мои планы. Час или два спустя Джекстроу должен был вооружиться винтовкой, висевшей у него за плечами, а я — пистолетом.
Наставив дула на злоумышленников, мы держали бы их под прицелом до тех пор, пока не подоспел бы Хиллкрест. При благоприятных обстоятельствах он должен был догнать нас не позднее полуночи. И тогда наши беды остались бы позади.
Но обстоятельства оказались отнюдь не благоприятными. Беды продолжали нас преследовать. Вездеход Хиллкреста безнадежно застрял. Видя ухудшившееся состояние старого Малера, наблюдая, как от часа к часу слабеет Мария Легард, я решил не терять ни минуты. Будь я из другого теста или не будь я хотя бы доктором, то, возможно, и сумел бы убедить себя в необходимости пожертвовать Марией Легард и Теодором Малером. Ведь ставки в игре, которую вели преступники — я был совершенно уверен в этом, — были много выше, чем жизнь одного или двух человек. Я мог бы держать на мушке всех или, по крайней мере, главных подозреваемых целые сутки. До тех пор, пока не появилась бы группа Хиллкреста. Но я никогда бы не смог убедить себя в том, что больные пассажиры — это пешки, которых можно сбросить со счетов. Несомненно, я проявил слабость, но этим своим недостатком я даже гордился, и Джекстроу полностью разделял мое мнение.
В том, что Хиллкрест все–таки догонит нас, я был совершенно уверен. Я кусал губы от досады. Ведь именно я подсказал преступникам мысль высыпать сахар в бензин, сообщив, что у Хиллкреста на исходе горючее. Это был блестящий ход с их стороны. Но не более. Как ни старались убийцы застраховать себя от любых случайностей. Хотя Хиллкрест и был взбешен задержкой, он был вполне уверен, что найдет выход из положения. В просторной кабине вездехода целая мастерская, с помощью нее можно устранить любую неисправность. Механик–водитель, которому я не завидовал, хотя он и работал в тепле, под тентом, успел разобрать двигатель и очищал поршни, стенки цилиндров и клапана от несгоревших частиц сахара, выведших из строя огромный механизм. Двое его товарищей соорудили импровизированную дистилляционную установку. Она состояла из почти полной бочки с бензином, в верхнюю часть которой был вставлен тонкий змеевик, обложенный льдом и соединявшийся с пустой бочкой. Как мне объяснил Хиллкрест, у бензина более низкая температура кипения, чем у сахара. Поэтому образующиеся при нагреве бочки пары бензина, проходя по охлаждаемой льдом трубке, превращаются в чистый, без примеси бензин.
Так обстояло дело, во всяком случае теоретически. Но Хиллкрест, похоже, не был в нем уверен полностью. Он спрашивал у нас совета, выяснял, не можем ли мы ему как–то помочь, но я ответил отрицательно. Это было, как я понял позднее, трагической, непростительной ошибкой с моей стороны. Я мог ему помочь, поскольку мне было известно нечто такое, о чем никто не знал. Но в ту минуту я напрочь забыл об этом. И поскольку так случилось, то ничто на свете не могло теперь предотвратить трагедию или спасти жизнь тем, кому суждено погибнуть.
Я слушал рев трактора, который наклонялся то в одну, то в другую сторону и, лязгая гусеницами, двигался курсом зюйд–вест–тень–вест, и меня одолевали невеселые мысли. Еще недавно ясное небо стало темнеть и затягиваться тучами. Я ощущал, как вскипает во мне ярость, как душу наполняют мрачные предчувствия. Мне казалось, что вот–вот должно произойти какое–то новое несчастье. Хотя, будучи доктором, я понимал, что почти наверняка это психологическая реакция организма на переохлаждение, усталость, бессонницу и голод, а также физическая реакция на удар по голове, я не мог отделаться от мысли: я злюсь оттого, что беспомощен.
Я был беспомощен и не мог защитить ни в чем неповинных людей, оказавшихся рядом со мной. Людей, доверивших мне свои жизни. В их числе находились больной старик Малер и Мария Легард, робкая немецкая девушка и посерьезневшая Маргарита Росс. Должен признаться, больше всех других меня заботила именно она. Я был беспомощен, не зная, как предотвратить очередной удар, который преступники могут нанести в любую минуту. В уверенности, что Хиллкрест успел сообщить мне все, что меня интересовало, они решат, будто я жду подходящей минуты, чтобы застать их врасплох. Но в то же время они мешкали, не зная наверняка, многое ли мне известно. Пока трактор двигался туда, куда им было нужно, они продолжали вести рискованную игру, готовясь в подходящий момент покончить с нами раз и навсегда. И самое главное, я был беспомощным, потому что не знал определенно, кто они — эти преступники.
В сотый раз я мысленно перебирал все детали, события, произнесенные слова, пытаясь извлечь из глубин памяти один–единственный факт, одно слово, которое смогло бы указать мне единственно верное решение. Но сделать этого не сумел.
Шестеро из десяти наших пассажиров, по существу, не вызывали во мне особых подозрений. Маргарита Росс и Мария Легард, несомненно, принадлежали к ним в первую очередь. Единственная претензия к миссис Дансби–Грегг и Елене состояла в том, что я не располагал бесспорными доказательствами их невиновности, хотя был уверен, что они и не нужны. Как, к сожалению, показали состоявшиеся недавно судебные разбирательства, связанные с коррупцией среди американских сенаторов, этим государственным мужам свойственны те же человеческие слабости, в особенности жажда наживы, как и простым смертным. Однако я не допускал и мысли, чтобы сенатор мог быть замешан в убийствах и преступной деятельности такого масштаба.
Что касается Малера, то я уверен: диабет это еще не гарантия того, что больной не преступник. Он мог вынудить летчиков приземлиться поблизости от того места, где имеется достаточное количество инсулина. Но рассуждения эти были слишком заумными. Во всяком случае, Малера я сбросил со счетов. Мне необходимо было обнаружить убийц, готовых в любую минуту нанести очередной удар. Малер же одной ногой стоял в могиле.
Преступников следовало искать среди четверых — Зейгеро, Солли Левина, Корадзини и преподобного Смоллвуда. Проповедник же был настолько набожен, что подозревать его в чем–то было просто грешно. Все эти дни он не выпускал из рук Библию. Конечно, каждый обманщик лезет из кожи вон, чтобы ввести своих ближних в заблуждение. Но ведь есть какие–то границы, которые нельзя преступить, не рискуя показаться смешным.
Подозревать Корадзини были все основания. Он немного разбирался в тракторах. Правда, наш «Ситроен» и машины, выпускаемые его компанией, отличались друг от друга как небо и земля — и по возрасту, и по конструкции.
Но он оказался единственным, кто был на ногах, когда я проник в пассажирский салон авиалайнера. Именно он, попав к нам на станцию, так дотошно расспрашивал о партии, руководимой Хиллкрестом. Как потом выяснилось, он вместе с Джекстроу и Зейгеро доставал из туннеля бензин и имел возможность высыпать сахар в оставшееся горючее. Однако существовало важное свидетельство в его пользу — повязка на его руке, которую он повредил, кинувшись спасать рацию.
Гораздо больше оснований было подозревать Зейгеро, а заодно с ним и Солли Левина. Именно боксер спрашивал у стюардессы, когда будет ужин, улика убийственная. Когда приемопередатчик упал, Солли Левин находился рядом и вполне мог толкнуть его — еще одна веская улика. Зейгеро тоже занимался транспортировкой горючего. Хуже того, на боксера он походил не больше, чем Солли Левин на импресарио. Против Зейгеро свидетельствовал и тот факт, что, по словам Маргариты Росс, Корадзини не вставал в самолете с кресла.
Разумеется, это не значило, что Корадзини не мог иметь сообщника. Но кто этот сообщник?
Я похолодел от осенившей меня внезапно мысли: поскольку в ход были пущены два пистолета, все это время я считал, что преступников только двое.
А почему не трое? А если Корадзини, Зейгеро и Левин заодно? Несколько минут я переваривал пришедшую мне в голову мысль и в конце концов почувствовал себя еще более беспомощным. Ощущение неминуемой беды превратилось в убеждение, Я с трудом успокоил себя тем, что тройка эта не обязательно связана между собой. Однако отныне следовало учитывать и такую возможность.