— Спасибо. Вы очень помогли нам.
Соснин встал, протянул руку:
— Всего доброго. Сейчас вас проводят. Я думаю, что о нашей встрече рассказывать необязательно. Правда?
Берта Лазаревна закивала головой.
— Вот и хорошо.
Как только за ней закрылась дверь, Соснин вызвал своего заместителя Лембита.
— Яан Антонович, немедленно шифровку в Выру. Нужно найти и побеседовать с извозчиком Хинтом. Он называл по имени сегодняшнего покупателя.
— Будет исполнено.
— А где Пальм?
— Он не докладывает мне.
— Ну зачем же так трагически?
— Товарищ Пальм ведёт себя… странно.
— То есть?
— Он выяснил, что четыре человека могли сообщить о транспортировке груза, и не арестовал никого.
— Я думаю, что капитан Пальм разбирается с ними.
— С ними надо разбираться во внутренней тюрьме.
— Зачем же спешить?
— Это не поспешность, а стиль работы. Нельзя давать поблажки бандопособникам.
— Подозреваемый ещё не преступник, Яан Антонович. Этому нас учит Дзержинский. До тех пор… Хорошо, — перебил Соснин зама, — об этом позже. Вы выяснили в отношении денег?
— Нет.
— Почему?
— Я допрашивал директора магазина.
— Не понимаю.
— Я хотел узнать, для кого он берёг эти портсигары.
— Значит, так, — Соснин хлопнул ладонью по столу и внимательно посмотрел на этого аккуратного розоволицего человека в полувоенном френче.
Лембит никогда не носил штатского костюма. Он или ходил в форме, или в зелёном френче с отложным воротничком, носить который так любили многие руководящие работники. Это была не просто мода, не просто подражание. Нет. Френч символизировал большее. Он определял образ мыслей и стиль руководства. Он определял незыблемость убеждений его владельца.
— Значит, так, — повторил Соснин. — Директора — домой. А вы — к экспертам, пусть сравнят номера дензнаков, найденных в магазине, со списком Наркомфина.
Лембит прищурившись поглядел на Соснина. Нехороший это был взгляд. Непростой. Предупреждение жило в его сине-стальных глазах, последнее предупреждение. Не понимаете вы национальной политики, говорили они. Не понимаете. Ловить бандитов — это ещё не всё. Главная линия.
— Всё, дорогой Яан Антонович, давайте работать. К концу дня жду результаты. Помните, данные из Выру очень важны.
В спортклубе пахло трудом. Потом пахло, канифолью и железом. Запах этот Эвальд почувствовал сразу, лишь только перешагнул порог тренировочного зала.
Тренировка баскетболистов заканчивалась. Несколько человек уже сидели на полу, устало прислонившись спиной к стене. Только у щита боролись за мяч четверо высоченных парней. Эвальда поразила беднота формы. Застиранные трусы, вылинявшие майки с надписью «Таллин», разношенные, заштопанные резиновые тапочки. Да, эти ребята резко отличались от сборной города, игру которой Эвальд видел в 1940 году. Не было ярких двухцветных рубашек, белых атласных трусов. Сорок пятый — не сороковой. Но главное, что у города была своя сборная, и, судя по газетам, играла она вполне прилично.
Только один человек в зале выделялся особой спортивной элегантностью — тренер. Он был в прекрасном двухцветном костюме и необыкновенно красивых кедах. Калле стоял на середине площадки; широко расставленные ноги словно вросли в пол. Он был очень на месте здесь, в этом зале. Профессионал. Мастер. Чемпион.
Мяч, ударившись о щит, резко отлетел на середину площадки и словно прилип к его внезапно поднятой ладони. Калле выбросил руку ему навстречу, неуловимо и точно. Ещё секунда, безукоризненно сработали кисти, и мяч кручено и сильно ушёл к щиту. Ещё секунда, и он точно опустился в кольцо.
— Класс, — сказал Рудди. — Высокий класс.
— А где Магнус? — тихо спросил Эвальд.
— Вон, у щита. Тот, который отрабатывает дриблинг.
— Я выйду, а вы, Рудди, позовите его.
Магнус вышел в коридор, не остыв ещё от игры. Руки его словно всё ещё держали мяч. Движения были стремительны и резки.
— Вы ко мне? — спросил он.
— Да, я из НКВД.
— Откуда? — удивлённо переспросил Магнус.
— Из НКВД, — повторил Эвальд и поразился перемене, случившейся с этим огромным, широкоплечим парнем. Он словно съёжился и даже стал меньше ростом.
— Я слушаю, — чуть запинаясь, начал он.
— Нет, Магнус, слушать буду я, — жёстко бросил Эвальд, — а вы будете говорить о том, кому вы сообщили, что должны сопровождать в волость груз денег.
— Только тренеру.
— Вы говорили о деньгах?
— Нет. Я сказал, что меня посылают в командировку.
— Сказали куда?
— Да.
— Вы, кажется, комсомолец?
— Да.
— Кроме того, вы давали подписку о неразглашении служебной тайны. Так?
— Да, — чуть слышно ответил Магнус. — Но соревнования…
— Погибли ваши товарищи. Это вам известно. Похищены государственные деньги. Это известно вам тоже. Вспомните, при каких обстоятельствах вы сказали Калле о командировке.
— Я встретил его у входа в спортклуб и сказал, что еду в волость и не могу принять участия в тренировке.
— Что он вам ответил?
— Сказал, что позвонит замнаркому. Сказал, что — есть договорённость и меня обязаны освободить.
— Кто-нибудь ещё мог слышать ваш разговор?
— Нет. Мы были вдвоём.
— Хорошо. Идите и позовите мне тренера.
Пауль Калле шёл по коридору пружинисто и плавно. Он скорее не шёл, а нёс навстречу Эвальду свой драгоценно-мускулистый торс. В его походке было что-то механическое, неживое. Видимо, именно так ходят звёзды кафешантанов, страховавшие на огромные суммы свои бесценно длинные ноги. Но вместе с тем Эвальд почувствовал какую-то неземную опасность, сквозившую в движениях этого человека. Казалось, что из глубины коридора на тебя надвигается эластично и неотвратимо опасное, хищное животное.
— Вы меня звали?
Голос низкий, чуть с хрипотцой.
— Да, мне надо побеседовать с вами.
— Я увидел Куккера и понял, что вы из поли… простите, из НКВД.
— Вы не ошиблись. — Эвальд достал удостоверение.
Калле небрежно поглядел на него и махнул рукой.
— Я верю, что вы из пол… простите, из НКВД.
Его небрежность, деланная, специально рассчитанная на скандал, почему-то вызывала у Эвальда совершенно противоположную реакцию. Ему было смешно смотреть, как этот здоровый детина пытается под маской небрежности скрыть явно ощутимое беспокойство. И хотя лицо тренера оставалось спокойно-бесстрастным, в глубине глаз, где-то совсем далеко, жило это беспокойство.
Эвальд решил принять правила игры, навязанные ему этим человеком. Что ж, пусть Калле не знает, что он видит его тревогу, пусть думает, что игра его не понята и инициатива остаётся за ним.
— Я думаю, что нам лучше поговорить не здесь, — холодно сказал Эвальд.
— Вы хотите отвезти меня к себе?
— Нет, я хочу, чтобы вы нашли комнату, в которой можно спокойно поговорить.
Мимо них, поигрывая теннисной ракеткой, прошла высокая девушка. Она кивнула Калле и с любопытством поглядела на Эвальда. В конце коридора она опять обернулась.
— Так как же? — спросил Эвальд.
— Пойдёмте. — Калле вынул из кармана ключ.
Маленькая комната стерильной элегантностью была похожа на своего хозяина. На стене висели литографии с картин Адамсона и Тедера, в застеклённой полке переливались золотом и серебром кубки и медали.
— Садитесь. — Калле опустился в кресло у стола. — Ничего не могу предложить вам. Такое время. Раньше у меня был маленький бар, прямо в стене.
— Ничего. — Эвальд сел на обитый кожей диван. — Это не главное. Мне нужен не аперитив, а ответ.
— Ответ?
— Да, Калле. Я задам вам один вопрос и надеюсь получить ответ, устраивающий меня.
Тренер пожал плечами. Лицо его было всё так же бесстрастно.
— Кому вы говорили о командировке Магнуса?
Калле молчал, всё так же глядя на Эвальда.
— Ну? Запомните, Калле, мне бы очень не хотелось вырывать вас из этого мира атлетики и побед. Очень бы не хотелось.
Тренер молчал.
— Ну что ж, — Эвальд встал, — вы знаете, я могу предоставить вам время подумать на Батарейной. Пошли.
Калле встал и снова опустился в кресло.
— Я жду вас. — Эвальд сунул руку в карман, нащупал рукоятку пистолета.
— Я говорил… — голос Калле потерял былую звучность. — Но она не замешана ни в чём. Я уверен.
— Буду рад разделить вашу уверенность. Кому?
— Инге Саан, нашему тренеру по теннису.
— Это она проходила по коридору?
— Да.
— Её адрес.
— Она живёт на Сютисте Тээ, семь.
— Вы пройдёте со мной в наркомат и напишете всё это.
— А потом?
— Потом вы вернётесь сюда, будете тренировать команду и навсегда забудете о нашем разговоре.
— Давайте покурим, — сказал Соснин. — Покурим и ещё раз подумаем обо всём.
В кабинете начальника отдела сидели оперработники бригады Пальма и майор Лембит.
— Что мы имеем на сегодняшний день? — Подполковник глубоко затянулся. — Кое-что имеем. Версию Пальма о том, что Юхансен добывает золото. Теперь «покупатель» не кто иной, как активный немецкий пособник и бандит Артур Езер, кличка Крест, в Выру его хорошо знают. Что об Инге Саан, Эвальд Альфредович?
— Живёт одна, мужчины бывают редко. До утра никто не остаётся. Саан — фамилия мужа. Они разошлись несколько месяцев назад, девичья фамилия Лаур.
— Постойте, — Лембит привстал. — Лаур… Был же скотопромышленник Лаур и у него дочь. Минуточку.
Лембит вышел.
— Как вы думаете, Эвальд Альфредович, зачем Юхансену золото?
— Золото везде золото.
— Так. — Соснин встал. — Видимо, наш «клиент» решил окончательно снять белоснежные ризы страдальца и героя националистического движения. Наступил новый этап — голый бандитизм. Кстати, товарищи, это весьма симптоматично. Мне об этом рассказывали друзья, имевшие дело с бандеровцами в Западной Украине. Сначала дешёвая бесклассовая идея самостийности, потом уголовщина. Так что ничего удивительного в этом нет.
— Товарищ подполковник, — сказал вошедший Лембит, — всё правильно, Инга Саан, в девичестве Лаур, — дочь скотопромышленника Лаура. В сорок четвёртом она вышла замуж за инженера порта Вальтера Саана, но через три месяца разошлась. Я думаю, что это уловка, я бы сказал, манёвр…
— Ну зачем же так усложнять. В сорок четвёртом сменить фамилию было не очень трудно. Особенно дочке Лаура. Роман с инженером не идёт в расчёт.
— Вы, товарищ подполковник, — не сказал, а выдохнул Лембит, — как человек приезжий, не совсем точно разбираетесь в текущем моменте…
Эвальд увидел, как внезапно изменилось лицо Соснина, и глаза подполковника стали холодными.
— Вы, кажется, опять пробуете меня учить, товарищ майор? Запомните, в «текущем моменте», как вы изволили выразиться, меня интересует один вопрос — ликвидация преступной группировки Юхансена. Но, прежде чем мы с вами приступим к нему вплотную, мне бы хотелось узнать, почему так преступно долго вы не связались с Выру? Почему недопустимо долго тянули сличение денежных знаков, найденных в антикварном магазине? Это что, халатность, граничащая с преступлением, или непонимание текущего момента?
— Я… — Лембит встал. — Мои заслуги…
— При чём здесь заслуги? — Соснин взял папиросу. — О чём вы говорите? Борьба с бандитизмом требует прежде всего оперативности. Мне кажется, что вам, Яан Антонович, трудновато будет заниматься этим делом, поэтому я освобождаю вас от участия в мероприятиях по Таллину. Займётесь уездом. Можете идти.
Лембит шагнул к дверям и, взявшись за ручку, обернулся и оглядел сидящих в комнате. Нехороший взгляд был, ох нехороший. «Ничего, — словно говорил он, — посмотрим».
— Так, вернёмся к нашим играм, — продолжил Соснин, как только за Лембитом захлопнулась дверь. — У кого какие предложения, выкладывайте.
— Я думаю, Игорь Дмитриевич, мы должны установить наблюдение за квартирой Саан, ну и, конечно, пусть ребята за ней походят. Пока это единственная ниточка.
— Вы думаете, что через Ингу мы выйдем на Креста?
— Предполагаю.
— Обоснуйте.
— Калле рассказал Саан о командировке Магнуса. Она знает, кем он работает. Сообщает кому-то, возможно Егерсу, а тот передаёт банде.
— А вы не принимаете во внимание, что возможна случайность? Могли же бандиты случайно увидеть и напасть на машину.
— Исключаю.
— Почему?
— Я, товарищ подполковник, внимательно ознакомился с материалами нападения и планом местности. Первое: бандиты выбрали для нападения самое удобное место, Второе: судя по окуркам и остаткам еды, они находились там минимум три часа, следовательно, ожидали заранее.
— Логично. — Соснин как-то странно посмотрел на Эвальда. — Правильно мыслите, правильно и интересно. Что ж, этим самым вы подтверждаете версию об источнике информации. Как вы предполагаете цепочку передачи?
— Саан — Егерс — Юхансен. Возможно, есть ещё посредники, или же «почтовые ящики».
— Стало быть, Эвальд Альфредович, Саан.
— Да, Игорь Дмитриевич, мне кажется, она.
— Тогда начнём, благословясь. Кто возглавит группу, работающую по Инге Саан?
— Куккер.
— Отлично. — Соснин оглядел всех, усмехнулся, подмигнул Куккеру. — Через два дня, Рудди, жду результатов.
В сумерки улица стала совсем другой. Узкой, как щель, неуютной и зябкой. Казалось, что ветер с моря специально гонит сюда всю балтийскую сырость. Целый день наблюдения ничего не дал. Инга Саан так и не вышла из своего дома. Вечером в окнах её квартиры вспыхнул свет, и Рудди отчётливо видел женский силуэт, передвигающийся по квартире.
Инга не выходила, и к ней никто не приходил. Никто не подходил к почтовому ящику у калитки дома, а телефона у неё не было. Вот такие дела. Целый день пропал зря. Правда, кое-что он выяснил. Прошёлся по связям Инги Лаур и выяснил. В частности, что во время оккупации её несколько раз видели в компании капитана Юхансена. Один человек видел, как садился Юхансен в машину к Инге, двое видели их в баре. Вот такие дела. В общем-то ничего особенного. Рудди знал Ингу. Барышня Лаур была взглядов широких, встречалась со многими. А Юхансен любил покрутиться среди золотой молодёжи. Среди лауров, сяргов, еюндов. Раньше бы он на это внимания не обратил, если бы не инкассатор Магнус. А вот теперь цепочка сложилась. Вернее, складывается, потом опять совпадение. А может, и нет!
Рудди пожалел, что не взял плащ: на улице становилось свежо, он поднял воротник пиджака.
— Товарищ старший лейтенант, — тихо окликнул его Пауль Якобсон, его помощник, — мы там будку пустую нашли, курим по очереди. Идите погрейтесь.
— Потом, — ответил Куккер, — потом.
Он смотрел на тёмные окна квартиры Саан и думал о том, что через год, ну пусть через два, он уйдёт из милиции и станет тренером. В городе есть сильные боксёры, да и молодых ребят Рудди нашёл крепеньких. Пока ещё материал сыроват, но из них можно сделать настоящих бойцов. Он закрыл глаза и увидел светлый квадрат ринга. Скорей бы покончить с бандами, навести порядок. И снова в спорт.
А ночь плыла над городом. Светлая, похожая на пену. Ветер с моря раскачивал над головой охапки звёзд. И город плыл через эту ночь навстречу новому утру. Перед рассветом сменились сотрудники, а Рудди остался. Он должен был до конца довести операцию. Постепенно город начинал оживать. Где-то невдалеке проскрипел первый трамвай, пронзительно закричал гудок. Улица ожила. Из калиток люди выводили велосипеды с прикреплёнными к рамам портфелями, чинно шли по тротуару служащие в отглаженных костюмах; жуя на ходу краюху хлеба, прошёл трубочист. Наступил час женщин. Хозяйки с сумками заторопились в магазины-распределители и на базар. А Инги всё не было.
Она вышла из дома около двенадцати. Элегантный серый костюм ещё больше подчёркивал стройность её фигуры. Походка у неё была упругой и плавной, так обычно ходят люди, много лет посвятившие спорту. Инга шла по тротуару, небрежно помахивая большой хозяйственной сумкой. Из своего укрытия Рудди видел улицу, идущую Ингу, и двух молодых людей он приметил. Один шёл не торопясь, словно прогуливаясь, второй вышел из калитки дома, огляделся и торопливо пошёл вслед за Ингой.