– Итак, вы уверяете, что в ту минуту, когда вы остановили карету и заперли дверцу, в карете сидел мужчина?
– Я ручаюсь своей головой! – сказал Марсиаль.
– И этот мужчина был один?
– Совершенно один.
– А когда карета въехала на мой двор, мы с вами увидели женщину? Так?
– Да, ваше превосходительство.
– Итак, во всяком случае можно предположить, что мы обмануты. Я имею в виду пол той личности, которая сидела в карете. Должно быть, эта личность – путешественник или путешественница – переоделась дорогой…
– Скорее всего.
– А можно ли было сделать такое в карете?
– Еще бы!
– А не брошено ли было платье на дорогу?
– Ваше превосходительство, – сказал Марсиаль, – шторы были закрыты, значит, ни в дверцы, ни в переднее окно ничего нельзя было выбросить. К тому же почтовый экипаж был окружен верными людьми, внимательно следившими, поэтому невозможно, чтобы мужской костюм, начиная от башмаков до шляпы, мог быть выброшен на дорогу даже лоскутками. Да и в какое отверстие могли их выбросить? Я сейчас осматривал карету, и если вашему превосходительству угодно…
– Но если эта одежда не была выброшена, – перебил де Марвиль с нетерпением, – она должна быть в карете, и ее надо найти.
Марсиаль посмотрел на начальника полиции, приложив руку к сердцу.
– Когда я остановил карету, – сказал он с глубокой искренностью, – в ней сидел мужчина; теперь этот мужчинабрюнет превратился в женщину-блондинку – я это вижу. Как совершился этот феномен и куда девалась снятая одежда – клянусь спасением моей души, я не знаю, разве только…
Марсиаль вдруг осекся. Очевидно, новая мысль промелькнула в его голове.
– Разве только?.. – повторил начальник полиции.
– …разве только эта дама спрятала мужской наряд под своим пышным платьем…
– Это правда, – прошептал Фейдо.
Он подошел к графине, все еще спокойно спавшей.
– Вы слышали, сударыня? – спросил он.
Графиня не пошевелилась.
– Вы слышали? – повторил начальник полиции, схватив ее за руку. Графиня вскрикнула, не открывая глаз, протянула руки, губы ее страдальчески сжались. Она вздохнула раза два, потом открыла глаза и прошептала:
– Какой гадкий сон! Марикита, расшнуруй мне платье, я страдаю… Я…
Глаза ее встретили взгляд Марсиаля.
– Ах! – закричала она с испугом. – Где я?
– У меня, – сказал де Марвиль.
– У вас?.. Но я не знаю…
Графиня провела рукой по лбу.
– Да, помню! – воскликнула она вдруг. – Разве шутка не окончена?
Начальник полиции движением руки приказал бригадиру удалиться, а сам обратился к графине.
– Одно из двух, – сказал он, – либо вы жертва ошибки, и в таком случае эта ошибка должна быть исправлена, либо вы недостойным образом обманываете полицию, и тогда наказание будет соответственное. Я получил относительно вас самые строгие распоряжения. Не угодно ли вам пожаловать за мной? Мы поедем к маркизу д'Аржансону. Это единственная возможность положить конец этому неприятному происшествию.
ХХI Яйца
В прошлом столетии на Кладбищенской улице было только два дома с правой стороны, возле площади; один – в пять этажей и с четырьмя окнами на фасаде, другой имел только два этажа. В этот вечер единственное окно на первом этаже двухэтажного дома было освещено, между тем как в окнах всех других домов на этой улице было совершенно темно.
Пробило полночь; дверь дома отворилась, и высунулась черная голова; голова три раза повернулась справа налево и слева направо, потом исчезла, и дверь заперлась без малейшего шума.
Эта голова, с крючковатым носом, острым подбородком, впалым ртом и выпуклыми скулами, с волосами, которые можно было принять за шерсть, с двумя круглыми глазками, принадлежала женщине лет пятидесяти. Тело женщины было крупным, но тощим, костлявым и поддерживалось ногами, которым мог бы позавидовать уроженец Оверни. Костюм ее состоял из шерстяной юбки с толстым суконным корсажем и более походил на мужской, чем на женский.
Заперев дверь, женщина осталась в узком коридоре, в конце которого находилась еще более узкая лестница, поднимавшаяся почти вертикально. Направо, у подножия лестницы, находилась полуоткрытая дверь. Женщина толкнула эту дверь и вошла в низкую залу, освещенную большой лампой. В зале с самой простой меблировкой стояли комод, буфет, стол, шесть стульев и ящик для хлеба, все это было из гладкого дуба. Большой камин, в котором горел яркий огонь, и стенные часы дополняли меблировку. Огромный глиняный горшок и котелки стояли у огня.
За столом, стоявшим посреди комнаты, сидел человек и ужинал с проворством, показывавшим прекрасный аппетит. Этому человеку могло быть лет тридцать пять. Он был высокого роста, лицо его было не самым привлекательным: черты грубые, нос плоский, лицо красное, а цвет волос неопределенный; выражение лица казалось бы просто жутким, если бы не скрадывалось хитрым и откровенным взглядом. На нем был костюм зажиточного мещанина в полутрауре: сюртук и панталоны из черного сукна, жилет и чулки серые шерстяные, галстук белый – и все это без притязаний на щегольство.
Единственной странностью в этом костюме была узкая черная лента, надетая на шею, ниспадавшая на грудь и имевшая на конце пучок черных перьев индийского петуха, перевязанная красным шерстяным шнурком.
Хотя этот человек ужинал один, но, вероятно, в зале ожидали еще и других гостей, потому что с каждой стороны стола находилось по три прибора, еще не тронутых никем.
Посреди стола стояла большая корзина со множеством яиц разной величины. Корзина имела семь отделений: в первом лежали яйца белые с черной полоской вдоль и красной полосой поперек; во втором отделении лежали яйца с позолоченной скорлупой; в третьем – яйца, скорлупа которых была покрыта охрой; в четвертом – яйца маленькие и желтые, как маис; в пятом лежали большие яйца со светло-зеленой полоской, усыпанной золотыми звездами; в шестом – яйца совершенно черные.
Число яиц в отделениях было неравным; больше всех лежало в пятом отделении, то есть в третьем слева от первого.
Первое находилось напротив прибора, занимаемого ужинавшим. Каждое отделение находилось напротив одного из приборов. Таким образом, перед человеком в черном костюме было отделение с белыми яйцами со скрещенными черной и красной полосками. Перед каждым ужинавшим стояли тарелки и стакан. С каждой стороны стакана стояла бутылка странной формы, а за стаканом – небольшой насест вроде детской игрушки, сделанный точно так же, как подвижной насест в курятнике; на этом насесте красовался маленький индийский петух, сделанный с удивительным искусством, с эмалевыми глазками.
Перед каждым из свободных приборов находился такой же насест, но пустой. Между насестами и корзиной с яйцами было широкое пустое пространство, занятое большим блюдом, содержимое которого человек в черно-сером костюме поглощал с аппетитом.
В ту минуту, когда женщина, смотревшая на улицу, вошла в залу, ужинавший, отрезая себе огромный кусок хлеба, спросил:
– Ну что?
– Ничего, – отвечала женщина.
– Как? – продолжал ужинавший, не поднимая глаз от тарелки. – До сих пор никого?
– Никого.
– Значит, сегодня я буду ужинать один?
– Ты жалуешься на это, Индийский Петух? – спросила женщина, снимая крышку с горшка.
– Ты же знаешь, что я никогда не жалуюсь, Леонарда, когда ты готовишь.
– Индийский Петух, берегись! Если ты чересчур растолстеешь, сам сгодишься на жаркое.
– Леонарда, если мне суждено быть изжаренным, то пусть лучше я изжарюсь на твоем вертеле, чем на королевском эшафоте.
– Его стряпня тебе не нравится?
– Нет, признаюсь.
Леонарда пожала плечами.
– Знаешь, – сказала она, – если ты будешь вести себя хорошо, тебе решительно нечего бояться, потому что ты Петух; и даже пусть тебя окружат все палачи французские и наваррские, ты можешь быть так же спокоен, как и теперь.
– Это правда, – сказал Индийский Петух, кивнув головой. – То же мне говорил и начальник, а то, что он говорит, вернее королевского слова.
– Да, тот, кому начальник угрожал смертью, – умирает; а тот, за чью жизнь он поручился, – живет, и ты знаешь, Индийский Петух, где был бы ты теперь, не будь его?
– В плену или на виселице! – с волнением произнес Индийский Петух. – Но по милости его я жив, свободен и получил благословение родной матушки. Клянусь тебе, Леонарда, я с радостью пошел бы на казнь, чтобы заслужить улыбку Рыцаря!
– Но отчего это ты один здесь сегодня? – продолжала Леонарда, переменив тон.
– Не знаю.
– Это странно!
– Который час, Леонарда?
– Семь минут первого, сын мой.
– Ах, как бы мне не хотелось находиться на месте Зеленой Головы!
– Почему?
– Начальник должен быть семь раз недоволен, а черту известно, что значит и один раз.
– Твои плечи это помнят?
Индийский Петух кивнул утвердительно с выразительной гримасой. В эту минуту в зале раздался крик: «кукареку!»
Леонарда подошла к комоду и взяла длинную трубочку, висевшую рядом; она поднесла к губам конец трубочки и задудела, потом опустила ее и прислушалась. Тут же вновь послышался петушиный крик громче первого.
– Это Золотистый Петух, – сказал Индийский Петух.
Леонарда пошла отворять дверь. Человек, закутанный в
просторный плащ, быстро вошел в залу; в золотой галун его треугольной шляпы было воткнуто перо золотистого цвета. Он бросил плащ на стул и оказался в богатом щегольском военном костюме, который как нельзя лучше шел дерзкому выражению его лица, сверкающему взору и длинным усам, скрывавшим верхнюю губу.
– Здорово, Индийский Петух! – сказал он.
– Здорово, Золотистый Петух! – ответил тот, не вставая.
– Ну и голоден же я!
– Тогда садись за стол.
Золотистый Петух занял первое место с правой стороны от Индийского Петуха, напротив того отделения в корзине, где лежали золоченые яйца.
– Подавай самые лучшие блюда, Леонарда! – закричал Золотистый Петух, разворачивая салфетку.
Не успел он сесть, как послышался тихий треск и на пустом насесте, стоявшем перед его тарелкой, появился очаровательный золотистый петушок, одинаковой величины с индийским петушком, красовавшимся напротив первого прибора. Леонарда поставила на стол дымящееся блюдо.
– Черт побери, – продолжал Золотистый Петух, накладывая себе полную тарелку, – я-то думал, что опоздаю сегодня, а я, напротив, пришел раньше других.
Он указал глазами на пустые места.
– Где ты был сегодня? – спросил Индийский Петух.
– У курочек.
– У тебя, должно быть, много рапортов?
– Полные карманы. Эти очаровательные курочки ни в чем не могут отказать своему петуху. Начиная от камеристки мадам де Флавкур, пятой девицы де Нель, которую герцог Ришелье хотел сделать наследницей ее четырех сестер, до поверенной мадемуазель де Шаролэ и субретки президентши де Пенкур, которая в последнем маскараде в опере приняла месье де Бриджа за короля…
– Что узнал новенького?
– Очень мало.
– Но все-таки?
– Час назад похитили одну девицу.
– Где?
– На мельнице Жавель.
– И кто такая?
– Хорошенькая Полина, дочь Сорбье, торговца подержанными товарами на улице Пули. Представь, сегодня утром она обвенчалась с Кормаром, торговцем скобяными изделиями с набережной Феррайль, а вечером, в десять часов, на свадебном балу ее похитил граф де Лаваль с помощью Шаролэ и Лозена. Все трое были переодеты мушкетерами.
– И похитили новобрачную?
– Это случилось очень неожиданно. Все остолбенели; я же действовать не мог, так как получил приказ не влезать ни во что, что не касается главного.
– И что, по-твоему, скажет тебе Рыцарь?
– Я повиновался его же приказам.
– Позволить негодяям подобное и дать им уйти безнаказанными – это значит нарушить его волю!
– А не исполнять его приказы – значит нарушать ее еще более. Ты на моем месте поступил бы так же.
– Молчите, – сказала Леонарда.
Раздалось тихое пение петуха. Леонарда подошла к трубочке и конец ее приложила к губам. Через несколько минут раздалось второе «кукареку». Леонарда отворила дверь, и в залу вошел человек с толстой шеей и большой безобразной головой. С черными и жесткими руками, он своими манерами походил на простолюдина. Он бросил свою большую шляпу с плоскими полями в угол залы и поздоровался хриплым голосом.
Он сел двумя местами выше Золотистого Петуха, оставив между ним и собой пустое пространство. В петлицу его камзола был воткнут пучок серых перьев.
– Эй, Леонарда! – закричал он. – Вина! Мне хочется
пить.
Не успел он договорить, как раздался треск и на насесте, поставленном перед ним, появился мохнатый петух с короткими толстыми и широкими лапками. Напротив пришедшего находилось отделение с желтыми яйцами, и в этом отделении яиц лежало меньше всех.
– У тебя фонарь под левым глазом, Мохнатый Петух, – сказал Золотистый, разглядывая своего товарища.
– Да, – отвечал Мохнатый Петух, – но если я получил один удар, то за него отплатил четырьмя.
– Кто тебе так засветил?
– Мушкетер, которому я выбил четыре зуба.
– Где?
– На мельнице Жавель.
– Когда?
– Час назад. Я был на свадьбе Грангизара, продавца муки на улице Двух Экю. Мы танцевали, когда услышали крики. Мушкетеры похищали новобрачную с другой свадьбы. Они были вооружены, но мы взяли скамейки, палки, и мои курицы так славно их отделали, что отняли дочь Сорбье у мерзавцев и возвратили ее мужу.
– Вы ее отняли? – спросил Золотистый Петух. – Вы действовали, когда я ушел.
– В котором часу ты ушел?
– Ровно в одиннадцать – так мне было приказано.
– А у меня было столкновение в десять минут двенадцатого, хотя мне тоже было приказано.
– Итак, ты знал, что будет?
– Знал. Рыцарь дал мне все инструкции, и все случилось именно так, как он сказал.
Все трое с изумлением переглянулись.
ХХII Начальник
Раздался новый крик петуха, и через несколько минут в залу вошел четвертый мужчина, приветствуя жестом троих, сидевших за столом.
Этот человек, одетый в черное и с черным лицом, имел на шляпе черные перья и был чистокровным негром. Не говоря ни слова, он сел по левую руку от Индийского Петуха, и на насесте явился черный петух.
– А-а, – сказал Золотистый Петух, улыбаясь, – мы мало-помалу собираемся.
Негр, посмотрев вокруг с чрезвычайным вниманием, спросил Индийского Петуха:
– Зеленая Голова с начальником?
– Нет, – отвечал Индийский Петух.
– Где же?
– Не знаю!
– Как?! Его здесь нет?
– Нет.
– Это странно, очень странно!
Раздался четвертый петушиный крик. Леонарда с теми же предосторожностями пошла открывать.
Пятый мужчина был очень маленького роста и одет, как банкир с улицы Сен-Дени, в серый камзол, башмаки с серыми пряжками, в жабо из толстого полотна, украшенное петушиным гребешком из красного сукна, удивительно искусно сделанным.
– Видел ли ты Зеленую Голову, Петух Малорослый? – спросил Золотистый.
– Да.
– И где же он?
– Здесь.
– А вот и нет.
Малорослый Петух всплеснул руками.
– Неужели еще не здесь? – продолжал он.
– Нет, – сказали в один голос его приятели.
– Он не приходил и вечером? – спросил негр.
– Нет, – отвечала Леонарда.
Все пятеро с беспокойством переглянулись, потом взгляд Малорослого Петуха устремился на стенные часы.
– Четверть первого, – сказал он, – а Зеленой Головы еще нет.
– Уж не взяли ли его? – предположил Золотистый.
– Это невероятно, – заметил Мохнатый.
– Не изменил ли он? – спросил Индийский.
– Это просто невозможно!
Послышался звук открывшейся с улицы двери. Леонарда поспешила отворить дверь, ведущую в узкий коридор, в глубине которого возвышалась лестница.
Человек, переступивший порог дома без предварительного условного петушиного пения, был высокого роста и без шляпы. Черные, длинные и густые волосы скрывали его лоб и соединялись с черной бородой. На всем лице виднелся только орлиный нос и глаза, метавшие молнии. На нем были надеты узкие панталоны, высокие сапоги, камзол из того же коричневого сукна, что и панталоны, кожаный пояс, за который были заткнуты пистолеты, короткая шпага и кинжал. Его правая рука была обернута плащом.