Прочитав письмо, он заговорил на sabir:
— Поскольку я сам почти монарх, — тут он ненароком повысил свое положение до царского, — какой-то принц, похоже, считает, что может спокойно избавиться от хлопот, переложив их на мои плечи.
Мы вежливо промолчали. Молодой человек как ни в чем не бывало обрезал ногти: бах, вжик, щелк.
Остикан Багратуни продолжил:
— Вы прибыли сюда как раз накануне свадьбы моего сына. — Он показал на юношу, который обрезал ногти. — У меня полно других забот, ведь гости, приезжающие со всего Леванта, пытаются избежать того, чтобы их по пути не зарезали мамелюки, а торжества вот-вот начнутся, и… — И он продолжил с досадой перечислять проблемы, в число которых включил и наш приезд.
Его сын с шумом обрезал последний ноготь, а затем поднял глаза и сказал:
— Подожди, отец.
Остикан прервал свои жалобы и произнес:
— Да, Какика?
Юноша поднялся с пола, но не распрямился, а принялся, согнувшись, метаться по комнате, как будто для того, чтобы мы лучше рассмотрели его плоский затылок. Он что-то собирал, и я догадался, что молодой человек по какой-то причине отыскивает обрезки ногтей. Не прекращая своего занятия, он сказал через плечо остикану:
— Эти странники привезли с собой двоих священников. Так?
— Да, именно так, — нетерпеливо подтвердил отец. — И что из этого?
Один из обрезков ногтей приземлился совсем недалеко от моей ступни, я поднял его и отдал Какике. Он кивнул (казалось, юноша был доволен тем, что собрал все ногти), после чего сел рядом с отцом на диван и стряхнул обрезки ногтей в жаровню.
— Ну вот, — сказал Какика, — теперь никто не использует их против меня и не сможет наслать проклятия.
Однако обрезки ногтей, похоже, совсем не собирались спокойно сгорать: они шипели и потрескивали среди углей.
— Так что там с этими священниками, мой мальчик? — снова спросил Хампиг, по-отечески поглаживая плоскую голову сына.
— Конечно, у нас есть старый Димирджан, и этого вполне достаточно, чтобы совершить брачную церемонию, — вяло произнес Какика. — Но чем тогда мое венчание отличается от венчания простых людей, каких-нибудь крестьян? А вот если у меня будет трое священников…
— Гм, — произнес отец, переводя взгляд на братьев Никколо и Гильома. В ответ те окинули его надменными взглядами. — Да, это добавит пышности событию. — Моему же отцу и дяде он сказал: — Ну что ж, возможно, все к лучшему. Скажите, во власти ли этих священнослужителей совершить таинство брака?
— Да, ваша светлость, — ответил отец. — Они монахи-проповедники.
— Они могут помогать во время службы нашему митрополиту. Надеюсь, монахи понимают, что этим им будет оказана великая честь. Мой сын женится на pshi — принцессе из далеких адыгейских земель. Вы называете живущих там людей черкесами.
— Эти люди славятся своей красотой, — заметил дядя Маттео. — Однако… разве они христиане?
— Во время помолвки мой сын получил благословение самого митрополита Димирджана, а его невеста приняла нашу веру. Так что принцесса Сеосерес хоть и черкешенка, но теперь христианка.
— И несомненно, очень красивая христианка, — добавил Какика, причмокнув похожими на ливер губами. — Прохожие на улицах останавливаются, увидев ее, — даже мусульмане и другие язычники, — и склоняют перед ней головы и благодарят Создателя за такую красоту.
— Понятно? — спросил Хампиг. — Свадьба состоится завтра.
Отец ответил:
— Я уверен, что братья почтут за честь принять участие в церемонии, ваша светлость.
Оба монаха выглядели возмущенными из-за того, что во время беседы никто даже не поинтересовался их мнением, но не стали протестовать.
— Хорошо, — сказал остикан. — Стало быть, на свадьбе у нас будет трое священнослужителей, причем двое из них — чужеземцы из дальних краев. Да, это произведет впечатление на моих гостей и подданных. В таком случае, господа, вы можете, если пожелаете… Вам совсем не обязательно задерживаться…
— Мы останемся здесь, в Суведии, на свадьбу столь высокой персоны, — мягко сказал дядя Маттео. — Конечно же, мы пожелаем продолжить наше путешествие сразу, как только все закончится. И разумеется, ваша светлость не преминет оказать помощь нашей миссии и снабдит нас верховыми лошадьми и провизией.
— Хм… да… разумеется, — только и смог ответить Хампиг, которому явно не слишком понравился такой оборот дела. Он позвонил в колокольчик, который держал в руке, и вошел один из его слуг. — Это мой управляющий, господа. Арпад, ты поселишь гостей во дворце, а затем представишь священников митрополиту. После этого сопроводи господ на рынок и окажи им любую помощь, о какой только они попросят. — Он снова повернулся к нам. — Прекрасно! Итак, добро пожаловать в наш город и примите официальное приглашение на свадьбу моего сына и на все последующие увеселения.
После этого Арпад проводил нас наверх; там были приготовлены две комнаты: одна для нас, а вторая для священников. Распаковав необходимые нам для непродолжительной остановки принадлежности, мы снова спустились вниз, где передали братьев на попечение митрополита Димирджана. Он оказался огромным стариком с массивным носом, тяжелой отвисшей челюстью, низко растущими бровями и большими мясистыми ушами. Митрополит сразу же забрал священников, чтобы отрепетировать с ними завтрашнюю церемонию, а мы с отцом и дядей в сопровождении управляющего Арпада отправились на городской рынок.
— Вы можете также называть его «базар», — сказал он любезно. — Это слово обозначает на фарси рынок и используется по всему Востоку. Вы пришли делать покупки в очень удачное время, поскольку в преддверии свадьбы сюда собрались торговцы отовсюду, они продают на улицах все мыслимые товары, так что выбор у вас будет огромный. Надеюсь, вы позволите мне помочь вам и поторговаться за то, что вы выберете. Бог знает какие обманщики и плуты арабские купцы, но армяне гораздо хитрей, и только армянин решается иметь с ними дело. Арабы могут просто раздеть вас. Армяне же сдерут с вас и кожу.
— В основном нам требуются животные, на которых можно ездить верхом, — объяснил дядя. — Чтобы одновременно несли нас и наши вещи.
— Я предлагаю лошадей, — сказал Арпад. — Позже, когда вам придется пересекать пустыню, вы сможете обменять их на верблюдов. А сейчас, поскольку следующий пункт вашего следования — Багдад, а путешествие отсюда туда совсем не тяжелое, лошади подойдут лучше: они быстрей и ими гораздо проще управлять, чем верблюдами. Мулы еще лучше, но я не уверен, что вы пожелаете заплатить столько, сколько с вас за них запросят.
На большей части Востока, как и в цивилизованной Европе, мул, из-за того что он такое послушное и покорное животное, считается наиболее предпочтительным средством передвижения для знати (читай: для очень богатых людей), а потому тот, кто разводит мулов, бесстыдно запрашивает за них непомерную цену. Отец с дядей согласились, что мулы нам не по карману, так что больше подойдут лошади.
Мы обошли несколько специально отгороженных загонов, расположенных неподалеку от базара, где можно было приобрести всевозможных верховых и вьючных животных: мулов, ослов, лошадей любой породы — от изысканных арабских скакунов до ломовых, а также обычных верблюдов и дромадеров — особую их разновидность, отличающуюся ровным ходом. После того как мы испытали множество лошадей, отец с дядей и управляющий остановили свой выбор на пяти: двух меринах и трех кобылах — красивых внешне и послушных, не таких тяжеловесных, как ломовые лошади, они больше напоминали элегантных тонкокостных арабских скакунов.
Покупка пяти лошадей означала пять разных сделок. В тот раз я впервые оказался свидетелем процедуры, от которой в дальнейшем постоянно испытывал невероятную усталость, потому что мне приходилось подвергаться ей на каждом восточном базаре. Я имею в виду любопытную восточную манеру заключать при покупке сделку. Хотя на этот раз управляющий Арпад любезно проделал все за нас, это занятие показалось мне долгим и утомительным.
Арпад и торговец лошадьми протянули друг другу руки, так, что их длинные рукава прикрывали ладони, делая их невидимыми для тех, кто мог наблюдать со стороны, — на каждом базаре всегда есть бесчисленные зеваки, слоняющиеся без дела и не знающие ничего лучше, как наблюдать за делами других. После этого Арпад и торговец принялись чертить волнистые линии и постукивать друг перед другом своими спрятанными пальцами: торговец показывал знаками, какую цену он запрашивает, а Арпад показывал цену, которую он согласен заплатить. Хотя я впоследствии выучил знаки и помню их хорошо, я не собираюсь пересказывать читателям все эти сложности. Достаточно сказать, что один человек сначала постукивает, чтобы показать знаком единицы, десятки или сотни. Так, последовательное постукивание трижды, скажем, указывает на три, тридцать или три сотни. И так далее. Подобная система позволяет показывать даже дроби и передавать различную стоимость, когда торговец или покупатель имеют дело с принятыми в других странах деньгами — например, динарами или дукатами.
Изменяя характер постукивания, торговец лошадьми постепенно снижал свою цену, а управляющий постепенно повышал свою. Таким образом, цены варьировались от вполне разумных до самых грабительских и невероятных. На Востоке каждая цена имеет свое собственное название: большая цена, маленькая цена, городская цена, красивая цена, постоянная цена, хорошая цена — и так до бесконечности. Когда они оба наконец совместными усилиями достигли обоюдного согласия относительно первой лошади, им пришлось повторить всю процедуру еще четыре раза, и в каждом случае управляющий время от времени советовался с нами, чтобы не переступить границ своих полномочий или нашего кошелька.
Все эти переговоры могли бы легко сопровождаться словами, но так на Востоке никогда не делают, поскольку скрытность метода «рука-и-рукав» приносит выгоду как торговцу, так и покупателю, ибо в этом случае никто другой не знает цену, которую запрашивают первоначально, а также окончательную, на которой торг заканчивается. Таким образом, покупатель иногда может так сильно сбить цену торговца, что тот постыдится называть ее вслух, но в конце концов он может согласиться и на нее, зная, что никто из будущих покупателей не узнает об этом, а стало быть, не сможет извлечь для себя выгоду. Или же, напротив, покупатель, страстно желая что-то приобрести, не будет сильно торговаться и может заплатить цену, зная, что никто из свидетелей не станет смеяться над его глупой расточительностью.
Наши пять сделок закончились, лишь когда солнце уже почти село и у нас не осталось времени, чтобы купить даже седла для лошадей, не говоря уже о тех необходимых вещах, которые значились в нашем списке. Нам пришлось вернуться во дворец, посетить хаммам и основательно почиститься, прежде чем облачиться в свои лучшие одежды для вечерней трапезы. Арпад сказал нам, что сегодня состоится торжественный обед, традиционный праздник, на который собираются все мужчины накануне свадьбы. Когда нас терли и мяли в хаммаме, отец обеспокоенно сказал дядюшке:
— Маттео, мы должны преподнести какой-нибудь праздничный дар остикану, его сыну или невесте сына, а может, даже и сделать подарки им всем. Хотя мне, честно говоря, в голову ничего не приходит. Хуже того, я просто не знаю, что мы можем себе позволить. На покупку верховых лошадей ушла немалая сумма, а ведь нам предстоит купить еще множество других вещей.
— Не бойся. Я уже кое-что придумал, — ответил дядя, как всегда самоуверенно. — Я заглянул на кухню, когда там готовились к торжественному обеду. Для придания блюдам цвета и в качестве приправ здешние повара используют то, что они называют сафлором. Я попробовал его, и можешь себе представить? Это оказалось не что иное, как обычный cartamo[110] — шафран гораздо худшего качества. У них здесь нет настоящего шафрана. Вот и преподнесем остикану брикет нашего золотого шафрана. Это обрадует его гораздо больше, чем все золотые безделушки, которые ему будут дарить остальные гости.
Несмотря на всю его дряхлость, во дворце имелся достойный похвалы большой обеденный зал; этим вечером в нем была особая необходимость, поскольку мужчин среди гостей остикана оказалось великое множество. В большинстве своем это были армяне и арабы, которые в прошлом составляли «царскую» семью Багратуни, а также их родственники, от самых близких до отдаленных. В число гостей входили также придворные и государственные чиновники, местная знать да плюс еще легионы приглашенных на свадьбу со всех концов Малой Армении и остального Леванта. Похоже, все арабы были из племени аведи, по-видимому, просто огромного, так как все эти люди назывались шейхами как высокого, так и низкого ранга. Мы пятеро оказались на торжестве не единственными чужеземцами, так как по этому случаю с юга Кавказских гор прибыли все родственники черкесской невесты. Считается, что черкесы — поразительно красивые, и я могу подтвердить, что это действительно так. По крайней мере, в тот вечер я не видел среди собравшихся никого красивее этих горцев.
Торжественный обед в действительности состоял из двух отдельных трапез (в зависимости от вероисповедания гостей), каждая из которых включала множество блюд. Блюда, которые подавали нам и армянским христианам, были разнообразней, поскольку не были ограничены всеми этими языческими суевериями. Угощение, которым потчевали гостей-мусульман, исключало запрещенную Кораном пищу: свинину, моллюсков и мясо всех существ, которые живут в норах, где бы эти норы ни располагались — в земле, на дереве или на дне морском.
Я не обратил особого внимания на то, что подавали гостям-арабам, но понял, что основным блюдом для христиан стал молодой верблюд, начиненный барашком, который был, в свою очередь, начинен гусем, нафаршированным рубленой свининой, фисташками, изюмом, кедровыми орешками и специями. Также подали фаршированные баклажаны, кабачки и листья винограда. В качестве напитков гостей потчевали всевозможными шербетами, сделанными из только что растаявшего снега, — бог знает откуда его раздобыли и скольких денег это стоило. Шербет имел различный вкус — лимонный, розовый, айвовый, персиковый — и различный аромат — девясила и ладана. На десерт были пирожные с маслом и медом, хрустящие, словно медовые соты; паста, которая называлась халва, изготовленная из размолотого миндаля; фруктовые пирожные с лаймом; совсем крохотные пирожные, сделанные, как ни невероятно это звучит, из розовых лепестков и бутонов апельсинов; а также маринованные финики, начиненные миндалем и гвоздикой. Подали также изумительный gahwah. Еще на обеде было немало разноцветных вин и других хмельных напитков.
Христиане вовсю угощались, однако арабы и черкесы тоже не отставали от них. Общеизвестно, что Коран строго запрещает пить вино, однако не все знают, что многие мусульмане в этом отношении строго придерживаются буквы закона. Я поясню. Поскольку во времена пророка Мухаммеда вино, похоже, было единственным хмельным напитком, о котором говорилось в Коране, в исламе не имеется никаких ограничений относительно иных алкогольных напитков, которые были изобретены впоследствии. Потому-то множество мусульман, даже самых примерных в других отношениях, считают себя вправе — особенно во время праздников — пить любой алкогольный напиток, лишь бы тот не был вином, сделанным из винограда, а также жевать траву, которую они называют по-разному: гашиш, бандж, bhanj и ghanja, а она сводит с ума почище любого вина.
Оттого что на этом торжественном обеде было огромное количество живительных напитков, о которых пророк не мог даже мечтать (сверкающая, похожая по цвету на мочу жидкость, называемая abijau, которую варили из зерна; и арак, который выдавливали из фиников; и еще нечто, именуемое медовухой и являвшееся экстрактом меда), а также поскольку там был еще и гашиш в виде вязких шариков для жевания, то стоит ли удивляться, что все арабы и христиане, кроме нескольких престарелых священников, сделались такими сумасбродными, безудержно веселыми, склонными поспорить и слезливыми. Дядюшка мой так разошелся, что начал громко петь, тогда как мы с отцом и монахи предпочитали помалкивать.