- Старейшины племени макома ожидают тебя в хижине вождя, - сказал шаман и показал рукой на вход тростникового жилища, где она совсем ещё недавно лежала и думала свои горькие думы.
Алёна не заметила, как в хижине собрались все старейшины племени, усевшись напротив чуть возвышавшегося ложа, куда пригласил шаман присесть Алёну.
- Старейшины макома и все люди племени хотят, чтобы ты стала нашим вождём.
- Да, да, да, - закивали головами старики.
- Я женщина, - повернулась Алёна к Манефе, которая начала переводить её слова. – Разве может женщина быть вождём?
- Ты послана макома морским богом,- заговорил Вывак.- Когда не стало старого вождя Вайнаки, то мы по его наказу молились в священной пещере, чтобы бог моря дал нового… И он сделал это. Ты вышла к нам на берег из морских волн. Сегодня ты храбро дралась с нашими врагами - испанцами и повергла на землю троих врагов. Мы это видели и благодарим тебя. Ты сможешь защитить нас, как никто другой. И потому мы просим : будь нашим вождём.
Алёна ненадолго задумалась. Она обвела взглядом сидевших перед нею индейцев, глянула на стоявшую рядом Манефу, которая всем своим видом, а особенно глазами просила Алёну дать согласие. И та наклонила голову.
- Хорошо, - сказала она.- Я согласна… Я обещаю быть с вами, пока бог моря не заберет меня обратно. Я буду защищать вас, но делать это вместе со мною должны все мужчины макома.
- Да, да, да,- опять закивали головами старейшины.
- Мужчин осталось мало, а с сегодняшнего дня ещё меньше. Те же, кто остался, будут исполнять всё, что ты им скажешь,- громко произнёс Вывак.- Слово вождя – закон для каждого из нас.
- Но и ты, шаман Вывак, будешь тоже помогать мне,- сказала Алёна.
- Да,- склонил голову Вывак.- Это моё племя, и я буду помогать тебе защищать его от врагов.
Затем шаман снял висевшие на стене хижины бусы из морских раковин и надел их Алёне на шею, а на голову повязал широкую ленту, изукрашенную разноцветными птичьими перьями. Двое из старейшин накинули на плечи Алёны накидку из таких же пёстрых птичьих перьев.
- Отныне ты наш вождь! У нас есть вождь! – воскликнул шаман, обращаясь к старейшинам, и повернулся к Алёне. – А как звали тебя в прежней жизни?
- Алёна.
- Теперь ты будешь Шаста. Так звали нашу реку белые люди, жившие там во времена наших предков.
- Так, так, так, - сказали старейшины и склонили головы.
- Скажи, вождь Шаста, - неожиданно изрёк один из них. – Что нам сегодня делать?
- Испанцы могут вернуться, - немного подумав, заговорила Алёна. – А посему надобно увести людей подальше отсюда в безопасное место… Именно сейчас. Но куда? Вы лучше меня знаете. Может быть за реку?
- Нет, - покачал головой шаман.- Туда нельзя. На том берегу земля чолбонов. Мы с ними не дружим, потому что они близки к испанцам.
- Тогда перекочуем ближе к океану в начало Долины Белых Людей. Где это?
- Там, - показали старейшины. – Вон за тем лесом. Недалеко оттуда река впадает в океан.
- Вот и пойдём в ту сторону немедля,- вставая, сказала Алёна. – Только не берегом, а лесом, чтобы следов меньше оставить.
Старейшины согласно закивали головами и вместе с Алёной вышли из хижины, где тотчас же были окружены соплеменниками.
Вдруг раздался громкий звук барабана: это шаман ударил рукой в свой бубен, подавая какой-то знак людям макома. И тотчас же наступила тишина, а все индейцы опустились на землю там, где застал их звук бубна.
Шаман Вывак поднял руку и заговорил.
- Что он говорит? – спросила Алёна Манефу.
- Он говорит, что боги дали им нового вождя, и что этот вождь – ты. Что зовут тебя Шаста, и ты будешь заботиться о людях макома и защищать их от врагов.
Закончив речь, шаман вновь ударил в бубен и все индейцы от мала до велика легли вдруг на землю перед Алёной лицами вниз.
- Вождь Шаста, - заключил шаман своё обращение к соплеменникам,-повелевает всем сейчас же собраться для перехода на другое место, в самое начало Долины Белых Людей у океанского берега.
Индейцы встали с земли и побежали к своим тростниковым хижинам. А мужчины подвели к Алёне красивого вороного коня под седлом. Конь, очевидно, был только что пойман после набега испанцев.
- Таких коней должен иметь каждый воин племени макома,- громко сказала Алёна.
Манефа перевела её слова и мужчины со старейшинами согласно закивали головами.
Отряд испанцев тем временем возвращался в свою миссию после набега на индейское поселение. Ехали молча. Так же молча и понуро шли, связанные одной верёвкой и окружённые всадниками, несколько темнокожих индейцев.
Лейтенант Лопес, ехавший с капитаном Муньосом впереди отряда, явно был доволен сегодняшним походом.
- Хорошо сходили, господин капитан, не правда ли,- сказал Лопес, оглядев солдат и пленников позади себя.
Пабло Муньос ответил не сразу. Он, как видно, не разделял настроения своего офицера.
- Улов хороший, не скрою… Но слишком дорогой ценой он достался нам, лейтенант. Мы потеряли троих наших солдат, не считая раненых. Такого ещё не бывало. Так что никакой радости я сейчас не испытываю.
- И всё это сделала какая-то белая женщина! - воскликнул Лопес.- И откуда только она там взялась?!
- Может быть, тебе это показалось, лейтенант?
- Нет! Это видели все мои люди. На ней было платье и…белые-белые волосы по плечам. Чудно здесь видеть такое, а придумать никак нельзя,- возбуждённо сказал Лопес.
- Уж не влюбился ли ты, Лопес, в эту белую женщину?
- Да, она была прекрасна, что и говорить! Хотя видел я её всего несколько мгновений… А, может быть, нам стоит возвратиться, господин капитан? – неожиданно предложил Лопес.- Позвольте, я отмщу за убитых солдат и приведу эту белую женщину в нашу крепость!
- Не смейте и думать об этом, лейтенант. Я не хочу терять людей из-за какой-то девки. Пусть даже и белой среди черномазых… Да я и не думаю, что они сейчас на прежнем месте ждут нас. Их надо опять искать. Придёт время – найдём, и будет эта белая девка наша, как наше всё это, - развёл широко руками Пабло Муньос.
- Так точно, господин капитан,- согласился Лопес.- Я сам буду её искать и обязательно найду, в чём даю вам слово офицера
- Отлично, Лопес. Не сомневаюсь, - устало улыбнулся капитан.
Впереди показались крепостные строения миссии Сан-Хосе. Увидев их, отряд невольно прибавил шагу. Пленённые же индейцы почти побежали, окруженные всадниками…
…В эту ночь Алёне долго не спалось. Она то и дело беспокойно ворочалась на своём мягком ложе, возвращаясь мыслями к событиям сегодняшнего дня, да и ко всему тому, что приключилось с нею в последнее время. Только к середине ночи Алёна впала в полудрёму и ей примстилось вдруг, что будто бы она с любимым Ванечкой идёт по какой-то улке и, вроде, Ново-Архангельска. Вот они подходят к пристани, где стоит большой-большой корабль, а с него по трапу будто бы сходят на берег отец её Сысой с матушкой, правитель Баранов Александр Андреевич с помошником своим и другом отца Иваном Александровичем Кусковым. Все они проходят мимо, но её почему-то совсем не замечают. Народу же на берегу видимо-невидимо. Смотрит она кругом, а её Ванечки-то нету. Вдруг она услышала, его громкий голос: «Алёнушка, Алёна!» И тут же Ваню увидела. Он, будто-бы, зовёт её, но тоже не замечает. Она же пытается изо всех сил ему ответить, а сказать ничего не может, только стонет. И вдруг Алёна напряглась вся, громко, как ей казалось, крикнула и от крика своего проснулась… Голос Ванечки, зовущий её, был настолько явственный, что Алёна вскочила с ложа и выбежала из хижины.
Но на воле было темно и тихо, а рядом с хижиной никого не оказалось. Только увидела она звёздное небо над головой, да горящие костры по краям селения, у которых сидели мужчины, оберегая покой людей своего племени.
Глава шестая
Тотемский мещанин Иван Александров сын Кусков запомнит, наверное, этот июньский день тысяча семьсот восемьдесят седьмого года на всю свою жизнь, которая, как он думал, в его нынешние двадцать два лета от роду, у него только начиналась.
В старинном русском городе Тотьме, что находится в вологодских пределах, и дома которого разбросаны по высокому левому берегу многоводной и древней реки Сухоны, да впадающей в неё речки Песьей Деньги, род Кусковых пребывал с времён стародавних. С таких же давних пор толкуют люди разные, что имя своё город получил от императора всероссийского Петра Алексеевича Великого. Будто бы, остановившись здесь однажды по пути к Архангельскому городу и морю Белому, оглядел царь Пётр место сие и изрёк: «То тьма», что означало, стало быть, беспросветную глушь.
Но это была всего лишь народная молва, или даже шутка, а в ней сразу две неправды.
Старожилы-тотьмичи знали и ведали, что городок их старше самой Москвы-матушки, а ко времени неоднократного пребывания тут государя и царя Петра Великого, стоял он на сем месте уже почти шесть сотен лет.
Да никогда и не была Тотьма беспросветной глушью, ибо возник город на большом водном пути и во все времена года многолюдном. А путь тот шёл из пределов московских и многих городов русских сперва к Вологде, и далее по Сухоне-реке через Тотьму до самого Устюга Великого, а оттуда к морю Студёному, либо за Большой Камень в сибирские города и далее до самой китайской границы, до далёкой Камчатки и островов Восточного океана.
Так что все пути даже самого давнего прошлого шли через Тотьму. Потому и гордились тотьмичи своим древним городком, связанным путями-дорогами с большими и малыми городами всей Руси Великой и от которого начиналась земля Русского Поморья на его южных невидимых рубежах.
А ещё гордились тотьмичи тем, что знаменит был их город на всю Россию своим древним соляным промыслом и стоял он среди таковых мест в одном ряду с Солью Вычегодской, да с Солью Галицкой, уступая лишь, разве что только Соли Камской.
Тем и жила Тотьма и слыла среди других городов богатым городом. Обозами по сухим дорогам и речными судами развозилась соль торговыми людьми на российские ярмарки, давая большой доход здешним купцам, владельцам соляных варниц и рассольных труб-скважин. Возвращались купцы домой со многими товарами и вновь спешили уже на другие ярмарки.
По числу своих жителей, коих было в Тотьме почти четыре тысячи душ, не уступала она губернской столице - Вологде, а по числу людей купеческого звания даже превосходила: в купцах числилось более пятисот горожан.
Так что почти все тотьмичи жили и кормились соляным промыслом. Многое число рядового городского народа трудилось на варницах: дровосеки и дрововозы, истопники и мастера кузнечного дела, варничные повара и подварки, водоливы, достающие соляной рассол бадьями из глубоких обсадных труб-сважин, грузчики, судовые ярыжки и прочий работный люд, пришлый и оседлый, коренной.
Работы хватало всем, и купцы тотемские известны были во многих городах Руси: Холодиловы, Пановы, Черепановы, Кузнецовы, Шергины, Чекалёвы, Нератовы, Токаревы, Улановы… И не было им числа. Да и немудрено: в купеческое звание мог вступить даже черносошный крестьянин Окологородной волости или мещанин из Рыбацкой слободки- «Зелени», что на посаде за Песьей Деньгой, заработавший на соли первый капитал и имевший свою торговлю разным товаром, привезённым с ярмарок Москвы, Ярославля, Костромы, Вологды, Архангельска или Галича Мерьского костромской соседней земли и подобных окрестных земель.
Но пришло время и тесно стало у себя дома тотемским купцам всех трёх их сословных гильдий. Тогда пошли они за Камень в сибирские города, производя торговлю российскими и иностранными товарами на ярмарках да торжках Тюмени, Тобольска, Иркутска и даже на кяхтинской границе с Китаем, в далёком Охотске и на Камчатке.
А там вместе с земляками из Великого Устюга, Архангельского города, Верховажья, Каргополя, Яренска Лальска, да с купцами сибирскими тотьмичи строили вояжные морские суда, на которых ходили по Великому океану, открывали новые острова у неведомых доселе американских берегов, описывали эти новые земли и присоединяли к Российскому государству. Собираясь в компании, промышляли на вкладных своих паях морского зверя. Все те дела их шли на пользу Отечеству.
Род Кусковых тоже был не из последних в Тотьме. Только принадлежали представители его более к мещанскому городскому сословию и вышли из подгородной Рыбацкой слободы, занимаясь там со времён незапамятных огородничеством и рыболовством на оброчных рыбных езах. Были среди них и переселившиеся на старый верхний посад, что на Харабардиной горе и на берегах речек Ляпунихи и Ковды. Записавшись в мещанское сословие, служили Кусковы и в городовом магистрате и в уездном казначействе.
И только немногие из Кусковых имели дело в соляном промысле, состоя при нём солеварами и бурильщиками скважин.
Попытался, было, однажды, ещё дед Ивана - Леонтий Кусков заняться варкой соли на продажу, купил варницу с частью трубы, залез в долги, да однажды летним вечером сгорела его варница от недогляда. Отец Ивана долг выплатил, но от болезни рано сгорел и сам, а матушка отошла ко Господу в прошлом семьсот восемьдесят шестом году, и остался Иван жить в мещанах с двумя родными братьями – старшим тридцатилетним Митяем и почти своим ровесником братом-погодком Петром.
У братьев его было одно хозяйство на двоих, а Иван жил отдельно в старом отцовском доме. Женат он не был, рассчитывая сперва встать на крепкие ноги в жизни сей. Вот тогда-то и пришла ему в голову мысль заняться коммерцией и первый свой капитал заработать на соли, как многие купцы-тотьмичи начинали. А среди них у Ивана Кускова с братьями родни было полно и по отцу и по матушке.
На новое дело уговаривать Митяя с Петром долго не пришлось. Оба дали согласие, да ещё поручили ему это дело и возглавить. На семейном совете решено было купить перво-наперво у кого-нибудь хотя бы четверть действующей рассольной трубы и тем войти с кем-то в долю, но со своей варницей и церном – большой железной сковородой, куда выливался поднятый водоливами соляной рассол, из которого затем выпаривалась вода, а на сковороде оставалась только соль.
Нужны были ещё рогожные мешки, амбар для склада их и хранения, малое речное судёнышко-дощаник, дрова и множество всякого инструмента для задуманного дела.
На всё и про всё требовалось тысячи две рублей, а таких огромных денег ни у Ивана, ни у братьев отродясь не бывало и взять их можно было только в долг под вексель у кого-то из богатых купцов и лучше бы всего у своих по родне. Таковы были купцы Нератовы.
Они вели большую торговлю по сибирским городам и даже в самой Иркутской губернии пушным, шёлковым и прочим разным товаром.
Глава семейства Алексей Петрович Нератов приходился братьям Кусковым дядей из двоюродных со стороны их родной матушки. Два его сына Фёдор да Илья торговали в Иркутске. Сам же Алексей Петрович давно покинул Сибирь и держал торговлю здесь, в Тотьме, на Вологде, да изредка выезжал на ярмарки в Москву, или Великий Устюг, а, бывало, что вовсе отдыхал от торговых дел и долгих поездок.
К нему-то и направился Иван Кусков, когда нужда заставила, занять денег под простой вексель: дело в то время обычное. Нератов в деньгах не отказал, и братья купили у своего знакомца Гришки Усова четверть рассолоподьёмной трубы, а у соседа Данилы Кузнецова варницу с церном-сковородой.