– Три недели я у вас живу, а кругом тишь да гладь. – Ротмистр отмахнулся. – Пустое вы затеваете.
– Хорошо! – К удивлению Агапыча, управитель легко сдался. – Пусть будет так, как решил господин секунд?ротмистр. Вам лучше знать, что надо делать, и довольно об этом говорить. Надоело! А сейчас я покажу вам, господин секунд?ротмистр, одну славную вещицу, которая вас, как солдата, весьма заинтересует.
– Посмотрим вашу вещицу, – откликнулся ротмистр, весьма довольный, что кончился неприятный для него разговор о Хлопуше.
Шемберг пошел к себе в спальню и вернулся с деревянным ларцем под мышкой. Отперев его, он вытащил и протянул ротмистру небольшой двуствольный пистолет строгой отделки. Единственным его украшением были курки в виде крылатых китайских драконов.
Глаза ротмистра жадно заблестели:
– Ого, бесценный Кухенрейтер! Э, да здесь и другой. Два родных брата. Откуда они у вас?
– Мой род идет от рыцарей Карла Великого! – гордо ответил Шемберг. – Все мои предки были военными. И на моей родине дворяне – тоже опора престола. Лишь мне не пришлось посвятить себя этому благородному занятию. Проклятая бедность!
– А за сколько, примерно, вы продали бы сии прелести? – любуясь отсветом пламени свечей на вороненой стали стволов, спросил ротмистр.
– Я их не продам и за сотню червонцев, – ответил управитель. – Это память о моем отце. Но я их отдам даром тому, кто приведет ко мне Хлопушу и Жженого.
«Ой, хитрец немец! – забеспокоился Агапыч. – Ой, хитер пес!».
– По пистолету за голову? – деловито спросил Повидла. – Ну, что ж, я согласен. Будь по?вашему, сегодня ночью устроим облаву.
Агапыч хотел что?то сказать, но раздумал. А Шемберг не смог удержать радостную улыбку.
– Э, да они заряжены, – воскликнул ротмистр, увидав порох на полках пистолетов. И, обращаясь к управителю, спросил:
– Можно попробовать?
– Пожалуйста, – Шемберг поклонился.
Ротмистр взвел курки, оправил кремни и повел по залу тонким и длинным стволом, отыскивая цель. Дула, как два внимательных черных глаза, переползали с предмета .на предмет. Агапыч съежился, словно ему сразу стало холодно. Ротмистр прищурил левый глаз. В этот миг управительский какаду, задремавший на плече Агапыча, проснулся и, увидев ненавистную венгерку ротмистра, крикнул сонно:
– Дур?рак!
Дуло дернулось в его сторону, и тотчас прогремел выстрел. Попугай, будто сбитый невидимой рукой, слетел с плеча Агапыча и комочком пестрых перьев шлепнулся на пол. Пуля оторвала ему голову. Агапыч съежился, прислонился к стене и, шепча молитву, бессмысленно хлопал обезумевшими от страха глазами. Потом, опомнившись, стал ощупывать голову – цела ли?
– Хорош, каналья! Выверенный! – спокойно сказал ротмистр, продув дымящийся ствол.
– И выстрел тоже хорош! – ломающимся от ярости голосом крикнул Шемберг. – Я бы за такой выстрел!.. – и не докончил. Лицо его задергалось.
– Кончайте, сударь! – Повидла повернулся к нему. – Что же вы замолчали? Недосказанное слово язык жжет.
– Варвар! Азиат! – забывшись, закричал Шемберг.
– Кто это варвар? – с нескрываемой угрозой спросил ротмистр. И, резко отрывая слова, продолжал: – Ежели вы, сударь, так говорить начали, то требую немедля сатисфакции[14]. Сейчас, тут! В пистолетах есть еще заряды.
Шемберг сжал еще кулаки и, круто повернувшись, молча вышел из зала.
– Струсил! – презрительно бросил ему вслед Повидла. – Туда же – «дворяне, опора престола!» Не дворянин, а гороховая колбаса!
Отшвырнул брезгливо носком сапога трупик попугая и тоже пошел к дверям, раздраженно звякая шпорами.
Оставшись один, Агапыч долго и тихо смеялся, лукаво и довольно качая головой. Смех его прервали куранты, хрустально?нежно прозвеневшие в спальне Шемберга. Пересчитал бой, беззвучно шевеля губами, и снова затрясся в смехе.
Затем перешел к столу, косясь опасливо на лежащие пистолеты, потянулся к бутылкам и налил стакан малаги. Сладко щурясь, тянул не спеша душистое, густое вино. Стакан дрогнул в его руке и пролившееся вино пятнами крови расплылось по скатерти. В раму кто?то постучал сильными, частыми ударами. Агапыч подбежал к окну и отшатнулся с воплем:
– Хлопуша!
К стеклам, чуть запотевшим от первой топки, прилипло безносое лицо. Агапыч рванулся от окна, но страх свинцом налил ноги. В голове мелькнула мысль: «Хотел ведь Хлопушу с глазу на глаз видеть. Ну, вот он пришел. Иди, сунься?ка к нему»!..
А безносый человек за окном призывно махал руками. Собравшись с духом, Агапыч снова прильнул к стеклу и вдруг плюнул раздраженно и облегченно. Он узнал Петьку Толоконникова. Приплюснутый оконным стеклом Петькин нос он принял за рваные ноздри.
– Вот нелегкая его возьми! Везде этот бес мерещится.
Агапыч торопливо побежал к дверям.
Войдя в зал, Толоконников потянулся иззябшими руками к печке.
– Экая стужа, так и хватает за сердце.
– Чего по ночам таскаешься? – раздраженно спросил Агапыч.
– Как чего? – удивился Толоконников. – А облава на Хлопушу? Ведь нынче ночью собирались. Он и Жженый в землянке у Башкирского Брода ночуют. С ними только два конных башкирина. Возьмем голыми руками.
– У Башкирского Брода? – притворно удивился Агапыч. – А я управителю сказал, что они на Карпухиной зимовке станут. Как же это я спутался.
Толоконников смотрел на него, недоумевая.
– Вот что, парень, – сказал решительно Агапыч. – Ничего из этого дела не выйдет. И облавы никакой не будет.
– Что так? – опешил Толоконников. – Иль не веришь мне?
– Верю! Да только переругались они дюже, офицер и управитель.
– Чего не поделили? – хмуро полюбопытствовал Петька.
– А вот, видишь, – показал Агапыч на мертвого попугая, – офицер голову ему отстрелил.
– Это из?за пичуги?то заморской? Ну и дурни! Так неужель из?за пичуги этой Хлопушу упустим?
– Видать, упустим! – Агапыч хитро улыбнулся. – Я к ним ни за какие деньги не пойду с докладом. Оба дюже распалились. Немец запустит чем ни попади, а ротмистр, тот, пожалуй, из пистолета пульнет. Лютый!
– Язви вас всех в печенку! – Петька хлопнул шапкой об пол. – С дурнями свяжешься, голову ни за грош потеряешь!
– Очень даже просто голову потерять можно, – охотно согласился Агапыч. – Уразумел или еще растолковать?
Толоконников испуганно попятился от приказчика:
– Не надо! Все равно не пойму. Вяжешь, Путаешь... Ну тебя к монаху! А только пойми, господин приказчик, нам с тобой теперь поздно пятиться. Головой играть не след. На голову короче не стать бы. Уразумел или еще растолковать?
Петька поднял шапку и, следя по паркету мокрыми унтами, пошел к двери. Но тотчас же вернулся.
– Слушь, вот еще что. Шел я сюда через Баштым?гору и зашел к тамошнему огневщику[15] погреться. И рассказал он мне, что седни, в сумерки слышал он скрип тележный, крики верблюдов и голоса великого множества людей. Словно бы целое войско горами шло. А где шли и кто, ему не видать было. Чуешь, какое дело?
– Неужель он? – прошептал Агапыч.
– Пугач, думаешь? А что ж, не диво. Пока вы тут склоку разводите, он и подкрадется, яко тать в нощи. Уговорился я с огневщиком, коли он что неладное увидит, костер на Баштым?горе, на самой маковке, запалит. Это весть нам будет. Куда тогда попятишься, Агапыч? Одно нам тогда останется – ворота закрывать и солдат на валы выводить. Ну, пошел я...
Проводив Толоконникова, Агапыч вернулся в зал, потушил свечи. Тьма, словно ожидавшая этого, выпрыгнула из углов, спустилась с потолка. И потускнело золото портретных рам, искрящимися льдинами засинели окна. Нахлобучив треух, вышел на двор. Шагая к своей избе, оглянулся на Баштым. Сразу остановился. Протер глаза, словно в них попала пыль, опять поглядел.
На макушке Баштыма горел костер. Одиноко мерцающий во тьме огонек имеет притягательную силу человеческого взгляда, И Агапычу почудилось, что кто?то безжалостный и злой смотрит пристально с вершины горы на обреченный завод. Но вот острая макушка Баштыма начала вырисовываться яснее и яснее, словно сзади горы поставили огромную свечу. И, наконец, яркое зарево трепетным пологом повисло на черном ночном небе.
Агапыч повернулся и побежал обратно, к господскому дому.
ЗАРЕВО
Смерть какаду не на шутку взволновала Шемберга. Даже в постели, укрывшись пуховым одеялом, не мог забыть окровавленный трупик птицы. Подвинул ближе к изголовью ночной столик со свечой и раскрыл переплетенный в желтую свиную кожу толстый том сочинения о рудном деле. На титульном листе полюбовался картинкой: Уральские горы, увенчанные императорской короной с вензелем Екатерины, разверзлись, и сыпятся из их недр сокровища – глыбы руды, плиты мрамора, потоки самоцветов, золотого песка и самородков. Начал читать с того места, на котором остановился в прошлую ночь:
«Ныне уже, любители рудных дел, одарены вы отменным зрением, коим не токмо по земной поверхности, но и в недра ее глубоко проникнуть можно. Пойдем ныне по своему отечеству, станем осматривать положения мест и разделим к произведению руд способных от неспособных. Потом на способных местах поглядим примет надежных, показывающих самые места рудные. Станем искать металлов, золото, серебро и протчих, станем добираться отменных камней, мраморов, аспидов, и даже изумрудов, яхонтов и алмазов.
Дорога будет не скучна, в которой хотя и не всегда сокровища нас встречать станут, однако, увидим минералы в обществе потребные, которых промыслы могут принести не последнюю прибыль».
Не закрывая книгу, положил ее себе на грудь и задумался: «Золото, серебро... Изумруды, рубины, алмазы... Все это есть наверняка в здешних горах, если поискать как следует, умеючи. Русские не замечают богатств, валяющихся у них под ногами».
Над кроватью, в дорогой рамке, висела напечатанная золотыми буквами цитата из указа императора Петра I. В тысячный, наверное, раз перечитал царские слова:
«Наше Российское государство перед многими иными землями преизобилует и потребными металлами и минералами, благословенно есть».
«Это верно! Государство Российское изобилует многими металлами и минералами. А горы Уральские еще не открыли полностью своих недр. Совсем рядом, в Ильменских горах, за Урал?тау, бродила разведочная партия купца Раздеришина, которую охранял казачий конвой из Чебаркульской крепостцы. Казак охраны Прутов тоже, любопытства ради, копался вместе с рудознатцами в камнях и наткнулся на месторождение самоцветных камней – топазов, аметистов, изумрудов. Туда теперь много горщиков налетело, туда и ходит Петька Толоконников по его, управительскому, поручению, скупает у горщиков камни. Отменные иной раз попадаются! Однако это чужие земли, с законом можно поссориться. Хорошо бы на свой риск начать разведку и своих гор. „Станем искать металлов, золото, серебро и протчих... станем добираться отменных камней, мраморов, аспидов, и даже изумрудов, яхонтов я алмазов“. Но как сунешься в горы, если кругом бродят пугачевские шайки? Надо выждать время, пусть утихнет этот бунт, и тогда с собственной разведочной партией можно будет отправиться на поиски „отменных камней“. Средств на это дело хватит! Не даром прошли пять лет управительства графским заводом. А пока будем отсиживаться от бунта на заводе и ждать лучших времен. С офицером помириться надо. Подарок ему подсунуть какой?нибудь. За его спиной и за спиной его солдат можно чувствовать себя вполне спокойным. Никакой Хлопуша не страшен!..»
Мечты о ждущих его в Уральских горах Голкондах и Эльдорадо успокоили взволнованные чувства управителя и навеяли дрему...
Улегся поудобнее и задул свечу. Через неплотно прикрытые занавеси на окнах увидел розоватый отсвет. Решил, что это всходит месяц, вздохнул счастливо и сразу заснул.
Проснулся от странного звука, похожего на отдаленный тихий звон колокольчиков. За время сна потерял представление о времени – не знал, свел ли он веки на одну секунду или проспал несколько часов. Тихий, едва уловимый звон повторился где?то совсем близко, чуть ли не в головах кровати. Неожиданный и непонятный страх перехватил горло. Крикнул сдавленным голосом;
– Кто здесь?
– Это я, ваша милость, – ответил из?за двери спальни камердинер.
Шемберг облегченно, шепотом выругался. Спросил недовольно:
– Что надо?
– Извините, ваша милость, что тревожу столь неожиданно. Но вести получены, не терпящие отлагательства.
Шемберг нашарил в темноте туфли, надел халат и отпер дверь. Вместе с камердинером, внесшим зажженный канделябр, в спальню проскользнул Агапыч. Приказчик, видимо, еще не ложился. Он был в своем долгополом кафтане, наглухо застегнутом, и в валенках, на которых таял снег. В руках он держал громадную связку ключей, пропустив их кольцо на руку до локтя. Тихое позвякивание ключей и разбудило управителя.
– Ну, зачем беспокоили среди ночи? Пример? – строго спросил Шемберг.
Агапыч, не отвечая, подошел к окну и отдернул занавес:
– А вот зачем! Сами изволите видеть.
Шемберг подошел к окну и вздрогнул. Небо было залито нежно?розовым заревом.
– Что это? – шепотом спросил потрясенный Шемберг.
– Пугач! – сурово и коротко ответил Агапыч, – И до нас добрался. Надо думать, это Хлопуша орудует.
– Почему ты так думаешь? Может быть, просто пожар. Где горит?
– Сосед наш, Источенский завод горит, – по?прежнему хмуро отвечал Агапыч, –И баталия, видимо, там идет немалая. Набат слышен, из ружей палят.
Шемберг схватил канделябр и бросился из спальни. Видно было, как он несся по комнатам, развевая полы халата, а пламя свечей коптящими языками стлалось над его головой. Ом добежал до лестницы на вышку и скачками, через несколько ступеней, ринулся наверх. Агапыч всплеснул руками и шариком покатился за управителем.
Ветер, свистевший в столбах вышки, загасил свечи. От этого еще чернее показалась ночь и еще ярче заполыхало зарево, из бледно?розового превратившееся в багрово?красное и охватившее всю северную часть неба. Огонек на верхушке Баштыма погас, растворился в пламенных разметах зарева. Оттуда, со стороны огненного моря, долетали звуки набата, словно стая медных птиц неслась с криками под багрово?черным небом.
Вот зарево вспыхнуло особенно ярко, осветив нагие березы господского сада и черные пятна вороньих гнезд на них. Огненные блики легли даже на Белую, и она в их отсветах текла медленная и черная, как вар. И тотчас же, покрывая тревожные звуки набата, над горами гулко охнул пушечный выстрел. Эхо звонко раскатилось по реке. Воронье сорвалось с гнезд и с оглушительным карканьем закрутилось над домом. Словно догоняя первый выстрел, покатился гул второго. Затем выстрелы начали сдваиваться, страиваться. Задребезжали стекла. За спиной Шемберга Агапыч шептал:
– Его гонят, или он по заводу бьет?
Управитель не ответил. Вцепившись в перила, не отрываясь, смотрел на зарево...
По тракту бешеной дробью рассыпался стук копыт лошади, мчавшейся галопом. Шемберг прислушался. Всадник скакал сюда, к заводу. Конь прогрохотал по гати заводской плотины, затем цоканье подков послышалось на литейном дворе и замерло около дома.
– Узнать, кто! Живо! – бросил через плечо Агапычу Шемберг.
Приказчик поспешно спустился с вышки.
Снова один за другим раскатились два пушечных выстрела. Снова огромными хлопьями сажи взлетели кверху вороны. Агапыч, вынырнув на вышку, сказал запыхавшись:
– Оттуда, с Источенского завода. Купец питейной продажи. Насилу от душегубов вырвался. Да вы спуститесь вниз, он вам все по порядку обскажет...
В зале, где в уголке еще лежал убитый попугай, Шемберг увидел молодого парня в длиннополом кафтане и в сапогах выше колен.
– Батюшка барин, – бросился он к управителю, – бегите, душеньки свои спасайте! Разорили наш завод душегубы, кабак мой сожгли. Как же я теперь ответ держать буду?
– Не мели без толку! – услышал Шемберг за своей спиной спокойный голос и обернулся. Секунд?ротмистр, одетый, даже с пристегнутой саблей, стоял сзади него.
– Когда напали на завод? – спросил ротмистр.
– Скоро после полуночи. Потаенно подкрались, а потом как загалдят...