– Мир, говоришь, закачался? – сдавленно прохрипел Хват и положил руку на топорище, затертое до лоска. – В топоры их, иродов! Топор на шест насажу, вот тебе и секира будет!
– О чем разговор ведете? – послышался сзади строгий голос.
Оба испуганно обернулись. Около телеги стоял старый капрал, сопровождавший обоз. Он смотрел сурово и подозрительно.
– О том разговор, – нашелся человек в накомарнике, – зачем мертвяков с собой волокете? Земле предать их надо. Не след над покойниками измываться. Иль живых не хватает?
Капрал важно разгладил седые прокуренные усы.
– Воинского артикула не знаешь, парень. Солдат должен выполнять приказ начальников столь скоро и столь точно, сколь можно. Сдали мне людей по счету, по счету и я их управителю заводскому сдам. А живые они или мертвые, меня не касаемо.
Человек в накомарнике засмеялся. Смех его был спокойный и невеселый.
– А на что твоему управителю тухлое мясо? Собак кормить?
– Попридержи язык, парень! – прикрикнул капрал и вдруг схватил незнакомца за рукав. – А ты кто такой? Знаешь, что за такие слова бывает? Солдат крикну! В колодки забью!
Человек в накомарнике спокойно отстранил капрала.
– Отзынь, служба. Не пугай. Мало ли что с перепугу стрястись может. Медведь покрепче меня, и с тем с испугу?то знаешь, что бывает? А есть я караванный приказчик с Источенского завода. Ездил на Белую барки смотреть. Еще чего знать хочешь, провора?
– Чего на тракту делаешь? Разбойным делом промышляешь? Ась?
– Дурак ты, служба, хоть усы у тебя и сивые. На попас остановился, коня подкормить.
– А чего морду под сеткой скрыл?
– Известно чего. Комар жигает. Да ты чего прилип ко мне как банный лист?
– Ну, то?то! – капрал хлопнул собеседника по плечу. – А ты не серчай, парень. Ноне с народом ухо востро держать надо. Время бунташное.
Человек в накомарнике кинул на капрала сметливый и хитрый взгляд.
– Бунташное, говоришь, время? А разве чего слышал, господин капрал?
Капрал замялся и нестрого погрозил пальцем.
– Не проведешь, парень. С алтыном под полтину подъехать хочешь? Те слухи не для твоих ушей.
– Верно, служба, помолчи! А то и тебя батогами спрыснут, не посмотрят на мундир... А мы тоже не святый боже. Без тебя узнаем, что нам надобно.
Незнакомец круто повернулся и зашагал к ручью. Старый капрал долго смотрел ему вслед.
У ручья было пусто и тихо. По?прежнему шептались березы, ныли комары, да сытно фыркал где?то пасущийся жеребец. Берега ручья были истоптаны, вода бежала мутная, грязная, не было видно золотистого песчаного дна. Человек в накомарнике покачал головой и запел:
Черный ворон воду пил,
Воду пил. Он испил, возмутил,
Возмутил...
Потом вдруг оборвал песню и ласково посвистал. Жеребец всхрапнул, зашумел, продираясь сквозь кусты, и как вкопанный остановился около хозяина. Ловко прыгнув в седло, человек в накомарнике снова спустился на тракт. Медленно, шагом ехал вдоль обоза, кого?то отыскивая взглядом. Тихо, про себя, напевал:
Возмутивши улетел,
Улетел.
На лету речь говорил,
Говорил...
Около телеги с мертвецами натянул повод. По?прежнему горела свеча в головах покойников. На веки их кто?то положил медные гроши. Под телегой, укрываясь от солнца, лежал на разостланном армяке Семен Хват. Он не спал. Тоскливыми, страдающими глазами глядел в глубь леса, подступившего к тракту.
– Дядя Семен, провора, слушай?ко, – тихо окликнул его всадник. И когда Семен выглянул из?под телеги, сказал повелительно: – Слова мои запомни и мужикам передай. А еще... сигнала от меня ждите. По государеву кличу поднимемся! Слышишь?
– Слышу, – несмело ответил Хват. – А кто ты, дядя? Скажи. Ведь не приказчик ты с завода?
Человек в накомарнике помолчал, разбирая поводья и поигрывая казацкой нагайкой, потом негромко хохотнул:
– Я, брат, из тех ворот, откуда весь народ. Никакой я не приказчик. А кто, время придет – узнаешь... Эх, будет время, за все посчитаемся!
Он крепко ударил коня нагайкой и быстро поскакал прочь.
КОНТОРА
Приказчик Агапыч глядел то в маленькое слюдяное окошко конторы, то на управителя Карла Карлыча. Но чаще в окошко, так как в управителе его все раздражало: и розовое полное лицо, тщательно выбритое и припудренное, и аккуратно завитые букли парика, и добротность сукна управительского кафтана.
«Ишь, чертов немец, – думал Агапыч, – все еще питерских привычек забыть не может: каждый день морду скоблит да парики завивает. Погоди! Поживешь с нами в тайге годок?другой, обрастешь, что медведь, как и мы».
Но Агапыч не очень?то похож был на косматого медведя. Запашной с косым воротом кафтан его из тонкого синего сукна, штаны плисовые, красная рубаха из московского канауса, а жилетка бархатная. И все же мутно в глазах делается от зависти, когда смотрит приказчик на управительский короткополый кафтан да штаны до колен, чулки и туфли с пряжками. Догадалась бы берг?коллегия дать ему хоть завалящий какой?нибудь чин, и он бы так вырядился, и кружева на шею нацепил бы, и парик бы надел. Уже есть у него паричок из крашеной, правда, кудели, но с буклями и косой, все как полагается. Оденься вот так?то, и сразу видно, что не серый мужик, а господин чиновник. Да нет, не даст берг?коллегия чин, а стало быть и дворянство пермскому мещанину, как ни старайся, как ни усердствуй на работе. Несбыточное мечтание! А хотелось бы, ох, хотелось!
В конторе тихо, скрипит лишь перо в руках Карла Карлыча, да шуршит бумагой под шкафом мышь. Агапычу нудно. Тоска и обида сердце давят. Он крякает, вздыхает, даже рыгает, загораживая рот рукою, а потом, чтобы отогнать тоску, закрывает глаза и читает молитвы.
Но вот управитель громко вздохнул, положил перо и начал посыпать написанное песком. Агапыч открыл один глаз и, продолжая молиться, выжидательно посмотрел на управителя.
– Чего шепчешь, сударь, – насмешливо спросил управитель, – молишься или ругаешься?
Агапыч открыл второй глаз и, оттолкнувшись от стены, на которую опирался, встал прямее.
– Молюсь, батюшка Карл Карлыч. Душою к небу возношусь.
– А ты лучше спустись обратно на землю, господин приказчик, да посмотри, все ли в сей ведомости правильно.
Шемберг протянул приказчику только что написанную бумагу. Агапыч оседлал нос большими, в оловянной оправе, очками и забегал глазами по строкам.
Ведомость
учиненная, коликое число на Вашего Сиятельства Белореченском заводе пушек и снарядов и протчего мелкого литья, за июль и август сего 1773 года отлито:
О том значится под сим.
Пушек осьмифунтовых...12
Пушек трехфунтовых...19
Мортир двенадцатифунтовых...8
Ядер в мортиры...170
Гранат осьмифунтовых...200
Картечи двухфунтовой...670
А протчего мелкого литья за сие время отлито:
Кандалов ручных с цепями...1614
Цепей толстых железных для каторги...1178
Замков к цепям...476
Золота по сие число имеется налицо 3 фунта и 47 золотников. В последнюю седмицу добыто оного 16 золотников с четверкой. По убожеству руд и по неоткрытию других лучших и для добычи выгодных, золотоискательство мною приостановлено, дабы работных людей не отвлекать от огневого доменного действия.
Агапыч крепко крякнул. Он?то знал, что завод на золоте стоит, что добыча золота производится беспрерывно. Не обижает свой карман управитель, а делиться, чертов немец, не хочет! А камешки самоцветные, тумпазы, зумруды, метисты, что у горщиков за гроши покупаются? Тоже рубли не малые, а в ведомости управитель о них и словом не обмолвился. Утроба ненасытная! Агапыч вздохнул и продолжал читать.
А еще, честь имею Вашему Сиятельству донести, что на Белореченском заводе Вашем, а такожды на всех фабриках заводских, доменной, кричной, сверлильной, молотовой и протчих, все, слава богу, благополучно.
Управитель завода бергауптман Карл Шемберг.
– Все в точности, батюшка Карл Карлыч! И о литье, и о золоте тоже, все верно, – отдавая обратно управителю бумагу, сказал Агапыч. – Ну и почерк же у тебя, батюшка, отменный! Любому протоколисту впору. И штиль тоже ничего, легкий. А только вот...
– Что – только вот? – запечатывая бумагу в полотняный конверт, спросил управитель. – Говори, сударь.
– Пишите вы их сиятельству графу, что на заводе?де все, слава богу, благополучно. А у нас с мужиками неладно, с приписными к заводу, с теми, что из?под Чердыни в июне пришли. Дорогой померло страсть много. Едва ли не треть. От живота богу душу отдали.
– Граф еще пригонит. В России народу хватит, – небрежно ответил управитель, шаря в карманах табакерку. – Чего же ты хочешь? Я не могу их воскресить.
– Это верно. Будьте здоровы, батюшка Карл Карлыч! (Управитель чихнул от понюшки.) Я про мертвых только к слову, а далее про живых будет. Из вновь пригнанных мужиков отобрал я крепких да смирных для толчей рудных и плавильных печей, а хилых да норовистых отправил на дальние рудники.
– Правильные поступки. Молодец! – похвалил Шемберг, заряжая нос новой понюшкой.
– Спасибо, батюшка Карл Карлыч, на добром слове. Служу тебе с рабским чистосердием. – Агапыч низко поклонился. – А они, мужики, мне заявили: «Мы, пахари, к огневой и рудничной работе не привычны. Не пойдем ни в рудники, ни к печам!». А когда я их к работам понуждать стал, они с завода ушли, в лесу табором своим стали.
– Ерунда! – Управитель скосил глаза на кружевное жабо, обсыпанное табаком. – Не давать им провианту, пока на работу не встанут. Захотят кушать, будут работать. Все?
– Все, батюшка Карл Карлыч. Только вот еще замечаю я, недовольны и наши работные людишки. Давненько замечаю.
– Недовольны? А чем же они недовольны? Пример?
– Уж и не знаю, как и сказать, батюшка. Вот она, ихняя жалоба, – положил Агапыч на стол лист бумаги. – Переданы мы, пишут они, по именному царскому указу из казенного в частное содержание к его сиятельству графу. И велено?де нас содержать на таковом основании, как и в казенных заводах. А поверенный его сиятельства, то есть вы, батюшка, все штатные оклады отменил, а определил сдельную, которая ниже окладной. А разницу ту, жалобщики говорят, управитель в свой карман кладет. Вот дерзость какова, батюшка!
– О, канальи!
– А той?де сдельной платы им едва на самую убогую пищу достает, а в одежде и в обувке завсегда?де претерпевают великую нужду и убожество.
– Фу, грязные недовольные свиньи! Все?
– Еще есть, батюшка.
– Еще? Пример?
– А еще жалуются, что из той задельной платы приказчики наглостью своей половину удерживают, понуждая в книгах расписываться в полной мере. А еще жалуются, когда от воли божьей или от убития на работе занемогут, то платы вы никакой им не производите.
– Лентяи!
– А еще жалуются...
– Довольно! – крикнул управитель. – Будет, как я хочу. Моя воля! А с жалобщиками поступать по закону – в колодки и в подвал. Понятно?
– Чего не понять. Батогами еще спрыснуть не мешает или кнутом. Кнут, он не мучит, а добру учит. А битому псу, батюшка, только покажи кнут – испугается.
– Э, нет, – поморщился управитель, – это варварство. От битья они болеют и не могут работать. Это на крайний случай.
– Ну, ин ладно, – деловито ответил Агапыч, – и колодки хорошо. А только вот...
– Что только вот? Опять – только вот? – управитель снова поморщился. – Почему сразу не говоришь? Почему тянешь?
– Да я, батюшка Карл Карлыч, хотел сказать, как бы это вредных следствий не произвело. Всему заводскому действию приостановка может быть.
– Почему остановка? Пример?
– А как же? Ведь они мне сказали: передай управителю, коли в воскресенье он по?нашему не сделает, с задельной платы нас не снимет, то мы после обеда в понедельник и работать бросим. Знают ведь, что до осеннего паводка должны с пушечным казенным литьем управиться, вот и дерзят.
Управитель, понесший к носу новую понюшку табаку, забыл о ней на полдороге.
– Что это? Бунт? – растерянно спросил он.
Агалыч подумал для виду и охотно согласился:
– Оно, пожалуй, точно так. В бунт вверглись наши людишки. Известно – волчьи души! Сколь ни корми, все в лес глядят.
Управитель встал, решительно хлопнув ладонями по ручкам кресла:
– Я им покажу бунт! Господин приказчик, – управитель крикнул так, что Агапыч вздрогнул и испуганно вытянул руки по швам, – слушайте мой приказ! Наказать каждого по вины состоянию. Пример: этого... как его... Жженого... Кто такой Жженый? Откуда он?
– Вольнонаемный он, однако, «слепой», беспаспортный значит. Человек неизвестный, без письменного вида принят. Дерзок больно – глядит вдоль, а говорит поперек.
– Тем лучше! Жженого немедля под караул взять.
– Ты что, батюшка, угорел? Откуда мы караул возьмем? Всего у нас на заводе десять инвалидов, да и те по очереди на вышках дежурят, от пожару...
– Молчать! – управитель стукнул по столу табакеркой. – Жженого под караул сей секунд! А вы, господин приказчик, старый дурак. Да, старый дурак! Пример: люди бунтуют, а он знай себе водку пить. Где это видано? Вы должны за народом крепкое наблюдение иметь.
– Да ты что, батюшка Карл Карлыч, уж больно?то... Дурак, да дурак. Я по должности своей едва управляюсь. Руду припаси, уголь припаси, провиант тоже. А еще и за народом гляди? А я что, сыскной, что ли?
– Молчать! Должен быть сыскной! Живо, исполнять мое приказание!
Агапыч молча пошел к дверям, путаясь в долгополом кафтане. Но у порога остановился, почесав поясницу, и сказал невинно:
– А я, батюшка Карл Карлыч, так полагаю. Оттого людишки наши мутят, что Пугача близко почуяли. Не иначе.
– Пугача? – управитель пожал плечами. – А что такое Пугач? Птица?
– Вроде птицы, коршуна?стервятника... Я про Пугачева говорю, про Емельку. Слышал, чай? И в наших краях его посланцы объявились. Близ бродят.
– Ш?штиллер! – зашипел управитель и возмущенно всплеснул руками. – О, бог мой! И он молчал! Тянул, тянул всякую чепуху, а о самом главном молчал. О, думкопф!..
– Я, батюшка Карл Карлыч, думал, что ты об этом наслышан. А мое дело известное – руда, уголь да провиант, до остального не касаюсь. Это уж ваше дело, управительское.
– Откуда знаешь? – управитель тряхнул Агапыча за плечо.
Приказчик помялся.
– Да все говорят. Что люди, то и я. Толков много, а толку нет. Может, и врут. У страха не только глаза, уши тоже большие.
– Неправда! – управитель стиснул кулаки. – Ты все знаешь. Говори!
– Человечек у меня верный есть, – нехотя ответил приказчик, – он по приказу моему с лазутчиками пугачевскими водится и все мне передает. Верный он, не выдаст.
Управитель запустил пальцы в завитые букли парика.
– Анекдотен! Шпионы этого бунтовщика ходят около моего завода, а я ничего не знаю. Как работать с такими людьми?
Агапьгч виновато кашлял и с притворным смущением смотрел в пол.
– Но ведь я имел известие. – Управитель снова подошел вплотную к Агапычу. – Я имел известие, что эти канальи привязались к Оренбургу и дальше не пошли.
– Эх, батюшка, – приказчик сокрушенно качнул головой. – Пугач птицей летает! Вчера в степях ездил, а сегодня к нам в Урал, в горы прилетел. Не сам, так птенцы его. Слушь?ка, батюшка, – понизил голос Агапыч, – округ нас, в тайге, собирается таем бессамыга всякая воровская, а на соседнем Источенском заводе воровские пугачевские листы прибили ночью во многих местах, по воротам и стенкам.
– Ну, а что теперь делать? Я совсем не знаю этой вашей уральской страны... Господин Агапыч, вы здешний человек, – управитель перешел вдруг на заискивающий тон, – и я всегда имел большое доверие. Что делать? Пример?..
Агапыч поднял на лоб очки и развел руками.
– Ума не приложу, батюшка, что тебе делать. На заводе нам не отсидеться, потому – рвы песком затянуло, рогаток совсем нет, а частокол еле?еле стоит. Недавно пьяный инвалид через него полез, так чуть шею не сломал, – весь частокол так сразу и обвалился. Ежели вот насчет антиллерии прикинуть. Ее у нас сколько хошь. Пороху вот только кот наплакал. Да и опять же биться кто будет? Инвалиды наши трухлявые? Повернут они треуголки свои задом наперед. Затылки врагу покажут. От башкирцев?сыроядцев оборонились бы, а против пугачевских, пожалуй, не выдюжить. На слом возьмут! Опять же, и самое главное, людишки наши неспокойны, шатость в них замечаю. Вишь, с понедельника работу бросают. Не иначе, тоже Пугачева закваска в них бродит. Чуешь, дела?то какие, батюшка? Со всех сторон напасть! Вот и гляди теперь, как поступать тебе.