Маргарет вычистила старинный замок сверху донизу — за исключением часовни, за которую она не несла никакой ответственности и которая до сих пор каждое воскресенье открывалась для публичной службы. Ходили слухи, что даже лужайка перед замком теперь стала блестеть, как новенькая. Маргарет пригласила маленький духовой оркестр, и музыканты сейчас сидели на скамеечках во дворе и наигрывали веселые мелодии.
Повсюду были расставлены маленькие столики и стулья; если бы погода вдруг испортилась, их можно было бы перенести в Большой Зал. Но казалось, что миссис Тревельян удалось распорядиться даже погодой. Солнце, сиявшее в этот день над владениями Уолдгрейвов, озарило и Саттон, и небо сияло безупречной голубизной, птицы подпевали музыкантам» а миссис Тревельян разгуливала среди гостей в широкополой шляпе и под зонтиком.
Среди дам нашлись завистницы, которые задавали вопрос — кое-кто про себя, а некоторые даже вслух, — нужно ли считать это великолепное собрание, на котором присутствовали все самые достойные люди графства, попыткой миссис Тревельян подобрать себе жениха, пока она еще не вышла из брачного возраста. Поговаривали, что юный мистер Уэбб Уэстон не замедлит сделать ей предложение — конечно, если миссис Тревельян снизойдет до него, — и что последние два года он был влюблен в нее по уши. И вот взоры и лорнеты обратились на бедных родственников из Дома Помоны (как за глаза называли Уэбб Уэстонов), и гости приветственно закивали новоприбывшим.
Само собой, молодой мистер Уэбб Уэстон не выглядел слишком счастливым, пробираясь между газонами со своей сестрой Мэри, которую он вел под руку, и с Кэролайн и Матильдой, державшимися сзади; а следом шла его мать — какой позор для Уэбб Уэстонов! Она всегда одевалась так старомодно и нелепо! У миссис Уэбб Уэстон был такой вид, словно она сейчас разрыдается, если никто не заговорит с нею. А старший Уэбб Уэстон, в сюртуке и шляпе с высокой тульей, бросал на гостей свирепые взгляды, прекрасно понимая, что сегодня он и сам здесь всего лишь гость.
— Говорят, что он разорился из-за древнего проклятия, — фыркнув, произнесла у него за спиной миссис Белтрам.
— Я бы сказала, что он разорился из-за собственной тупости, — отозвалась ее сестра леди Хэй, пытаясь разжевать леденец и поднося к глазу монокль. — Нужно быть дураком, чтобы унаследовать такое богатство и пустить его по ветру.
— О нет, Гертруда, он не пустил деньги по ветру. Он вложил их в реконструкцию замка.
— И что, это принесло ему много счастья? Все, что ему теперь остается, — это с завистью глядеть на новую королеву здешних мест.
И леди Хэй помахала затянутой в перчатку рукой очаровательной миссис Тревельян, пробиравшейся между гостями.
— Она и впрямь очень мила.
— Да. И хочет подыскать себе милого жениха.
— Я слыхала… — леди Хэй понизила голос и наклонилась к уху сестры, — что в нее влюблен Джон Джозеф.
Миссис Белтрам выронила лорнет:
— Но ведь он для нее слишком молод! Да он ей в сыновья годится!
— О, из этого ничего не выйдет. Я бы сказала, что он чересчур энергичен, а в таком деле это означает начало конца.
— Как ты сегодня откровенна, сестричка!
— Я уже слишком стара, чтобы что-то скрывать. О Небо, нон идет эта ужасная женщина, Хасс. Ты помнишь эту костлявую гувернантку? Она вышла замуж за старого развратника Ганна, когда на него уже больше никто бы не посмотрел.
— Что ж, очень на нее похоже. Как поживаете, леди Ганн? Прекрасная погода для пикника, не так ли?
Мисс Хасс подошла поближе, слегка выкатив глаза.
— Добрый день, леди Хэй, миссис Белтрам. Вы позволите, я подсяду к вам на минутку? — спросила она.
— Разумеется. Берите пирожное.
Бывшая гувернантка изящно взмахнула ручкой:
— Нет, благодарю вас. Мы с сэром Роули сегодня хорошо пообедали.
Она самодовольно улыбнулась, а леди Хэй произнесла:
— Наслаждаетесь семейной жизнью?
Леди Ганн слегка покраснела:
— Э-э-э… да.
— Так и не завели детей?
Леди Хэй уже была в возрасте и считалась достаточно заметной персоной, чтобы позволить себе быть эксцентричной, не потеряв положения в обществе.
— Пока нет, — леди Ганн чувствовала себя очень неуютно.
— Ну, кто бы мог подумать, — басом расхохоталась леди Хэй, — что Роули зайдет так далеко! Прекрасная работа, дорогая моя!
Леди Ганн в растерянности оглядывалась по сторонам, и ничто на свете не могло бы доставить ей больше радости, чем миссис Тревельян, приближавшаяся к их столику со сладкой улыбкой.
— Какие очаровательные наряды, — произнесла Маргарет. — Леди Хэй, вы сегодня так элегантны!
— В самом деле? А я-то думала, что погрязла в старомодности. Впрочем, о вкусах не спорят, не так ли?
— Мне пора идти, — сказала леди Ганн, поднимаясь из-за стола. — Сэр Роули уже прибыл, вон он беседует с Кэролайн Уэбб Уэстон.
— И строит ей глазки, — добавила леди Хэй, когда леди Ганн удалилась.
Миссис Белтрам принялась упрекать сестру, но миссис Тревельян только улыбнулась и сказала:
— Кэролайн — самая красивая из трех сестер.
— Я слышала, что она занимается живописью, — сказала миссис Белтрам.
— Да, и это ей прекрасно удастся. Она пишет маслом и акварелью. Ах, сюда приближается ее брат.
Леди Хэй и миссис Белтрам незаметно переглянулись. Джон Джозеф подошел к столику и поклонился.
— Добрый день, леди Хэй. Добрый день, миссис Белтрам. Надеюсь, у вас все хорошо.
— Благодарю вас, мне не на что пожаловаться, несмотря на мой возраст. Я вижу, вы отпускаете усы, Джон Джозеф. Просто неотразимо! Но из-за них вы выглядите старше.
Джон Джозеф остался доволен.
— Могу ли я поговорить с вами, миссис Тревельян? — спросил он.
— Конечно, — с улыбкой ответила Маргарет.
Джон Джозеф опустил глаза:
— Ну… э-э-э… думаю, что леди Хэй это будет неинтересно. Кое-какие вопросы, касающиеся имения. Нам лучше побеседовать наедине.
Маргарет встала из-за стола со словами:
— Простите меня, дорогие мои. Ничего не поделаешь. Дела могут возникнуть даже в самый веселый день.
Она быстрым шагом пошла по дорожке между газонами, и Джону Джозефу пришлось поспешить, чтобы догнать се.
— Маргарет, — задыхаясь проговорил он. — Это слишком ужасно.
— Что именно?
— За весь день вы не сказали мне ни слова. Каждый раз, когда я смотрю на вас, вы беседуете с каким-нибудь другим мужчиной и смеетесь.
Миссис Тревельян холодно взглянула на него:
— Позвольте напомнить вам, что на организацию праздника потрачено много сил, а долг хозяйки — быть вместе с гостями. Не будьте ребенком, Джон Джозеф.
Молодой человек поднял на Маргарет печальный взгляд. Сплетни, ходившие о нем, были правдой: он почти обезумел от страсти. И те два года, что он оставался ее любовником и столько раз овладевал ее телом — порой даже грубо, но всякий раз она прощала его, — только ухудшили положение в тысячу раз. Аппетит приходит во время еды, и Джон Джозеф стал буквально одержим мыслями о Маргарет Тревельян, а все его мечты об армии развеялись совершенно. Он сказал ей:
— Так, значит, я — ребенок? Позавчера ночью вы, кажется, так не считали.
Но когда Маргарет вместо ответа нахмурила брови, Джон Джозеф снова принялся умолять и льстить:
— Не сердитесь. Я просто не могу этого выносить. О, Маргарет, неужели мы не можем пожениться и положить конец этому аду?
— Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Я на пятнадцать лет старше вас. Нас выставят из любого общества.
— Кого это волнует? Маргарет, если ты согласишься стать моей женой, мы отправимся в австрийскую или испанскую армию. Тебя будут буквально носить на руках как супругу военного, а гилдфордское общество пускай катится к черту.
На лице Маргарет появилась печальная улыбка:
— О, Джон Джозеф, если бы только это могло случиться! Но твои родители никогда не простят меня.
— У них — своя жизнь. А я хочу жить своей. Как можно дальше отсюда — и чтобы ты была рядом со мной!
Он взглянул на Маргарет лучистыми глазами, в которых светилась любовь.
Миссис Тревельян тихонько рассмеялась:
— Что ж, сюда идет лорд Дэйви. Как вы себя чувствуете, милорд? Я как раз говорила нашему юному другу, как приятно устроить такой праздник под открытым небом.
Лорд Дэйви, семидесятилетний старик с лицом, как у моржа, отрывисто рассмеялся, обнажив редкие зубы, неровные, словно горная гряда. Но голос его оказался масляным и вкрадчивым, когда он произнес:
— Думаю, это превосходно, дорогая моя. Вы не могли бы организовать такой же раут для меня? Мне вскоре будет необходимо встретиться с членами городского магистрата, а с тех пор, как умерла моя возлюбленная жена, у меня душа не лежит к таким вечеринкам.
Маргарет присела в легком реверансе:
— С удовольствием, лорд Дэйви. На какой день вы намечаете это собрание?
Лорд предложил ей опереться на его руку:
— Давайте пройдемся вместе, миссис Тревельян, и я все вам расскажу. Всего хорошего, Уэбб Уэстон.
Старик приподнял шелковую шляпу. Джону Джозефу оставалось только смотреть на эту сцену в немой ярости; он не мог ничего поделать. Маргарет сделала еще один реверанс:
— Всего хорошего, Джон Джозеф.
— Миссис Тревельян…
— Да?
— Могу ли я побеседовать с вами позже?
Она обернулась через плечо и бросила в ответ:
— Боюсь, я буду слегка уставшей. Если не трудно, зайдите ко мне завтра.
Джон Джозеф щелкнул каблуками, резко поклонился и подошел к ближайшему столику. Некоторое время он сидел неподвижно, подперев рукой подбородок.
— Хочешь чаю? — спросила его невесть откуда появившаяся Кловерелла. — Я прислуживаю гостям в этой части сада.
— Она все организовала, как военные маневры, — с горечью заметил Джон Джозеф.
Кловерелла проследила за его взглядом, провожавшим Маргарет, которая снова почти преступила границы траура, надев бледно-лиловую кружевную юбку, и теперь шла под розовым зонтиком, опираясь на руку лорда Дэйви.
— Я сказала бы, что она по-своему очень умна.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказала, — улыбнулась Кловерелла, и ее зубы цвета слоновой кости сверкнули на загорелом лице.
— Кловерелла, ты думаешь, что…
— Я ничего не думаю, Джон Джозеф, кроме того, что ты расклеился, и тебе надо встряхнуться. Будь я мужчиной, я бы тебе задала трепку.
— Не говорите со мной так, мисс. Вы здесь всего лишь служанка — и внебрачная дочь старика Блэнчарда. Не забывайте об этом.
Кловерелла поднесла руку к лицу и разрыдалась. До сих пор Джон Джозеф ни разу не видел, чтобы это забавное маленькое существо плакало, — но сейчас слезы так и катились у нее по щекам.
— Ты просто свинья, если можешь говорить мне такие вещи. Я всегда старалась быть тебе хорошим супругом, но теперь, клянусь тебе, этому пришел конец. Я тебя заколдую, вот увидишь. Ты заслуживаешь всего, что с тобой происходит, Джон Джозеф!
— Кловерелла, я виноват…
Но она уже убежала, вцепившись в серебряный поднос; шапочка сбилась ей на глаза, волосы растрепались.
Совсем отчаявшийся молодой человек заметил издали, что к нему приближаются чем-то взволнованные сестры; Мэри, несмотря на всю торжественность праздника, даже перешла на бег.
— Джон Джозеф, — крикнула она ему, — ты никогда не угадаешь, что произошло.
Он заставил себя улыбнуться:
— И что же?
— Эйми только что пришла из Дома Помоны и принесла записку. К нам приехали генерал и миссис Уордлоу со всеми тремя детьми, и папа просит миссис Тревельян позволить им присоединиться к празднику. Джон Джозеф, представь себе — Джекдо приехал!
Мэри залилась краской.
— Не надо так волноваться. Миссис Тревельян может отказать, и тогда всем нам придется отправляться домой.
— Ну и пусть. Я счастлива, что снова смогу увидеться с ним.
Издали было видно, как мистер Уэбб Уэстон кивает миссис Тревельян, а та, все еще держа под руку лорда Дэйви, улыбается и кивает в ответ.
— Она согласилась, — сказала Кэролайн, подмигнув сестре. — Ну, Мэри, этот праздник словно нарочно устроен для тебя.
Вдали духовой оркестр наигрывал мелодию «Зеленых рукавов», и Матильда тоном примерной школьницы произнесла:
— Это написал Генрих VIII для Анны Болейн, — во всяком случае, так говорят. Подумать только, что она ходила по тем же лужайкам, что и мы сейчас!
Никто не ответил ей, потому что сестры и брат, каждый по-своему, задумались над этими словами.
— Как ты думаешь, она и в самом деле была злой? — наконец спросила Мэри.
— Нет, — ответила Кэролайн. — Я думаю, что король отвернулся от нее, потому что она не могла родить сына.
— Но наш предок, Фрэнсис Уэстон, — хотя предком назвать его трудно… ему же отрубили голову из-за нее.
— Наверное, он любил ее, — сказал Джон Джозеф. — Может быть, он обожал ее настолько, что с радостью взошел за нее на эшафот.
Кэролайн строго взглянула на него из-под темных бровей:
— Я так не думаю. Мне кажется, что он любил Роузи, свою жену. По-моему, Фрэнсис был просто неуклюжим кавалером, попавшимся в огромную черную паутину Генриха VIII.
Мэри вздрогнула:
— Как это ужасно звучит.
— Я думаю, что это и было ужасно. Тогда были темные, страшные времена. Но, в конце концов, даже времена ни о чем не говорят, — Кэролайн бросила взгляд на миссис Тревельян, стоявшую в отдалении, а затем посмотрела на брата. — Из-за хорошенькой женщины мужчина может превратиться в круглого болвана и в нашем веке.
Джон Джозеф хотел было дать ей отпор, но Кэролайн уже невинно глядела по сторонам, словно в ее тираде не содержалось никакого скрытого смысла.
Мэри сказала:
— Кажется, из-за дома выходит генерал Уордлоу. Это ведь он?
Матильда прищурила свои светло-коричневые глаза:
— О да, это он. А вот миссис Уордлоу. О Боже, неужели эти офицеры — Джекдо и Роб?!
Так оно и было. В великолепных форменных мундирах королевской драгунской гвардии и 9-го уланского полка Роберт и Джон Уордлоу, — старший брат был выше младшего почти на фут, — красовались среди толпы гостей.
— О Боже, — воскликнула миссис Уэбб Уэстон.
Братья-офицеры сейчас были как раз в таком возрасте, когда течение времени не способно принести ничего, кроме нового очарования. При взгляде на Джекдо и Роба невозможно было даже подумать о дряхлеющей плоти, редеющих волосах, округляющемся животе и шаркающей походке. Братья стояли у дверей особняка, поглядывая по сторонам с видом победителей, и повсюду, куда падал их взгляд, таяли и трепетали женские сердца.
Джон Джозеф в глубине души чувствовал обиду на самого себя, на свою несложившуюся судьбу. У него вызывала отвращение мысль о том, что его семья, некогда великая и славная, оказалась вынужденной отречься от старинного наследства и ютилась теперь в маленьком домике. Еще ужаснее для молодого человека было то, что его собственное будущее оставалось неопределенным: впереди он не видел ничего, кроме унылой жизни управляющего, сводившейся к сбору арендной платы и борьбе с должниками. Но горше и унизительнее всего для Джона Джозефа была его зависимость от Маргарет Тревельян. Он мучительно желал стряхнуть с себя это наваждение, которое овладело его душой, — наваждение, что зовется любовью.
Итак, взглянув на своих старых друзей — Джекдо и его брата Роба, Джон Джозеф, вопреки своей былой привязанности к ним, теперь почувствовал зависть и желание их унизить. Поэтому он шел здороваться с ними не спеша, пропустив вперед радостных сестер.
Он увидел, как Кэролайн бросилась Джекдо в объятия и как Джекдо пристально смотрит на него поверх головы Кэролайн своими сияющими глазами.
«О Боже, — пронеслось в голове у Джона Джозефа, — этот негодяй читает мои мысли».
Но ему все же удалось с улыбкой пожать руку Джекдо.
— Джекдо, какой приятный сюрприз. Роб, я так рад. Вы в отпуске? — произнес он.
— Да. Мы вместе были в колонии на мысе Доброй Надежды…
— Война с кафрами?
— Да. И нас ненадолго отпустили.