Церемония состоялась в Уэстминстере, в церкви Св. Джеймса, где собралась вся семья: Элджернон и вдовствующая герцогиня, а также Джордж с женой (ей было всего двадцать лет, но в прелестных глазах ее уже читались опыт и понимание), Кэролайн и Фрэнсис Хикс. Леди Горация и Ида Энн шли за невестой как подруги, на одной было голубое платье, на другой — розовое, а в их прически были вплетены цветы.
После церемонии семейство собралось на ступенях церкви, чтобы сделать дагерротипический снимок. Затем все отправились в отель Уэбб на Кингс-стрит, в Ковент-Гарден, где состоялся праздничный завтрак. Леди Горация и Кэролайн сидели друг напротив друга и беседовали.
— Аннетта хотела, чтобы мы обе надели розовые платья, но я отказалась, — Горри рассмеялась и встряхнула огненными кудрями, собранными в высокую прическу. Кэролайн поймала себя на мысли, что ее братец — круглый дурак, если не влюбился в Горацию. Она была совершенно уверена, что между Ними что-то произошло, несмотря на то, что ни Горация, ни Джон Джозеф ничего не рассказывали.
Кэролайн вздохнула. Почему Джон Джозеф такой замкнутый? Она надеялась, что Мэри ошиблась, и Джон Джозеф уже давно и думать забыл о проклятой леди Дэйви. И она спросила более откровенно, чем рассчитывала:
— Тебе нравится Джон Джозеф, Горация?
Горри покраснела:
— Да… но без взаимности. Он думает, что я — ребенок. Глупая маленькая девочка, которой еще нужна гувернантка.
— Но он всего на десять лет старше тебя!
— Ему кажется, что он старше меня на сто лет!
— Тогда на твоем месте я бы выбросила его из головы. На свете существует множество молодых людей, которые мечтают лишь о том, чтобы положить сердце к твоим ногам.
— Это так ужасно звучит! И страшно глупо!
Кэролайн засмеялась:
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты когда-нибудь встречалась с Джоном Уордлоу?
— С кем?
— Это наш дальний родственник, он живет в Гастингсе… то есть, тогда, когда он приезжает в отпуск из армии, где находится почти все время. Когда он увидел, как ты проезжаешь мимо в экипаже по берегу моря, он был настолько потрясен, что бросился бежать вдогонку и упал. Получился даже небольшой скандал. Ты помнишь?
Горация улыбнулась:
— Да, кажется, помню. Я услышала чьи-то крики, но толком не разглядела, кто это был. Мы все были ужасно смущены и гадали, кто же из нас заставил его погнаться за экипажем.
— Ну, так вот, это ты.
— Я польщена.
— Он сейчас в Индии… что-то вроде военного шпионажа.
— Как интересно! А когда он вернется?
— Надеюсь, рано или поздно вернется. Вот его брат вернулся, чтобы сыграть свадьбу. В общем, у Джекдо…
— Джекдо?
— Это его прозвище. Джон Уордлоу, по прозвищу Джекдо. Так вот, у Джекдо есть брат и сестра, и оба они женятся этой весной. В этом году, кажется, все решили играть свадьбы.
Горация сосчитала, загибая пальцы:
— Аннетта, брат и сестра Джекдо… а что, есть еще кто-то?
— Да, благодарение Богу. Моей сестричке Матильде наконец сделали предложение. Этим летом она выходит замуж за красавца-француза. Свадьба будет в Париже, и мы с Фрэнсисом туда поедем.
— А Джон Джозеф там будет?
— Если ему удастся получить отпуск. Но если нет, то в этом году он не сможет попасть в Англию.
Горация на мгновение опечалилась, но потом ее русалочьи глаза снова вспыхнули веселым блеском.
— Но все же рано или поздно он вернется, — сказала она.
— Да, — медленно ответила Кэролайн. — Рано или поздно хозяин Саттона должен вернуться в свой замок.
Каждое время года приносило в замок новые перемены; весной алебастр лепнины становился белым и хрустящим, а кирпич отливал розоватыми бликами.
То же происходило и со Строберри Хилл в жаркий весенний день, когда графа и графиню Уолдгрейв увозили в тюрьму. «Скандал Уолдгрейвов» наконец-то добрался до них.
Накануне свадьбы Джордж жестоко избил полисмена. Это произошло в неделю скачек в Дерби, когда Джордж со своим дружком Уотерфордом возвращался с Кингстонской ярмарки. Целый год газеты наперебой требовали правосудия, и наконец дело дошло до суда. Приговор, присуждавший виновного к шести месяцам тюремного заключения и штрафу в 200 фунтов, показался публике вполне удовлетворительным.
Однако все были удивлены тем, что Фрэнсис решила разделить заключение со своим супругом.
— Она, наверное, железная, — сказала Энн Элджернону, откладывая в сторону номер «Таймс». — Не могу понять, восхищаюсь я ею или нет.
— Ты должна ею восхищаться, — рассудительно ответил Элджи. — Она самая решительная женщина в нашем… да и в любом веке.
— Да… Но, Элджи, это ведь не значит, что я должна любить ее!
— Нет. А ты ее любишь?
— Определенно не люблю. Я думаю, что она решила пробраться в высший свет и делает это с помощью моих сыновей… обоих моих сыновей… Она использует их, как ступени лестницы. Бессовестная стерва.
— И тем не менее завтра мы должны навестить их. А потом, я думаю, мы могли бы сесть на поезд и отправиться за город.
— Куда именно?
— Думаю, лучше всего — в Уокинг. По Гилдфорденской дороге, — он с энтузиазмом ухватился за свою идею, словно взявшая след охотничья собака. — Там есть один, большой дом, который я хочу тебе показать. Он принадлежит этому молодому человеку, Джону Джозефу — брату Кэролайн. Когда я первый раз увидел его, я был потрясен.
Энн снова взяла в руки газету и ответила:
— Прекрасно, дорогой. А как он называется?
— Саттон. Я почти уверен, он тебе тоже понравится, Энн.
— Без сомнения, без сомнения, — пробормотала она, уже углубившись в колонки «Таймс».
Затем наступила тишина, и замок был временно забыт.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Никогда прежде мир не был столь прекрасен, Англия никогда не была столь прекрасна, Лондон не был столь прекрасен, как в тот день! И путешествие на поезде, шипящем, пыхтящем и выпускающем пар, как сказочный дракон, тоже никогда не было прежде столь волнующим. По крайней мере, именно так казалось майору Джону Уордлоу, словно сошедшему с картины в форме 9-го уланского полка: его недоверие к железной дороге совершенно пропало. Он вскочил на подножку вагона в Йоркбаунде с такой радостью, что при виде его хорошенькая пассажирка вся зарделась и долго не находила себе места, пока неотразимый, очаровательно прихрамывающий офицер устраивался напротив нес.
Но все ее надежды на то, что офицер завяжет с ней беседу, рухнули, когда он сперва достал последнюю книгу Чарльза Диккенса — «Лавка древностей», а потом, утомившись от чтения, принялся смотреть в окно с таким видом, словно никак не мог налюбоваться мелькающими пейзажами и весенним утром 1842 года.
— Вы приехали из-за границы? — рискнула обратиться к нему соседка.
— Да, я три года пробыл в Индии. И совсем забыл Англию. Забыл, как хороша бывает сельская местность.
— Она и вправду очень мила, — отозвалась девушка, глядя на усыпанные белыми цветами вишневые деревья под белоснежными облаками на голубом небе.
— Она великолепна, — сказал офицер. — Надеюсь, меня больше никогда не пошлют за границу.
— А вы далеко едете?
— До Йорка, а потом — в Скарборо. Повидаться с дедушкой.
На этом беседа оборвалась, и Джекдо снова принялся глядеть в окно, пожирая глазами сменяющиеся пейзажи и с каждым поворотом колес преисполняясь все большего восторга. Юная леди вздохнула, сдалась и обратилась к журналу.
Итак, под стук вагонных колес и свист паровоза, Джекдо углубился в свои мысли и принялся подводить итоги. Сидя в вагоне поезда, он оглядывался на прожитую жизнь и думал обо всем, что привело его сюда и сделало именно таким, каким он теперь был.
Прежде всего, он вспомнил детство; вспомнил, как боялся он разочаровать своего отца; вспомнил свою хромую ногу и лечебную обувь; и свой дар ясновидения.
Потом он подумал о школьных годах; о том, как ему хватало недели на то, чтобы уловить суть нового языка, и как он с жадностью набрасывался на чужие наречия; вспомнил о встрече с Джоном Джозефом, о своей братской любви к нему и о преклонении перед ним как перед героической личностью. Затем Джекдо вспомнил, как начиналась его зрелость, как он потерял невинность в объятиях мисс Фитц; вспомнил, как страстно влюблена была в него Мэри и как возненавидела его миссис Тревельян; вспомнил вкус губ цыганки Кловереллы.
Но ярче всего были воспоминания о Горации: каждую мельчайшую деталь драгоценных видений он перебирал, словно самоцветы в шкатулке. И наконец он вспомнил, как встретился с ней в Гастингсе, — и каким дураком себя выставил.
Поезд въехал в туннель, и Джекдо закрыл глаза. Он был спокоен. Единственное, о чем он сожалел, — это то, что когда-то пытался подавить себе наследственный дар ясновидения. Индия (несмотря на то, что он с радостью покинул се) научила его очень многому в том, что касалось психического развития. На постижение истинной сути раджа-йоги — царского пути совершенствования духа — не хватило бы и целой жизни, а он изучал ее всего три коротких года. Но с ее помощью он сумел достичь преддверия истины.
И он знал, что это путешествие к скалам Йоркшира поможет ему приблизиться к постижению истины еще на одну ступень. Ибо там его ожидал не только дед, но брат и сестра деда. Три древних отпрыска колдовского дома Фитцховардов ждали своего внука.
Джекдо стал вспоминать, что ему уже известно о них. Пернел, Джейкоб и Джеймс, внуки великого разбойника Джозефа Гейджа и прямые потомки Захарии Ховарда, сына герцога Норфолкского и цыганки, придворного астролога Генриха VIII.
Несомненно было то, что они все уже очень стары. Джекдо подсчитал, что Пернел, его двоюродной бабушке, должно быть уже девяносто четыре года, а деду Джейкобу и его брату-близнецу Джеймсу — по меньшей мере девяносто один. Все они родились в Испании, куда Джозеф Гейдж отправился по торговым делам и где он разорился после краха компании «Миссисипи». Не совсем ясно было то, каким образом Джейкоб, полковник испанской армии, смог получить титул пэра Англии от Георга III, при том что вся семья была известна как закоренелые якобиты.
Общепринятая версия гласила, что Джейкоб занимался торговлей между Англией и Испанией, но что произошло на самом деле, до сих пор оставалось загадкой. Но, как бы то ни было, Джейкоб обосновался в Англии, в Дорсете. Дом его находился высоко в горах над Скарборо. Время от времени его брат и сестра отваживались на нелегкое путешествие из Кастилии в Йоркшир, собирая всех родственников на встречу. Затем Джеймс и Пернел возвращались в Испанию и еще несколько лет проводили в разлуке с братом.
Джекдо знал об их могуществе. Мать говорила ему, что они унаследовали дар своей бабки Сибиллы. И вот он сидел в вагоне, любуясь мелькающими за окном английскими пейзажами, предвкушая встречу с тремя волшебниками и мысленно задавая им вопросы о тайнах жизни.
Прежде чем направиться к изящному дому Джейкоба Гейджа, возвышавшемуся, словно часовня, на вершине скалы, Джекдо прогулялся по каменистой тропинке к развалинам огромного замка, которые покоились на полоске суши, рассекающей надвое один из двух самых величественных и прекрасных в мире заливов. Повсюду, куда простирался его взор, переливались разнообразнейшие оттенки голубого и синего цвета; просторный небосклон соединялся с кобальтовой синевой моря. Вдали от берега катились белые пенные гребни волн, а у берега, где двумя подковами изгибались песчаные пляжи, прибой разбивался на мириады слепящих брызг. И лишь совсем вдалеке можно было разглядеть колосящуюся на полях пшеницу, — как знак того, что в мире существуют не только море и небеса.
Джекдо затаил дыхание. Эта торжественная панорама, свидетелем которой он сейчас стал, давала возможность явственно ощутить работу незримых сил и вспомнить, что очень скоро он услышит о вещах, слишком могущественных, чтобы понять их до конца.
Этим вечером, переодеваясь к обеду, он был весьма взволнован. До того он никогда не видел, чтобы все три мага из его рода собирались вместе (по крайней мере, он не мог вспомнить такого случая). Войдя в гостиную, он остановился и замер в изумлении.
Пернел сидела, гордо выпрямившись, на стуле с высокой спинкой, сжав руки на эбонитовом набалдашнике трости; пышные белоснежные волосы ее были зачесаны вверх и украшены тремя черными страусовыми перьями. На пальцах у нее были перстни из черного янтаря, платье было из черной тафты, и единственным светлым пятном на нем сверкала бриллиантовая брошь размером со спелую сливу. Эта брошь, казалось, жила своей собственной жизнью; при каждом вздохе хозяйки она переливалась тысячами многоцветных радуг.
Пернел поймала зачарованный взор Джекдо, довольно хихикнула и произнесла:
— Это мне оставил Джозеф Гейдж. Когда-то она принадлежала Инфанте. Вижу, она тебе понравилась.
Опомнившись, Джекдо низко поклонился и подошел к Пернел, чтобы поцеловать ей руку.
По сторонам от ее стула стояли братья-близнецы — родной и двоюродный дедушки Джекдо. Он слыхал от Хелен, что, когда они были маленькими мальчиками, различить их могла только их мать Сара, и теперь Джекдо мог в это окончательно поверить: перед ним стояли два одинаковых дедушки, два старика, седоволосые, но с ясным взором голубых глаз, не потускневших от времени.
— Дедушка? — неуверенно произнес Джекдо, и стоявший слева брат засмеялся.
— Как поживаешь, Джекдо? Ты уже видел моего брата и сестру, когда был совсем маленьким, но я уверен, что ты ничего не помнишь, так что позволь мне еще раз представить тебя. Пернел, дорогая, позволь мне представить тебе твоего внучатого племянника. Джеймс, это Джекдо.
Джекдо снова поклонился и предложил Пернел опереться на его руку: пора было отправляться к столу. Пернел шла очень напряженно и медленно, но ни разу не споткнулась. Джекдо заметил, что ее глаза не менее удивительны, чем у близнецов: прозрачные и светлые, открыто глядящие на мир.
— Вижу, я тебе понравилась не меньше, чем моя брошь, — сказала она. — Ты обязательно должен навестить меня в Испании. Надеюсь, ты хорошо говоришь по-испански.
— Да.
— Тогда мы будем говорить по-испански сегодня за обедом, потому что при слугах мы не должны быть чересчур откровенны.
И она с легкостью перешла на другой язык.
Они беседовали обо всем — о политической ситуации; о влиянии принца Альберта на королеву; о театре; о семье и первом ребенке Виолетты. Но о том даре, которым все они обладали, не было сказано ни слова до тех пор, пока с обедом не было покончено, и все не перебрались в комнату Джейкоба. Слуга задернул тяжелую бархатную штору и подбросил поленья в камин, который уже давно горел здесь, чтобы прогреть комнату перед наступлением холодной весенней ночи.
И вот, наконец, Джейкоб сказал:
— Джекдо, ты уже догадался, что мы пригласили тебя не просто так.
Джекдо подумал: «Вот оно, наконец», и помолился про себя о том, чтобы оказаться достойным этих магов и чтобы их древняя сила не заставила его совершенно растеряться.
— Да, сэр.
— Тогда садись, дитя мое.
— Сюда, — сказала Пернел. — На скамеечку у моих ног.
Джекдо повиновался и почувствовал, что бабушка положила руку ему на плечо. Он ощущал, как через ее пальцы в него входит поток силы. Джекдо стало страшно, но в то же время он стремился к новому знанию.
И тут, совершенно неожиданно, дядя Джеймс, вместо того чтобы рассказать ему что-нибудь, попросил:
— Расскажи нам о Карме.
Джекдо в замешательстве обвел их взглядом. Ведь он пришел к ним за истиной, — а они спрашивают его! Дедушка, словно прочтя его мысли, произнес:
— Мудростью надо делиться, Джекдо. Таков закон Вселенной. Расскажи нам, чему ты научился в Индии, что ты узнал о жизни и смерти.
— Сэр, я узнал всего лишь, что это — постоянный процесс… как смена времен года.
— И множество жизней сменяются одна за другой в рамках целого?
— Да. И каждый шаг, каждый участок пути, управляется законом Кармы.
— Расскажи нам, — попросила Пернел. Старики внезапно преобразились в глазах Джекдо.
Он не мог понять, какое волшебство творилось в этой комнате, окна которой смотрели на могучие утесы Скарборо, вылепленные руками богов, — но он видел, что старики снова стали молодыми. Он сидел в кабинете своего деда с тремя ровесниками; у всех четверых были темные волосы и блестящие глаза, все говорили о тайнах Вселенной на равных, как сестра и три брата. Джекдо тихо заговорил: