Меня, судя по всему, придерживали как раз вот ради такого случая. И я напрасно только что заподозрила Олега в отсутствии гуманности: как раз в высшей степени гуманно было убрать меня, как ненужного свидетеля. Что же такое содержится в этой чертовой посылке, если вокруг нее начинают кипеть африканские страсти?
Я достала со дна своей сумки коробку размером в полторы пачки сигарет и нерешительно повертела ее в руках. Запаковано было на совесть, нечего было и думать о том, чтобы вскрыть, посмотреть и сделать так, как было раньше. Тут требовался профессионал, а вот им я как раз не была.
Вместе с посылкой из сумки выпала какая-то визитная карточка. Это еще что такое? Ах, да, это тот самый администратор ресторана, который приглашал меня на дискотеку. Только… минуточку! Где-то я совсем недавно видела практически идентичное содержание. Где же? Ну, конечно, в письме Олега! Значит, я должна переться в этот ресторан, искать там специально этого Ахмеда-Махмуда-Муслима или как его там, произнести заветную фразу: «Только кофе покрепче и воды не нужно», после чего вручить ему клятую посылку… Опять не сходится! При таком раскладе некуда приткнуть подметное письмо. Когда мне его подсунули, посылкой я еще не обладала и кто-то, наверное, об этом знал. Знал и пытался сорвать намеченную операцию в самом начале.
Ладно, утро вечера мудренее. Я снова сунула в сумку свои сокровища — посылку, визитку и письмо, — и отправилась готовиться ко сну. И через пятнадцать минут я уже проваливалась в сладкую бездну сна, мимоходом отметив, что лежанка тут классом повыше, чем та, на которой я почивала в прошлую ночь. То есть привыкание к роскоши шло по нарастающей.
Мне показалось, что я только-только опустила голову на подушку, как к моему плечу тут же прикоснулась чья-то рука. Нежно так, чуть осязаемо. Я приоткрыла один глаз: передо мной стояла миловидная девушка с подносом в руках. Она что-то лепетала по-турецки, но в принципе было понятно и без слов: обещанный утренний кофе мне сервировали, и будильник при таком сервисе был не нужен в принципе.
Она пристроила поднос возле кровати и произнесла еще одну фразу, из которой я уловила только имя — Исмаил-бей, и догадалась, что он будет ровно в девять, потому что именно столько пальцев мне показала эта одалиска, предварительно изобразив нечто круглое, долженствующее, по-видимому, обозначать циферблат.
Когда я осталась одна, то первым делом отволокла поднос на веранду, где было уже очень тепло, но от прямого солнца надежно закрывали огромные зонты. Там-то я со вкусом, толком и расстановкой полакомилась чудным кофе, свежайшими круассанами с маслом и каким-то сыром, и с наслаждением закурила первую в этот день сигарету. Как ни странно, чувствовала я себя вполне бодрой и отдохнувшей, хотя спала всего несколько часов, так что к назначенному сроку была в полной боевой готовности: купальные принадлежности в сумке, сама — в юбке с разрезами и топе, чисто условно скрывавшим верхнюю часть фасада. Про шляпу я, конечно, тоже не забыла, поскольку только здесь и могла носить любимый головной убор: в Москве такие поля не проходили по определению, то есть в вагоне метро не помещались. Да и особо сильной жары там обычно не наблюдается.
Ровно в девять дверца лифта отъехала в сторону и передо мной предстал Исмаил-бей собственной персоной, весь в белом. Так что, судя по всему, сон Золушки продолжался, и мне предстояла не больше не меньше, как увеселительная прогулка на яхте настоящего миллионера. По большому счету я, конечно, вела себя безнравственно: кто его знает, какие у него там на самом деле намерения. Но я уже говорила и готова повторить снова: лучше быть безнравственной, чем несчастной. Тем более альтернативой было только возвращение домой, да еще и вручение перед этим какой-то дурацкой посылки.
Подождут. Все подождут. И мой драгоценный, похоже, уже бывший, который, по-видимому, решил использовать меня втемную, как болвана в преферансе, и ресторанный администратор, и вообще все. Завтра будет новый день, неизвестно чем его заполнять, вот и займусь делами. Вряд ли меня каждый день будут ублажать так, как сегодня. То есть уж точно не будут. А живем один раз и нужно сделать этот процесс максимально комфортным.
— Вы сегодня ослепительны, Виктория-ханум, — церемонно произнес Исмаил-бей. — Надеюсь, вам здесь нравится.
— Кому здесь может не понравится? — искренне изумилась я. — Это же просто дворец из «Тысячи и одной ночи». И потом… как подумаю о той, разоренной квартире…
— И не думайте, я разберусь. Собственно, уже сегодня должны быть какие-то результаты. Послушайте, а не выпить ли нам сейчас еще по чашечке кофе?
— Почему бы и нет? Там, в кофейнике, его еще человек на пять хватит.
— Я предпочитаю свежий, но сойдет и так. На яхте будем отдыхать, а сейчас минут десять побеседуем о делах… если вы не возражаете.
Я не возражала. В конце концов, в одиночку мне с этим делом все равно не разобраться. А раз уж этот самый Исмаил-бей такой влиятельный и всемогущий, пусть попробует помочь решить мои проблемы. Все равно больше никто не поможет.
Мы уселись на веранде и какое-то время чинно пили кофе в полном молчании. Первая, конечно, не выдержала я:
— Исмаил-бей, я очень признательна вам за участие. Не знаю, что именно, но вокруг меня происходит какая-то странная возня. Например, в первое же утро мне подсунули вот это.
Я достала из сумки письмо и перевела его содержание.
— Вы кому-нибудь об этом рассказывали? — спросил Исмаил-бей.
— Только Алексею. Но он тоже ничего не понял.
— Просто так никогда никому не угрожают.
— Если бы это письмо пришло после того, когда я получила посылку, то была бы какая-то логика…
— Какую посылку?
Я предъявила и посылку тоже.
— Кажется, я понял, что искали в квартире, — медленно произнес Исмаил-бей. — Вы поступили или очень разумно, взяв ее с собой, или… крайне опрометчиво. Еще не знаю. Но что-то более или менее проясняется. Вы хотя бы имеете представление о том, что в этой коробке?
— Ни малейшего, — довольно легкомысленно ответила я. — Представляю только, что мною пытаются манипулировать, причем довольно бесцеремонно. Не уверена, что мне это нравится.
— Знаете, мне это тоже не нравится. Утром я получил предварительный отчет из полиции.
— Вы? — вытаращила я глаза.
— Именно я, — не без удовольствия подтвердил Исмаил-бей. — Я знаю все, что происходит в этом городе. Во всяком случае, надеюсь, что все. Именно поэтому я так близко к сердцу принял вашу историю. Давайте потратим еще полчаса, а потом — с чистой совестью на яхту.
У меня такое предложение никаких возражений не вызвало. В кой веки раз кто-то взялся решать мои проблемы за меня.
Исмаил-бей коротко переговорил с кем-то по мобильному телефону, потом встал и нажал какую-то неприметную кнопку возле двери.
— Сейчас принесут свежий кофе, — объявил он. — А тем временем приедет один человек, мы отдадим ему на временное хранение ваши сомнительные сокровища и до вечера выкинете все мрачные мысли из вашей прелестной головки.
Как я уже говорила, особого выбора у меня не было, а было какое-то странное, постепенно нарастающее чувство тревоги внутри. Так что я была просто счастлива хоть на время сбежать от всего этого.
Мы выпили еще по чашке кофе, покурили, и тут в дверях лифта возник человек. Если бы меня попросили потом описать его внешность, я бы, наверное, не смогла. Он был совершенно никакой, плоский, невыразительный, да еще в затемненных очках. Но именно ему Исмаил-бей отдал письмо и посылку и коротко что-то приказал. Человек поклонился, отвесил еще один полупоклон в мою сторону и исчез в лифте. Ну вот, мосты сожжены, пути отрезаны, теперь я ни в коем случае не смогу передать посылку, потому что у меня ее нет.
— Поехали, Виктория-ханум, — поднялся с кресла Исмаил-бей. — Вечером мы наверняка узнаем если не все, то многое. Надеюсь, вы не откажетесь поужинать со мной?
— Не откажусь, — без колебаний ответила я. — Храбрость — это не самое главное мое качество, а тут еще страшилки вокруг всякие происходят. Так что я очень благодарна…
— Пустяки, даже говорить не о чем. В путь, дорогая ханум. Обещаю, вас ждут совершенно незабываемые впечатления.
Я, собственно, и не сомневалась…
Определенное представление о разных плавсредствах я, конечно, имела. Вынесла из своей пока еще не слишком долгой жизни. Например, любила и умела грести, поэтому частенько по летней жаре отправлялась в какой-нибудь парк культуры и отдыха, где были водоемы и, соответственно, лодки напрокат. Но это…
Возможно, это действительно называется яхтой, но такие «кораблики» я до сих пор видела только в кино. Там было все, что только можно пожелать, и много чего сверх того. Словом, занесло меня на яхту супер-класса, которых, как я потом узнала, во всем мире было считанное количество. Даже очень считанное.
— Если хотите, Виктория-ханум, то можете переодеться в купальник, — заявил Исмаил-бей, когда первоначальный осмотр яхты был закончен. — У меня тут запросто, без церемоний. Кстати, и я с вашего позволения переоденусь.
Молчаливый матрос в белоснежной робе отвел меня в одну из спален, где я не только напялила на себя лучший, из имевшихся в моем распоряжении купальных костюмов, но и чуть-чуть подкрасила мордашку, чтобы, значит, быть совсем уж неотразимой. Попутно я осмотрелась и поняла, что от такой спаленки не отказалась бы и в Москве. Не буду пускаться в долгие описания, достаточно того, что на кровати вместо покрывала лежала какая-то белоснежная мягкая шкура. С кого ее содрали, я так и не поняла, а спрашивать постеснялась, решив для себя, что это — снежный барс.
На верхнюю палубу я выплыла павой: как учили в популярном когда-то художественном фильме: походка от бедра, раскованный шаг пантеры. Уж это-то я умела: красиво ходить, не зря несколько лет в балетной школе промучилась.
Меня уже ждал Исмаил-бей, тоже переодевшийся в демократически-простенькие шорты и такую же майку. Все, естественно, белое: других цветов он, по-видимому, не признавал.
— Ланч у нас будет на островах, — сообщил он мне. — Часика через два. Там, кстати, и купание отличное. Вы любите плавать?
— Очень, — искренне сказала я. — Жаль только, что редко приходится.
— А с аквалангом поплавать хотите?
Я слегка струхнула. Акваланг — это уже почти техника, а с нею отношения у меня всегда были напряженными. Но, с другой стороны, я же не одна там буду, спасут, в случае чего. Откажусь — никогда в жизни себе этого не прощу.
— Хотела бы, — осторожно начала я, — но дело в том, что…
— Еще ни разу не пробовали? — закончил за меня Исмаил-бей.
Я кивнула.
— Это не сложнее, чем управлять автомашиной. Да и я все время буду рядом. А акул в этих местах не водится. Поплаваете с аквалангом, потом это станет вашим любимым досугом.
Угу, обязательно. В Москва-реке. Или в собственной ванне. Но человек так искренне старался доставить мне удовольствие, что я только кивала и улыбалась. Нам уже принесли что-то невероятно вкусное в высоких, запотевших бокалах, мы потягивали не торопясь, и какое-то время, по-моему, просто изучали друг друга. Что ж, психологически это было вполне оправдано: вчера было темновато, рассмотреть меня во всех деталях Исмаил-бей явно не мог, теперь наверстывал упущенное. Хотелось верить, что увиденное не слишком его разочаровало. В свой тридцатник с хвостиком я выглядела от силы на двадцать пять, на фигуру никогда не жаловалась, ну, а лицо — штука субъективная, кому что нравится. Моя физия, например, хороша тем, что ее можно расписать под что угодно: хоть под Мэрлин Монро, хоть под женщину-вамп, хоть под хохлому. В нераскрашенном же виде оно могло считаться скорее привлекательным, чем отталкивающим.
— Вы замужем, Виктория-ханум? — вдруг нарушил молчание Исмаил-бей.
Я покачала головой.
— Уже давно нет. А вы женаты?
— Разумеется. Но моя старшая жена живет в Стамбуле, а младшая — на Кипре. Сюда я их не привожу никогда, тут я отдыхаю.
— А где еще две? — поинтересовалась я с невинным видом. — Правоверному мусульманину, по-моему, полагается четыре.
— Это предрассудки, — тоже с улыбкой отмахнулся Исмаил-бей. — В мире так много прекрасных женщин, невозможно жениться на всех.
Очень скрупулезно подмечено! Тем более, что по их же исламским нормам число наложниц в принципе не ограничивается. Вот будет интересно, если Олег прилетит именно сегодня! Он ведь безумно ревнивый, мне это прекрасно известно. Хотя… он же сказал, что его приезд отменяется. Значит, я свободна и могу вести себя так, как Бог на душу положит.
— Сколько времени вы намерены пробыть в Кемере, Виктория-ханум?
— Когда летела сюда, предполагалось, что две недели. Но вчера мне недвусмысленно заявили, что лучше бы мне уехать отсюда немедленно.
— Кто? Когда? Вам уже и по телефону угрожали?
— Нет, это мой… бой-френд. Первоначально предполагалось, что эти две недели мы проведем вместе. В последний момент что-то не срослось. Телефонам он судя по всему не слишком доверяет, прислал электронку.
— Он вообще-то в курсе того, что происходит вокруг вас?
— Вообще-то нет, — довольно сухо ответила я. — Сначала я решила, что он сам во всем разберется, когда приедет. А теперь тем более не собираюсь отчитываться. Мне не нравится, когда мною манипулируют.
— Вы имеете в виду посылку?
— В первую очередь ее. Проще было дать мне ее с собой и объяснить, кому передать. Довольно нелогично посылать что-то вслед человеку, если он едет именно туда, куда нужно что-то доставить. Ну, допустим, он сам собирался это привезти, а потом по каким-то причинам приезд стал невозможным. Но почему при этом я должна прерывать свой отдых? Не вижу ни связи, ни логики.
Исмаил-бей взял трубку и начал медленно набивать ее табаком и так же медленно раскуривать. Судя по всему, он размышлял, переваривал, так сказать, мою информацию. А я любовалась морем, которое теперь было повсюду, насколько хватало взгляда. Яхта шла так плавно, что это было почти незаметно.
Вот было бы здорово, если бы я могла раздвоиться! Одна половина осталась бы здесь, наслаждаться отдыхом, а вторая послушно отправилась бы домой, выполняя указание моего господина и повелителя. А еще лучше, если бы на обратном пути самолет с этой половиной брякнулся бы с высоты в десять километров и меня бы официально занесли в списки погибших или пропавших без вести. А через две недели я сама бы вернулась, загоревшая, посвежевшая и помолодевшая, и сделала бы круглые глаза: погибла? Я? Нет, братцы, слухи о моей смерти были явно преувеличены.
Интересно, расстроился бы Олег, если бы меня не стало? В чрезмерных сантиментах он до сего дня мною замечен не был, но может быть такой драматичный финал выжал бы из него скупую мужскую слезу… Вот оно мне нужно, эти его скупые мужские? Обойдусь.
Ладно, пусть самолет так и быть не падает. Может быть, можно просто притвориться, что я улетела? В конце концов в снятой квартире меня нет, а в пентхаусе фиг кто обнаружит, особенно если Исмаил-бей возьмет меня под свое крыло. А что, идейка недурна. Во всяком случае, терять мне нечего, а все нитки этого странного дела и так практически сосредоточены в руках этого господина. Не считая, конечно, посильной помощи местной полиции.
— О чем задумались, Виктория-ханум? — оторвал меня от мечтаний голос Исмаила-бея.
— О жизни, — ответила я, практически не кривя душой. — Вот если бы можно было сделать вид, что я послушалась и уехала, а самой остаться здесь …
— В этом что-то есть, — вдруг оживился он. — Я, пожалуй, могу вам в этом помочь. Но сначала подождем результатов нашего мини-расследования.
— Это мы его сейчас вот так проводим? — не без сарказма осведомилась я.
— Это для меня его проводят, — невозмутимо отпарировал он. — Вас совершенно не интересует, что находится в посылке? А у меня такое впечатление, что она — ключ ко всей загадке.
— Впечатлений у меня тоже масса, — усмехнулась я, — и если забыть про записку, погром и посылку, то в основном впечатления прекрасные.
— Кому вы должны были передать посылку?