Он объяснил все это, улыбаясь, а советница сердито покачала головой. К чему ездить по холоду туда-сюда, разве нельзя было сделать все на обратном пути? Благодаря железным дорогам люди мечутся, исполняя свой малейший каприз…
А вчера рано утром, уговорившись заранее с Маргаритой, он подъехал в санях к крыльцу, чтобы взять ее с собой. Ему надо было сообщить что-то отцу об их сдаваемом имении, а для Маргариты это был хороший случай повидаться с дедушкой, как сказал он.
И они помчались по белоснежной равнине. Небо было сплошь покрыто снеговыми тучами, навстречу дул порывистый ледяной ветер, который сорвал вуаль с лица Маргариты. Взяв вожжи в одну руку, Герберт поймал развевающийся газ, потом скинул с плеч свою широкую шубу и накрыл меховой полой озябшую девушку.
– Оставь, – сказал он хладнокровно в ответ на ее сопротивление, подворачивая полы шубы. – Со стороны отца или старого дяди это не оскорбляет достоинства девушки.
– А если увидят из Принценгофа? – заметила она, бросив в ту сторону боязливый взгляд.
– Ну и что из того? Вот так несчастье! – ответил он, с улыбкой глядя на нее. – Тамошние дамы будут знать, что закутанная фигурка рядом со мной не кто иной, как моя маленькая племянница.
Да, конечно, красавица Элоиза была в нем так уверена, что в ее сердце не могло закрасться и тени сомнения.
К вечеру он опять уехал в столицу, чтобы присутствовать на последнем заседании.
Итак, вчера было так много пережито, что Маргарита едва пришла в себя сегодня, в воскресенье. Тетя Софи была в церкви, все слуги, кроме Бэрбэ, тоже отправились слушать проповедь. В доме царила обычная воскресная тишина, и девушка могла разобраться в своих впечатлениях, полученных по приезде.
Стоя у окна, она смотрела на покрытый искрящимся снегом рынок. Ей казалось, что жестокая стужа проникла и в милый старый дом, покрыв все невидимой коркой льда. И прежде здесь временами появлялся мрачный дух, когда хозяином овладевала меланхолия, удручавшая домашних. Но тот мрак был только отражением его уныния, которое он старался скрыть, уединяясь в своей комнате. Родной дом все равно оставался родным и приятным. Отец никогда не вмешивался в издавна заведенный в нем порядок, был щедр и не жалел денег, стремясь, чтобы всем домашним и служащим жилось у него хорошо.
Как все переменилось!
Хотя наследник много сидел за своей конторкой над торговыми книгами, этим его деятельность не ограничивалась: он был вездесущ. Его длинная фигура бродила как тень по всему дому, пугая людей своим внезапным появлением. Бэрбэ жаловалась, что он преследует ее по пятам, «как жандарм»: подзывает к окну конторы торговок, расспрашивая их, сколько они доставили на кухню масла и яиц, а потом бранит ее за непомерные траты; иногда он даже вынимает из-под плиты сложенные ею дрова и заменяет большую кухонную лампу маленькой, которая так слабо освещает обширную кухню, что такой старый человек, как она, может от этого ослепнуть.
«Получать как можно больше денег и копить их» стало девизом дома, и молодой хозяин уверял при каждом удобном случае, потирая свои холодные руки, что теперь весь свет будет опять называть Лампрехтов «тюрингскими Фуггорами[8]