И все же Утакаманд — индийский город. И администрация там тоже индийская. От нее зависело, увижу ли я тода или нет.
Окружной коллекторат Нилгири, куда мы пришли с Венкатараманом, разместился в двухэтажном особняке со множеством галерей и переходов. В коридоре у входа объявление: «Просьба с собаками в контору не входить».
— Тода? — спрашивает удивленно чиновник в приемной коллектора. — Племя, что ли? Такие с бородами?
— Ну да, — объясняем мы с Венкатараманом. — С бородами. Симпатичные такие.
— И вы из Москвы ехали, чтоб их посмотреть? — опять изумляется чиновник, — Чем же они прославились? Вот Утакаманд, это я понимаю. Скачки, вечером в клубе можно посидеть. Общество интересное.
Я начинаю терпеливо объяснять любителю английских клубов, зачем мне надо к тода. Но он слушает невнимательно. Его взгляд рассеянно блуждает с меня на Венкатарамана, с Венкатарамана на меня… Потом его губы растягивает откровенная зевота. Я прерываю объяснение на полуслове. Чиновник, кажется, не замечает воцарившейся тишины. Затем, очнувшись от каких-то своих мыслей, спохватывается.
— Так о чем мы говорили?
— О тода, мистер, — сердито отвечает Венкатараман.
— Ах, о тода! Так при чем же тут я?
— А если ни при чем, так и нечего здесь сидеть, — озлился Венкатараман.
Глаза чиновника становятся жесткими. Он открывает рот, но нужного ответа не находит.
— Коллектор на месте? — спрашиваю я.
— Нет. — В голосе чиновника слышится скрытое торжество.
— А его заместитель?
— Тоже нет. Как будто все только и думают о ваших тода. У них своя работа.
Мы покидаем приемную, и нам почему-то становится смешно.
— Для начала разругались, — констатирует Венкатараман.
Заместителя коллектора мы застали только на следующий день. После долгих разговоров и объяснений он выдал мне свидетельство о том, что «советской гражданке Шапошниковой Л.В. разрешается посещение районов, населенных тода, и свободное передвижение в них сроком на 1 месяц».
— Но учтите, — сказал заместитель коллектора, — никакой помощи мы вам оказать не сможем. Весь наш транспорт мобилизован на сбор налогов с плантаторов. Устраивайтесь как хотите.
— И на этом спасибо, — ответила я.
Теперь все было в порядке. Главное, я могла ехать к тода, туда, где на склонах гор зеленели их пастбища и где не было ни английских клубов, ни заунывного колокольного звона церквей, ни чиновников с их бумагами. Правда, Венкатараман по-стариковски ворчал:
— Нужно было потратить два дня, чтобы застать этого человека. И видите ли, помочь он не может. Просто не хочет. Но вы не беспокойтесь, все устроится.
И действительно, все устроилось. Помощники нашлись. И первым из них был сам Венкатараман. А потом появился доктор Нарасимха, владелец кофейных плантаций Борайя. И наконец за дело взялись сами тода: Ивам Пильджин, Мутикен, Пеликен, Матцод, Апарш, Нельдоди. Все они оказались верными друзьями и прекрасными товарищами в моих скитаниях по стране тода. С их помощью в октябре 1963 года я открыла для себя эту страну. Благодаря им в январе 1965 года я могла сказать, что кое-что знаю о древнем удивительном племени.
страна тода
…У подножия гранитной скалы два жреца добывают огонь. Босые, в коротких черных тогах, укрепленных на одном плече, с длинными всклокоченными бородами, они согнулись над почерневшей палочкой. В палочке обугленными краями зияло отверстие. Один жрец вставил в него вертикально другую палочку и стал быстро вращать ее между ладонями. Нечесаные локоны его длинных волос рассыпались в такт вращению. Через несколько минут палочка оказалась в ладонях другого жреца, и он также сосредоточенно продолжал ее вращать. Наконец из отверстия показалась тонкая синяя струя дыма. Затлели красными огоньками осыпавшиеся кусочки дерева. Один из жрецов осторожно поднял угольки сухими листьями и подул на них. Вспыхнуло пламя. Его поднесли к стоявшему рядом медному светильнику.
— Мать, — сказал жрец, — мы зажгли священный огонь богини Текерзши.
— А где богиня? — спросила я.
— Там, — он морщинистым пальцем, обтянутым кожей-пергаментом, указал на пик Мукуртхи.
Над пиком и соседними вершинами курились голубоватые облака. Чуть выше облаков стлались лиловые тучи с ярко-багровыми рваными краями. В тучах полыхали зеленые ломаные стрелы молний. Солнце ушло за Мукуртхи, и призрачный сиреневый свет затопил вершины гор и узкие каменистые долины между ними. В этом внезапно наступившем сумраке гранитная скала как-то странно начала менять свои очертания, и только полукруглая хижина-храм еще выделялась смутным, размытым пятном на ее фоне. В разрывах туч яркими колкими искрами зажигались звезды. Одна из них выплыла из-за уже померкнувшего багряного края и, обгоняя другие, направлялась к Мукуртхи. «Спутник!» — мелькнула у меня мысль. И тут же рядом раздался чуть надтреснутый голос жреца:
— Что ты там видишь, амма[1]? Нашу богиню?
Оба жреца пристальным взглядом впились в меня.
— Нет, просто… — Я хотела сказать «просто спутник», но вовремя спохватилась. Спутник не был «просто» для них. Так же как и эти полуобнаженные жрецы, богиня Текерзши и огонь из обугленной палочки не были «просто» для меня. Все, что окружало меня в тот момент, своей странностью и необычностью стирало на какое-то время ощущение реальности. Реальным для меня была только движущаяся звездочка спутника, которая связывала меня с миром, откуда я пришла, и которую, как и меня, отделяли от мира, где я сейчас находилась, целые тысячелетия.
Из храма доносилось пение. Странный мелодичный мотив чем-то привлекал, но вместе с тем в нем звучало что-то мне чуждое и непонятное. Слова древнего языка лились свободно и уходили ввысь, к пику, где жила богиня Текерзши…
Стало совсем темно. Прохладный ночной ветер зашумел в кронах деревьев священной рощи. Пение в храме оборвалось, и жрец, кутаясь в черное одеяние, подошел ко мне.
— Ты еще здесь, амма? — спросил он.
— Да.
— Солнце ушло, и страна тода погрузилась во мрак. Иди в манд[2], к людям.
Я пошла…
…Склон горы порос густыми джунглями. Через джунгли наверх идет широкая тропа. Я поднимаюсь по тропе, и совсем неожиданно у самой вершины возникает необычный поселок. Покрытые тростником пять хижин, похожие на кибитки кочевников. Хижины обнесены изгородью, сложенной из грубых, неотесанных камней. Над полукруглыми кровлями кибиток-хижин нависает вершина горы. Чуть повыше виден загон для буйволов. Я останавливаюсь у крайней хижины. Из низкого входа ее, согнувшись, выползает человек. Он распрямляется и пристально вглядывается в меня. Человек высок, окладистая с проседью борода спускается на грудь, длинные волосы лежат по плечам, глаза, широко открытые, смотрят приветливо а немного испытующе. Путукхули[3], украшенный красными и черными полосами, скрывает руки и спускается чуть ниже колен его босых ног. В руках человек держит посох. И тут я сразу осознаю, что ничего подобного я не встречала в Индии и вряд ли смогу встретить. Передо мной стоял кто угодно, но только не уроженец Южной Индии. Относительно светлая кожа, длинный широкий нос, тонкие губы и светло-карие глаза свидетельствовали о том, что человек не имел отношения к дравидам Южной Индии.
— Здравствуй, амма! — улыбнулся человек.
— Кто ты? — спросила я его по-тамильски.
— Ол[4]. Тода.
— Как тебя зовут?
— Кедроз. Я живу в этом манде, — и, сдвинув путукхули на одно плечо, он освободил руку и жестом показал на хижину.
В это время появилась женщины. На них тоже были путукхули. Черные блестящие волосы женщин были закручены в тонкие локоны.
Одна из них, по-видимому старшая, приветливо поздоровалась и спросила:
— Амма, к нам в гости?
— Да.
— Ты пришла посмотреть, как живут тода, и потом больше не прядешь?
— Я буду приходить часто.
— Чужие люди приходят к нам, — вмешался Кедроз. — Щелкают вот этим, — он показал на мой фотоаппарат, — и уходят. Они мало говорят с нами.
— Я буду жить здесь долго.
— Хорошо, — кивнул тода. — Если ты нам понравишься, будешь нашим другом.
Мы стали друзьями. Но не сразу. Весь первый месяц мы внимательно присматривались друг к другу. Тода и я было людьми из разных миров. Между нами лежали тысячелетия, и надо было преодолеть этот барьер. Тода жили при общинно-родовом строе, а я приехала из страны, где уже построили социализм. Мы всё понимали по-разному. Но наступило время, когда пришло обычное человеческое взаимопонимание, которое свойственно людям, даже очень разным. Оно положило начало нашей дружбе. И поэтому, когда Мутикен в порыве откровенности вдруг заявил: «Ты знаешь, Людмила-амма, после меня и Ивам ты самый популярный член нашего племени», я даже, кажется, не удивилась, что он назвал меня «член нашего племени». Правда, точка зрения Мутикена была несколько пристрастной. Отпечаток субъективизма и пристрастности всегда лежал на всем, что делал или говорил Мутикен из рода Карш.
По странным и пока труднообъяснимым причинам жизнь забросила осколок древнего народа в современный мир. На земном шаре этот осколок не единственный. И поэтому, чтобы попасть в прошлое, не надо придумывать машину времени. Современные средства передвижения, в частности «экспресс Нилгири», вполне подходят для этой цели. История сделала человечеству атомного века щедрый подарок. Она сохранила почти в неприкосновенности обычаи, традиции и социальную организацию племени, которое насчитывает не одну тысячу лет. И это, между прочим, в центре района, где построены капиталистические города, где существуют железная дорога и шоссе, где по горам шагают столбы высоковольтной передачи, где воздвигаются электростанции и плотины. Но тода упорно не поддаются влиянию цивилизации и продолжают жить так, как жили их предки в далекие времена. И вот уже второе столетие ученые бьются над загадкой тода.
О тода написано много. И хорошего и плохого. И полезного и бесполезного. Ни один из путеводителей по округу Нилгири не обходит их молчанием. Ибо тода — местная достопримечательность, так же как Утакаманд, плотина на реке Пайкара, летний дворец махараджи Майсура и ботанический сад. Путеводители нередко пишутся людьми, никогда не видавшими тода. А поэтому там иногда появляются строки, возвещающие миру об очередном открытии: «Тода — старейшее племя, мигрировавшее в Нилгири шестьдесят лет тому назад (?! — Л. Ш.). Они почти не работают. Мужчины выглядят поразительно. У них греческий профиль и римский нос»[5]. Как говорится, нарочно не придумаешь.
Ну а что сами тода думают о себе? Писать они еще не умеют. Но Пеликен из поселка Канделманд, который находится на окраине Ути, немного знает английский. Старательно выводя каждую букву чужого ему языка, он написал на замусоленной бумажке интересный и своеобразный отчет. В нем проявились способности его племени к четкому логическому мышлению и к определенному анализу — качества, которые удивили первых европейцев, вошедших в контакт с тода. Как истый тода Пеликен начал с буйволов. «Тода Нилгири, — писал он, — известны развитым культом буйволов. Тода — аборигены этого округа, населяющие различные части гор. Их жилища разбросаны но всему округу. Я думаю, что они первые человеческие существа этого округа. Тода были здесь раньше других племен, которые поселились здесь. Тода собирают дикий мед, дикие фрукты и едят их. Травы используют для лечения. Тода — пастушеский народ. Они верят, что буйволы были созданы для них, как единственный источник пищи и всего остального. Буйволы считаются священными животными, потому что составляют богатство тода. Ссоры и споры разрешаются на совете племени. Тода — веселые, добрые и мягкосердечные. Каждый род тода имеет храм, который используется для молитв, а также как ферма для дойки священных буйволиц. Молочные продукты, приготовленные жрецом в храме, распределяются среди людей поселка. В каждом стаде есть главная буйволица, на которую вешают священный колокол во время периодических кочевок на другие пастбища. Она священна. „Титул“ этой буйволицы наследственный. Тода поклоняются огню, горам, деревьям, рекам, небу, солнцу и луне. Земля, на которой живут тода, была создана богиней Текерзши. Богиня Текерзши — божество тода. Ей молятся, чтобы она защитила тода во всех случаях жизни и в ином мире. Тода не поклоняются идолам. В племени есть две фратрии: Тартарол и Тейвелиол. Существует десять родов в Тартар и четыре в Тейвели. Фратрии были образованы потому, что члены Тейвели становятся жрецами для Тартар, а члены Тартар не могут быть жрецами в храмах Тейвели. А в остальном они равны между собой. Члены одной фратрии с энтузиазмом участвуют в погребальной церемонии другой фратрии. Тода сжигают мертвых и приносят в жертву буйволов во время погребальной церемонии. Они считают, что буйволы, принесенные в жертву, будут использованы мертвыми в другом мире.
Деревни тода называются „манд“.
Тода выше среднего роста, хорошо сложены, у них длинные носы, правильные черты и красивые зубы. Путукхули — единственная одежда, которую носят мужчины и женщины».
Этому сжатому описанию, в котором схвачены все основные черты племени, мог бы позавидовать любой путеводитель. Но солидные издательства дел с тода не имеют. Для них тода — невежественные дикари, своеобразные экспонаты живого музея Нилгири…
…В октябре в Голубых горах буйно цветет мимоза. Ярко-желтые кисти ее пушистых цветов покрывают деревья и солнечно светятся сквозь тонкую резную листву. Над зарослями мимозы стоит желтоватая дымка, сотканная из лучей солнца и цветочной пыльцы. Эти заросли яркими пятнами покрывают страну тода и неугасимо горят в голубизне близких и далеких горных вершин и пиков. Всюду, куда ни бросишь взгляд, на многие мили вокруг тянутся горы. Древние горы тода — царство солнцеликой богини Текерзши. Почти в центре Нилгири высится вершина Додабетта. Она поднялась на 2633 метра над уровнем моря. На Додабетте я побывала в один из первых дней моего визита в Нилгири. На голой небольшой площадке ее вершины даже в самое жаркое время дует пронзительный ветер, от которого коченеют руки и лицо. Если посмотреть на запад, то там за голубеющими вершинами бесконечных гор видны причудливые очертания священного пика Мукуртхи. Где-то за его изломами живет богиня. Щедрое тропическое солнце освещает глубокие ущелья, гряды гор, похожие на застывшие гигантские волны океана, заросли джунглей, тихие зеленые долины, извивающиеся ленты рек. К вечеру над вершинами появляются сначала незаметные дымки, потом они становятся гуще, в них, странно меняя свои очертания, борются синий и лиловый цвета. Кажется, что каждая вершина превратилась в вулкан и эти вулканы неожиданно начали действовать. Но они действуют безмолвно, и в чистом горном воздухе стоит звонкая, ничем не нарушаемая тишина. А дымки все растут и закручиваются в огромные клубы черно-лиловых туч. Они медленно ползут, переваливая с вершины на вершину. За тучами и горами полощется пурпур закатного неба. Солнце уходит за Мукуртхи, и небо в той стороне полыхает ровным багровым пожаром. Призрачный ало-сиреневый воздух затопляет Нилгири, а с востока на небо медленно спускается черно-звездный полог. Долины уже накрыла ночная тьма, и сквозь нее ярко блестят огни Утакаманда, Кунура и Котагири…
С вершин гор, расположенных к западу от реки Пайкары, видны плато Кералы и Майсура — голубые каменные громады, разрезанные глубокими каньонами. И в первозданных каменных громадах, и в застывших волнах вершин и в беспредельности неба есть что-то глубоко древнее, я бы сказала, даже библейское. Так должна выглядеть страна, где живут боги и патриархи. Так выглядит страна, где живут тода и жили их предки…
Тода некогда были многочисленным племенем, которое заселяло горы Нилгири. В небольшом местечке Чамараджанагар в Майсуре сохранился камень с надписью на языке каннада. Она была высечена при великом императоре Вишнувардхане из династии Хойсала в 1116 году. «Великим министром Биттидевы (Вишнувардханы. — Л. Ш.), — гласит надпись, — который устрашил тода, загнал конга в подполье, перерезал Полува, обрек на смерть малаяли, напугал короля Кала, вошел в Голубые горы и посвятил их пик богине победы, был Пуниса». Далее надпись повествует о том, что Пуниса, захватив Голубые горы, стал властителем Кералы. Надпись Вишнувардханы — пока самое раннее упоминание о племени тода. Летописец императора упомянул тода вместе с населением страны Конгу и Кералы. И так же как о победе над крупными народами камень повествует об «устрашении тода». Вряд ли «устрашение» немногочисленного и незащищенного племени удостоилось бы упоминания на камне. С тех пор прошли сотни лет и многое изменилось в стране тода…