– Но как же я сюда явлюсь? Я не могу разгуливать по залам в этом костюме. Он годился только в подъезде и во дворе. Мой собственный костюм еще опаснее: здесь меня все знают, а он нисколько не изменяет мою внешность.
– Я сейчас соображу, – сказал герцог. – Подождите, подождите… мне думается, что… Да, верно!
Герцог окинул взглядом комнату, и глаза его остановились на парадной одежде де Ла Моля, разложенной на постели, где лежали и великолепный, шитый золотом вишневый плащ, о котором мы уже упоминали, и берет с белым пером, обшитый по тулье серебряными и золотыми маргаритками, и, наконец, атласный, серый с золотом, колет.
– Видите вы этот плащ, это перо и этот колет? – сказал герцог. – Они принадлежат одному из моих дворян, месье де Ла Молю, франту в лучшем стиле. Его наряд наделал такого шума при дворе, что когда Ла Моль в этом костюме – его все узнают за сто шагов. Я дам вам адрес его портного; заплатите двойную цену, и к вечеру он вам сошьет такой же. Вы запомните имя? Де Ла Моль.
Едва герцог Алансонский успел сделать это наставление, как в коридоре послышались шаги, приближавшиеся к двери, а вслед за этим звякнул ключ в замочной скважине.
– Эй! Кто там? – крикнул герцог, бросаясь к двери и задвигая задвижку.
– Черт возьми! – отвечал голос из-за двери. – Нахожу вопрос странным. Сами-то вы кто? Вот забавно: прихожу к себе домой, а меня спрашивают, кто там!
– Это вы, месье де Ла Моль?
– Конечно, я. А вот кто вы?
Пока Ла Моль выражал свое изумление по поводу того, что его комната оказалась занята, и пытался узнать, кто этот новый его сожитель, герцог Алансонский придержал одной рукой задвижку, а другой закрыл замочную скважину и, быстро обернувшись к де Муи, спросил его:
– Вы знакомы с Ла Молем?
– Нет, ваше высочество.
– И он не знает вас?
– Думаю, что нет.
– Тогда все хорошо. На всякий случай сделайте вид, что смотрите в окно.
Де Муи выполнил указание, не возражая, так как Ла Моль начинал выходить из терпения и колотил изо всей силы кулаком в дверь.
Герцог Алансонский взглянул в последний раз на де Муи и, убедившись, что тот стоит спиной, отворил дверь.
– Ваше высочество, герцог! – воскликнул Ла Моль, от изумления делая шаг назад. – О! Простите, простите, ваше высочество!
– Пустяки, месье. Мне понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человека.
– Пожалуйста, ваше высочество, пожалуйста. Но, молю вас, разрешите взять на постели мой плащ и мою шляпу: другой плащ и другую шляпу я потерял ночью на Гревской набережной, где на меня напали воры.
– Да, месье, – сказал герцог, улыбаясь и лично передавая Ла Молю требуемые вещи, – вид у вас неважный. Ясно, что вы имели дело с напористыми молодцами.
Герцог сам передал Ла Молю берет и плащ. Молодой человек поклонился и ушел в переднюю переодеться, нисколько не задумываясь над тем, что герцог делал в его комнате, так как подобные случаи были довольно обычным делом в Лувре, где комнаты дворян, прикомандированных к высочайшим особам, служили этим особам своего рода гостиными, в которых происходили всевозможные приемы.
Де Муи подошел к герцогу, и они оба, прислушиваясь, стали дожидаться, когда Ла Моль закончит свое переодевание и уйдет; но Ла Моль сам вывел их из затруднения: кончив свой туалет, он подошел к двери и спросил:
– Простите, ваше высочество, вам не попадался граф Коконнас?
– Нет, граф, хотя сегодня утром он был назначен для услуг.
«Значит, его убили», – сказал Ла Моль самому себе, уходя из комнаты.
Герцог прислушался к постепенно затихавшим шагам Ла Моля, затем отворил дверь и, увлекая за собой де Муи, шепнул ему:
– Вглядитесь, как он идет, и постарайтесь перенять его неподражаемую выправку.
– Постараюсь как можно лучше, – ответил де Муи. – К сожалению, я не щеголь, а солдат.
– Как бы то ни было, но около полуночи я жду вас в этом коридоре. Если комната моих дворян будет свободна, я приму вас в ней, а если нет – найдем другую.
– Хорошо, ваше высочество.
– Итак, до ночи, до двенадцати часов.
– До двенадцати часов.
– Да, кстати, де Муи! При ходьбе сильно размахивайте правой рукой – это особая повадка де Ла Моля.
VI. Переулок Тизон и переулок Клош-Персе
Ла Моль бегом выскочил из Лувра и бросился искать по Парижу бедного Коконнаса.
Он вспомнил, как часто его друг пьемонтец приводил известное латинское изречение, утверждавшее, что самыми необходимыми богами являются Амур, Вакх и Церера, поэтому он первым делом направился на улицу Арбр-сек к мэтру Ла Юрьер в надежде, что Коконнас после такой тревожной ночи, какую провели они, последует римскому изречению и найдет себе приют под вывеской «Путеводная звезда».
Коконнаса в гостинице не оказалось. Ла Юрьер, помня о взятом на себя обязательстве, очень любезно предложил позавтракать, на что Ла Моль охотно согласился и, несмотря на свою тревогу, покушал с аппетитом.
Успокоив желудок, но не душу, Ла Моль бросился бежать по берегу Сены, вверх по ее течению, как некий муж, искавший утонувшую жену. Добежав до Гревской набережной, Ла Моль узнал то место, где за три или четыре часа до этого он подвергся нападению во время своего ночного путешествия, о чем он рассказал герцогу Алансонскому и что было не редкостью в Париже за сто лет до того времени, когда Буало пришлось проснуться от звука пули, пробившей ставню в его спальне. Маленький обрывок пера с его шляпы валялся на поле битвы. Чувство собственности привито человеку. У Ла Моля было десять перьев, одно лучше другого, а все-таки он подобрал и это, вернее – его остаток. В то время как он с грустью разглядывал перо, совсем близко послышались тяжелые шаги, и несколько голосов грубо крикнули ему, чтоб он посторонился. Ла Моль поднял голову и увидел носилки, двигавшиеся в сопровождении стремянного и трех пажей. Носилки показались ему знакомыми, и он поспешно отошел в сторону.
Ла Моль не ошибся.
– Месье де Ла Моль?! – раздался из носилок прелестный голос, и в то же время нежная, как атлас, белая рука раздвинула занавески.
– Да, ваше величество, это я, – ответил Ла Моль, делая низкий поклон.
– Месье де Ла Моль – с пером в руке? – продолжала дама, сидевшая в носилках. – Уж не влюблены ли вы и только что нашли потерянный след милой?
– Да, мадам, я влюблен, и очень сильно, – отвечал Ла Моль, – однако в данную минуту я нашел только свои следы, хотя искал не их. Ваше величество, разрешите спросить, как ваше здоровье?
– Превосходно, месье, я, кажется, никогда так хорошо себя не чувствовала, вероятно, потому, что провела ночь не дома.
– А-а! Не дома?! – сказал Ла Моль, как-то странно посмотрев на Маргариту.
– Ну да! Что ж в этом удивительного?
– Можно ли спросить, не будучи нескромным, в каком монастыре?
– Разумеется, это не тайна: в Благовещенском. А что здесь делаете вы, да еще с таким испуганным лицом?
– Мадам, я тоже провел ночь не дома, где-то около того же монастыря, а теперь я ищу моего исчезнувшего друга и вот во время поисков нашел это перо.
– А это его перо? Меня тоже пугает его участь – место здесь недоброе.
– Ваше величество, можете успокоиться: это перо мое; я потерял его в половине шестого утра на этом месте, где на меня напали четверо разбойников и, как кажется, хотели меня убить во что бы то ни стало.
Маргарита сдержалась и ничем не выдала своего испуга.
– Вот что! Расскажите же, как было дело, – сказала она.
– Очень просто, мадам. Как я имел честь доложить вашему величеству, было часов пять утра…
– В пять часов утра, – прервала его Маргарита, – вы уже вышли из дому?
– Простите, ваше величество, я еще не был дома, – ответил Ла Моль.
– Ах, месье де Ла Моль, месье де Ла Моль, возвращаться домой в пять часов утра! Так поздно! Вы были заслуженно наказаны, – проговорила Маргарита с улыбкой, которая показалась бы лукавой всякому другому, но для Ла Моля была только обаятельной.
– Я и не жалуюсь, мадам, – ответил Ла Моль, почтительно склоняясь, – и если бы меня за это даже искромсали, я бы все-таки чувствовал себя во сто раз счастливее, чем этого заслуживал. Словом, поздно или, если угодно вашему величеству, рано я возвращался домой из одного благодатного дома, где я провел ночь, как вдруг четыре разбойника с необычайно длинными ножами выскочили из-за угла переулка Мортельри и начали меня преследовать. Это смешно, мадам, – не правда ли? – а все же мне приходилось удирать, так как я забыл шпагу в том доме, где я был.
– Ах, понимаю! – ответила Маргарита с самым простодушным видом. – Вы вернулись за вашей шпагой?
Ла Моль взглянул на Маргариту так, точно какое-то подозрение мелькнуло у него в уме.
– Мадам, я, конечно, вернулся бы туда, и очень охотно, потому что на моей шпаге был замечательный клинок, но я не знаю, где этот дом.
– Как же это так, месье? – возразила Маргарита. – Вы не знаете, в каком доме вы провели ночь?
– Нет, мадам, пусть сам сатана сотрет меня с лица земли, если я только догадываюсь, где этот дом!
– Это странно! Ваше приключение – целый роман!
– Совершенно правильно, мадам, настоящий роман!
– Расскажите.
– Это немножко длинно.
– Ничего, у меня есть время.
– А главное, он очень неправдоподобен.
– Рассказывайте, рассказывайте, я как нельзя больше легковерна.
– Это приказание вашего величества?
– Да, если оно необходимо.
– Повинуюсь. Вчера вечером, расставшись с двумя обворожительными дамами, с которыми я и мой друг провели вечер на мосту Святого Михаила, мы поужинали у мэтра Ла Юрьер.
– Прежде всего, – вполне естественно спросила Маргарита, – что это за мэтр Ла Юрьер?
– Мэтр Ла Юрьер, мадам, – ответил Ла Моль, взглянув на Маргариту все так же подозрительно, как и в первый раз, – мэтр Ла Юрьер – это хозяин гостиницы «Путеводная звезда» на улице Арбр-сек.
– Хорошо, мне ее видно отсюда… Итак, вы ужинали у мэтра Ла Юрьер и, конечно, вместе с вашим другом Коконнасом?
– Да, мадам, с моим другом Коконнасом. В это время вошел какой-то человек и передал каждому из нас по записке.
– Одинаковой? – спросила Маргарита.
– Совершенно одинаковой. Там была только одна строчка: «Вас ждут на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи».
– И внизу никакой подписи? – спросила Маргарита.
– Нет, вместо подписи стояли три слова, три чарующих слова, трижды суливших одно и то же, а именно – тройное блаженство!
– Какие же три слова?
– Eros – Cupido – Amor.
– В самом деле, прелестные слова! И сдержали они то, что обещали?
– О мадам, гораздо больше, во сто раз больше!.. – восторженно сказал Ла Моль.
– Продолжайте; очень любопытно узнать, что ждало вас на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи.
– Какие-то две дуэньи, каждая с платочком в руке, объявили, что завяжут нам глаза. Как предугадываете, ваше величество, мы не сопротивлялись и смело подставили свои головы. Моя провожатая повела меня налево, другая повела моего друга направо, и мы с ним расстались.
– А потом? – спросила Маргарита, видимо, решившая разузнать все до конца.
– Не знаю, – отвечал Ла Моль, – куда повели моего друга, возможно – в ад, но меня отвели в рай.
– Из которого вас, наверно, прогнали за чрезмерное любопытство?
– Справедливо, мадам, вы замечательно прозорливы! Я с нетерпением ждал рассвета, чтобы посмотреть, где я нахожусь, но в половине пятого ко мне вошла та же дуэнья, опять завязала мне глаза, взяла с меня обещание не поднимать повязки, вывела меня на улицу, прошла со мной шагов сто, еще раз заставила меня поклясться, что я не сниму повязки, пока не сосчитаю до пятидесяти. Я сосчитал до пятидесяти… и оказался на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи.
– А потом?..
– Потом, мадам, я шел в таком счастливом настроении, что не обратил внимания на четырех мерзавцев, от которых насилу отделался. И вот теперь, мадам, сердце мое радостно забилось, когда я здесь нашел обрывок моего пера; я поднял его для того, чтобы сохранить на память об этой благодатной ночи. Но, несмотря на мое счастливое настроение, меня мучит забота о том, что сталось с моим товарищем.
– Он разве не вернулся в Лувр?
– К сожалению, нет, мадам! Я разыскивал его всюду, где он мог быть, – и в «Путеводной звезде», и в доме для игры в мяч, и в других приличных местах, но нигде ни Аннибала, ни Коконнаса…
Говоря последние слова, Ла Моль грустно развел руками и, приоткрыв этим движением плащ, обнаружил свой колет с зияющими дырами, сквозь которые проглядывала подкладка, как в прорезях одежды тогдашних щеголей.
– Да вас изрешетили? – сказала Маргарита.
– Вот именно, изрешетили, – ответил Ла Моль, не отказываясь повысить себе цену перенесенной им опасности. – Смотрите, мадам! Видите?!
– Отчего же вы не переменили колета, когда вернулись в Лувр?
– Оттого, что в моей комнате были чужие люди, – ответил Ла Моль.
– Как они попали в вашу комнату? – спросила Маргарита с выражением изумления в глазах. – Кто же был в ней?
– Его высочество!
– Тс-с! – остановила его Маргарита.
Ла Моль замолк.
– Qui ad lecticam meam stant? – спросила по-латыни Маргарита.
– Duo pueri et unus eques.
– Optime, barbari! Die Moles, quem inveneris in cubiculo tuo?
– Franciscum ducern.
– Agentem?
– Nescio quid.
– Quocum?
– Cum ignoto.[8]
– Странно, – сказала Маргарита. – Значит, вы так и не нашли своего друга? – продолжала она, видимо, совершенно не думая о том, что говорит.
– Вот почему, мадам, как я уже имел честь доложить вашему величеству, я просто изнываю от беспокойства.
– Тогда я не стану больше отвлекать вас от ваших розысков, – вздохнув, сказала Маргарита. – Но почему-то мне думается, что он найдется сам собой! Впрочем, поищите.
Сказав это, королева приложила палец к губам. Поскольку красавица королева не поведала Ла Молю никакой тайны, ни в чем не призналась, молодой человек рассудил, что этот очаровательный жест был сделан не с целью предписать ему молчание, а имел какое-то другое значение.
Процессия двинулась дальше, а Ла Моль, продолжая свои розыски, направился по набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан. Против улицы Жуи он остановился.
Вчера, как раз на этом месте, две дуэньи завязали глаза ему и Коконнасу. Он повернул влево и очутился перед домом, вернее – перед забором, за которым стоял дом; в заборе была дверь с навесом, обитая большими гвоздями, и с ружейными бойницами по сторонам.
Дом выходил в переулок Клош-Персе, между улицей Сент-Антуан и улицей Руа-де-Сисиль.
«Ей-ей, это здесь… готов поклясться!.. Когда я выходил, я протянул руку и нащупал совершенно такие гвозди на двери, потом я спустился по двум ступенькам. Еще когда я опустил только одну ногу на первую ступеньку, пробежал какой-то человек с криком: „Помогите!“ – и его убили на улице Руа-де– Сисиль».
Ла Моль подошел к двери и постучал. Дверь отворил какой-то усатый привратник.
– Was ist das?[9] – спросил он по-немецки.
«Ага! Оказывается, мы швейцарцы», – подумал Ла Моль и, самым обворожительным образом обращаясь к привратнику, сказал:
– Друг мой, я бы хотел взять свою шпагу, которую оставил в этом доме, где я ночевал!
– Ich verstehe nicht![10] – ответил привратник.
– Шпагу… – повторил Ла Моль.
– Ich verstehe nicht, – повторил привратник.
– Которую я оставил… Шпагу, которую я оставил…
– Ich verstehe nicht…
– В этом доме, где я ночевал.
– Gehe zum Teufel!..[11] – ответил привратник и захлопнул перед его носом дверь.
– Черт возьми! – сказал Ла Моль. – Будь со мной шпага, я с удовольствием проткнул бы тушу этого прохвоста… Но раз ее нет, придется отложить до другого раза.