В таком уединении, в такой совершенной независимости, между привидениями, среди вековых сосен протекла мечтательная юность Эверарда. Он не читал никаких книг, кроме книги природы, которая всегда была открыта перед его глазами; он не говорил ни с кем, кроме Гаспара и Джонатана, и то очень редко. Когда какой-нибудь дровосек или крестьянин встречался ему в лесу, он убегал от него, как испуганная лань. Его жизнь проходила тихо и почти без всяких перемен со времени разлуки с Роземондою до 1808 года.
IX
В это время старик Гаспар почувствовал какую-то слабость, которая увеличивалась со дня на день. В одно утро он был уже не в силах встать с постели, чтобы, по обыкновению, выйти к воротам или сидеть у Камина. Он позвал к себе Джонатана.
— Друг мой, — сказал он, — я чувствую приближение моей смерти.
— Это минутная слабость, батюшка, — отвечал егермейстер с невольною тревогой сердца.
— Нет, Джонатан, — возразил старик спокойно, — не долго остается мне жить на этом свете, но я не жалею, напротив, я радуюсь этому. Но прежде чем расстанусь с жизнью, я желал бы сделать два дела. Мне хотелось бы знать, что стало с моею Ноэми: жива ли она, или я встречу ее там. Это желание не исполнится, но другое желание… ты можешь удовлетворить его.
— Говорите, батюшка.
— Джонатан, ужели я не увижу в последний раз нашей Роземонды?
— Завтра, батюшка, я поеду за ней в Вену.
— Благодарю, Джонатан; Бог благословит тебя за это и, надеюсь, позволит мне дождаться твоего возвращения.
На другой день егермейстер в самом деле был в дороге. Далеко провожал его Эверард, который желал бы ехать вместе с ним в Вену, но должен был возвратиться домой, потому что некого было оставить с больным стариком. Было давно за полдень, когда Эверард обнял путешественника и, пожелав ему счастливого пути, медленными шагами пошел домой. Настала уже ночь, когда он вошел в лес, но это была июньская ночь, тихая и ясная. Эверард остановился на одной горе, откуда виднелась очаровательная панорама окрестных холмов и долин, облитых бледным мерцанием луны. Он сел на траву и задумался; он чувствовал потребность оглянуться на прошедшее и подумать о будущем; ему казалось, что наступал новый период его жизни.
Часы этого раздумья пролетели быстро; занялась заря и своим светом увенчала вершину горы, на которой находился Эверард. Мечтатель совершил утреннюю молитву и поспешил домой. Его дорога шла мимо любимого грота; он хотел посетить свое убежище, но вдруг с криком изумления и негодования отступил назад на несколько шагов. На берегу ручья, близ грота, сидел какой-то незнакомец, опустив голову на свою руку. Это был мужчина лет тридцати пяти, с прекрасным и выразительным лицом, в зеленом, застегнутом сверху донизу рединготе, на котором виднелась красная ленточка. В его приемах было что-то воинственное. Вдруг Эверард заметил, что незнакомец плакал, и тотчас почувствовал к нему живую симпатию. После минутного молчания он произнес самым нежным голосом:
— Блаженны плачущие!
— Кто это говорит? — сказал незнакомец, обернувшись к Эверарду. — Какой-то мальчик! Друг мой, ты здешний? — прибавил он.
— Да, милостивый государь.
— Значит, ты можешь сказать мне… но у меня нет сил говорить; позволь мне несколько собраться с мыслями.
— Плачьте, выплачьте все слезы, — сказал Эверард, тронутый горестью незнакомца, — слезы облегчают душу. Знаете ли вы легенду о водах этой горы? — прибавил он, как будто разговаривая сам с собою. — Какой-то нечестивый рыцарь рассказал одному святому пустыннику историю своей жизни, но не по чувству раскаяния, а в насмешку. «Что мне теперь делать, отец, — прибавил он, — чтобы загладить свои преступления?» «Стоит только наполнить водой эту бутылку», — отвечал пустынник. «Что так мало? Ужели ты избавишь меня от грехов за такую безделицу?» «Да, но дай мне слово благородного человека, что исполнишь это», — сказал пустынник. «Даю, кажется, не так далеко бьет источник». С этими словами рыцарь пошел к источнику, но только он приблизился, как источник пересох. Он пошел к ручью — пересох и ручей; пошел к потоку — поток иссяк; пошел к реке, но вода не полилась в бутылку; пошел к морю, но морские волны даже не омочили краев бутылки. После этих безуспешных странствований рыцарь возвратился к пустыннику. «Старик, — сказал он, — ты посмеялся надо мною, но это не пройдет тебе даром». Рыцарь ударил пустынника по щеке. «Боже мой, будь милосерд к нему!» — произнес пустынник. «Проси лучше за себя», — вскричал рыцарь и толкнул пустынника с такою силою, что тот повалился на землю. «Боже, — произнес старец, — прости его грехи!» «Замолчишь ли ты наконец?» — закричал взбешенный рыцарь и поразил отшельника своею шпагою. «Боже! — сказал отшельник, — прости его, как я прощаю». Эти евангелические слова потрясли ожесточенное сердце рыцаря; он затрепетал и упал на колени пред благочестивым старцем, и вот слеза за слезой покатились в пустую бутылку; она была уже полна, а рыцарь все еще плакал, и эти слезы не только спасли его, но, слившись с горными источниками, сообщили им целительную силу.
— Итак, выплачьте все ваши слезы, — прибавил Эверард, — слезы облегчают душу, слезы утешают в горести.
Незнакомец с улыбкою смотрел на маленького пастушка, который говорил таким мистическим языком. Эверард в самом деле был одет как горный крестьянин, но под этим грубым платьем с первого раза можно было отличить в нем природные достоинства. Поэтому путешественник начал говорить с ним с некоторым уважением.
— Кто вы, мой друг? — спросил незнакомец.
— Сын графини Альбины фон Эппштейн, — отвечал Эверард.
— Сын Альбины! Где теперь она?
— Умерла для всех, кроме своего сына.
— Что вы хотите сказать?
— Умершие всегда живут для тех, кто любит их.
— Так Альбина живет и для меня, — произнес незнакомец с выражением горести, — один Бог знает, как я любил ее. Когда вы лишились своей матери?
— В тот день, как родился.
— По крайней мере, от нее осталось что-то на земле; позвольте, мой друг, посвятить вам мою привязанность, которую я питал к ней.
— Вы знали, вы любили мою мать, и я люблю вас, — сказал Эверард.
Новые друзья подали друг другу руки.
— В самом деле, вы так похожи на Альбину, — снова начал незнакомец. — Как ваше имя?
— Эверард.
— Эверард, повторяю вам, что ваша мать ожила в вас.
— И она живет еще для меня. Она умерла только для других, но я слышу ее, я вижу ее; одна она моя покровительница.
Эверард рассказал историю всей своей жизни. Незнакомец слушал этот странный рассказ без малейшей улыбки недоверия, как человек, измеривший слабость и шаткость своего ума перед таинствами природы и божественным всемогуществом. Эверард сказал несколько слов и о графе Максимилиане. Тайна смерти Альбины была похоронена вместе с нею; путешественник оплакал ее нечаянную смерть, не подозревая преступления убийцы. Потом незнакомец с живым участием стал расспрашивать Эверарда и о семействе егермейстера.
— Итак, вы знали Вильгельмину? — спросил Эверард. — Ее ранняя смерть так трогает вас. Вы оплакиваете ее и мою мать, как родных сестер.
— Да, как родных сестер. Но вы говорите, что старик Гаспар еще жив и что Вильгельмина оставила Джонатану дочь?
— Да, это моя сестра, Роземонда. Джонатан уехал за нею в Вену.
— Он скоро возвратится?
— Я думаю. Он должен поспешить, если хочет исполнить последнее желание Гаспара, который лежит теперь на смертном одре и ожидает свою внучку, чтобы еще раз взглянуть на нее. Есть еще одно желание у Гаспара, но исполнение его зависит от одного Бога: ему хотелось бы узнать, жива ли еще другая его дочь, Ноэми, но Ноэми во Франции — и это желание не будет услышано.
— Напротив, — возразил незнакомец.
— Кто же исполнит его?
— Я.
X
Эверард пригласил незнакомца в дом егермейстера, и он с радостью принял это приглашение.
— Но, — сказал он, — я желал бы увидеться с Гаспаром не раньше чем возвратится Джонатан. Когда с прибытием внучки совершится одно желание доброго старика, я исполню и другое.
Путешественник говорил так решительно, что Эверард не смел противоречить ему, и они отправились вместе к жилищу егермейстера. Когда они подошли к домику, незнакомец остановился, как будто подавленный тяжелыми чувствами: наконец он пришел в себя, вошел в дом и последовал за своим юным руководителем в отдаленную комнату, где и провел остальное время дня. Но с наступлением ночи он попросил Эверарда пойти с ним в замок. Через несколько минут они были уже в замке. Эверард с удивлением заметил, что незнакомец хорошо знал расположение всех комнат. Они пошли прямо к красной комнате.
— Здесь жила моя мать, — сказал Эверард, когда они приблизились к дверям.
— Знаю, — отвечал незнакомец.
Эта комната была освещена бледными лучами луны, но и при этом свете можно было рассмотреть каждый предмет. Незнакомец оперся на большое дубовое кресло.
— Это кресло моего дедушки, графа Родольфа, — заметил Эверард.
— Знаю, — снова отвечал незнакомец.
— А вот кресло моей бабушки, Гертруды, — сказал Эверард, когда они подошли к другому креслу.
— Знаю и это, — произнес незнакомец, утирая слезы, как будто какие-нибудь печальные воспоминания отягчили его сердце при виде этих предметов.
— Теперь пойдемте в погребальный склеп, — прибавил он после минутного молчания.
Эверард хотел выйти из комнаты, но незнакомец удержал его за руку.
— Пройдемте здесь, — сказал он, приблизившись к стене и опершись о нее рукою.
К удивлению Эверарда, вдруг отворилась потаенная дверь, за которою он увидел ступени лестницы.
— Идите за мною, — сказал незнакомец.
По мере того как ночные посетители спускались ниже по лестнице, перед ними разливался трепетный блеск огня. Этот свет исходил от лампы, которая освещала подземелье и по завещанию предков должна была гореть неугасимо. Когда они вошли в подземелье, Эверард стал на колени перед могилою своей матери, а незнакомец перед могилою графа Родольфа; отсюда он перешел к могиле графини Гертруды и, наконец, к могиле Альбины, приблизившись к Эверарду, незнакомец услышал молитву, которую он совершал над гробом матери, но эта молитва была не что иное, как детский разговор с умершею; по временам Эверард останавливался и как будто слушал кого-то с радостною улыбкою. Незнакомец преклонил колени по другую сторону могилы. Долго молились они; наконец незнакомец встал и, ударив Эверарда по плечу, сказал:
— Пойдем, уже поздно, тебе надо отдохнуть.
Незнакомец день ото дня сближался с Эверардом, который, со своей стороны, питал к безвестному гостю самую нежную привязанность. Но в то же время незнакомец не мог не заметить, что его молодой друг совершенно чужд здешнему миру. Раз он заговорил о Наполеоне, и Эверард с детским простодушием спросил, что это за человек. Быть может, в ту эпоху один только Эверард во всей Европе не знал имени Наполеона. Незнакомец отвечал, что Наполеон один из тех гениев, которые посылаются Провидением для блага народов, подобно Цезарю или Карлу Великому. Но Эверард не знал ни Цезаря, ни Карла Великого.
XI
Завидной была смерть Гаспара. Он переселился в вечность со спокойною улыбкою праведника. У его изголовья стояли Конрад фон Эппштейн и Роземонда. Итак, его последние желания исполнились. На другой день, только что занялась заря, все семейство проводило Гаспара до его последнего приюта на земле; могила доброго старика оросилась искренними слезами.
Во время этой семейной трагедии Эверард впервые увидел подругу своего детства. Но Роземонде было теперь пятнадцать лет, и Эверард не смел подойти к своей сестре; в его сердце запала какая-то непонятная тревога. Роземонда, заметив смущение эппштейнского дикаря, первая подошла к нему и, протянув свою руку, сказала: «Здравствуй, Эверард». После этого они перекинулись несколькими словами, но Эверард говорил робко, с невольным уважением.
На другой день, когда все возвратились с кладбища, Конрад отвел в сторону Эверарда и Джонатана, чтобы доверить им свои тайны и в то же время проститься с ними. Долг повелевал ему немедленно оставить их, но он не хотел расстаться с сыном Альбины и мужем Вильгельмины, не сказав им ни слова о своей жизни.
— Я изгнан из своего семейства, — сказал он, — кроме вас никто в свете не принимает во мне участия; одни только вы знаете, что я еще существую, и только вам я поверяю свою тайну. Печальна история моей жизни; отчасти вы знаете ее, теперь я доскажу остальное. Удалившись во Францию, я переменил свою фамилию; меня все забыли, даже я сам забыл себя на некоторое время. Но разразилась буря революции, и я поступил на службу новой республике. Моя Ноэми ободряла меня на новом поприще. Но это было самоотречение с ее стороны, самоотречение, которым она хотела вознаградить мою любовь. Я простился с нею, не подумав об ее положении, но мое заблуждение продолжалось недолго: я скоро очутился в темнице и тогда понял ничтожество своей мечты. Остальное вам известно. Я лишился своей Ноэми. Три или четыре года после ее несчастной смерти я не знал, что со мною делается; не помню даже, какие мысли занимали меня в то время. Из этого оцепенения меня вывела только шумная молва о победах Наполеона. Я почувствовал, что моя жизнь может еще пригодиться на что-нибудь. Я последовал за этим великим человеком, как будто по воле неодолимого могущества; я повиновался ему, как закону судьбы. Вам странно слышать это от потомка графов фон Эппштейн, но я не Конрад фон Эппштейн; Конрад давно умер. С вами говорит французский полковник, который отправлен с тайным поручением в Вену.
— Теперь, Джонатан и Эверард, вы знаете все; сохраните эту тайну, заклинаю вас; ни одного слова о том, что было между нами. Забудьте меня, особенно скрывайте мое свидание с вами от брата Максимилиана. Теперь прощайте, мои друзья. Увижусь ли я с вами — это известно одному Богу. Но я предчувствую, что не в последний раз я был в замке моих предков. До свидания, Джонатан. А ты, Эверард, проводишь меня до Вормса; мне надо еще переговорить с тобою.
Эверард уехал вместе со своим дядею.
XII
Через восемь дней Эверард возвратился из Майнца в свой любимый лес. Но теперь новые мысли волновали его душу; он не мог дать себе отчета в происшествиях, случившихся в один месяц. Отъезд Джонатана, прибытие Конрада, смерть Гаспара, возвращение Роземонды, рассказ дяди о первом посещении замка за шесть месяцев до смерти Альбины — сколько случаев, сколько идей! Прошедшее прояснилось, будущее оставалось в тени. Но история несчастной любви Конрада и Ноэми как будто бросила искру света и в будущность Эверарда.
Эверард подумал о Роземонде и побледнел от этой мысли. Теперь он боялся увидеться с нею, и вместо того чтобы возвратиться в домик егермейстера, он направил свои шаги к замку. Поздно вечером он дошел до калитки парка. Занятый своими мыслями, мечтатель не замечал необыкновенного движения на дворе и в коридорах и с поникшей головою медленно прошел в свою комнату.
— Вот господин Эверард! — сказал слуга, отворив ему дверь.
Эверард вошел в комнату, не понимая, к чему был сделан этот возглас. Какой-то незнакомый мужчина высокого роста сидел в креслах перед пылающим камином.
— А, да, вот господин Эверард! — повторил незнакомец сардоническим голосом и встал со своего места.
— Да, это я! — сказал Эверард, с удивлением посмотрев на незнакомца, который расположился как дома в комнате Альбины. — Что вам угодно?
— Что угодно? Я хочу знать, откуда ты пришел, бродяга.
— Откуда мне вздумалось, — отвечал Эверард, — кажется, я никому не должен отдавать отчета в этом.
— Какая дерзость! — произнес незнакомец, нахмурив брови. — Знаете ли вы, государь мой, с кем вы говорите?
— Сказать правду, решительно не знаю, — отвечал Эверард.