— Лорд-канцлер, — после чего отвесил низкий поклон своему пьяному толстопузому дружку, — господа члены Тайного совета[24] и лорд главный судья, — поприветствовал он воображаемых членов «Звездной палаты». — Я намерен доказать вам, что этот дурошлеп, публично продемонстрировавший пример непроходимой тупости, — и он кивнул в сторону Энди, — виновен.
Энди, почувствовал, как к горлу подступает тошнота.
— Он утверждает, что ничего не понимает, ваша честь, — продолжал лорд Перси, — и я готов признать это. Он действительно ничего не понимает. Он тупой, безмозглый болван!
Присутствующие одобрительно рассмеялись и, стуча пивными кружками по столам, заорали:
— Виновен! Виновен!
— Ближе к делу, отец! — крикнул Энди.
Лорд Морган поднял руку, требуя тишины.
— Ну что ж, перейдем к делу. Итак, я хочу задать обвиняемому вопрос. Случалось ли вам раньше путешествовать вместе с семьей?
— Разумеется!
— Разумеется, — насмешливо передразнил сына лорд Морган. — И кто в таких случаях выносил багаж из кареты?
— Мы с Филиппом, — тихо ответил Энди. Он понял, к чему клонит отец.
— На этот раз мне пришлось все делать самому. Я таскал вещи, пока мой безмозглый брат строил из себя рыцаря! — вставил Филипп. Язык у него заплетался. Надо полагать, он уже успел украдкой хлебнуть вина. Мальчишка просто не мог не поиздеваться над Энди при всей честной компании.
Лорд Морган вновь поднял руку:
— А тебе, болван, я слова не давал! — оборвал он своего младшего отпрыска и, обращаясь к Энди, спросил: — Потрудись объяснить нам, почему мы вместе с твоим братом таскали вещи, в то время как кругом было полно здоровенных слуг?
Энди понял: отец выиграл. Даже малым детям было известно, что гостиничные слуги частенько выступали в роли наводчиков. Они встряхивали дорожные сундуки, прислушиваясь, не звенят ли внутри монеты, а еще определяли содержимое багажа по весу и форме. Если им казалось, что у постояльцев есть деньги или драгоценности, они сообщали об этом своим пособникам, и те подстерегали незадачливых путешественников на дороге. Чтобы этого не случилось, сыновья лорда Моргана всегда выносили из кареты свои сундуки сами.
— Я не подумал… — робко начал Энди.
— Он не подумал! — радостно возвысил голос лорд Морган. — Это первое здравое высказывание за долгие годы!
— Прости, я действительно оплошал! — закричал Энди.
— Теперь он просит прощения, — повернувшись к «суду», лорд Морган скроил недовольную гримасу, — да теперь половина английских разбойников выстроится вдоль дороги в Винчестер и будет драться за право ограбить меня!
Энди повернулся, чтобы уйти, но лорд Морган схватил его за руку.
— Мы еще не закончили, — сказал он. — Я хочу знать, как тебе удалось забрать кубки, ведь я не назвал имя ювелира.
— Первым делом я отправился в лавку Карадоса.
— Но там их не было, верно?
— Да.
— И как повел себя Карадос, когда ты спросил его о заказе, который он не выполнял?
— Он разозлился…
— Разозлился?
— Да, ужасно разозлился. Сказал, что больше не намерен иметь с тобой дела.
Лорд Морган задумчиво погладил подбородок.
— Понятно, — протянул он. — И как же ты узнал, кто сделал кубки?
— Мистер Карадос подумал, что ты отдал заказ Саймону Борсу.
Лорд Морган поморщился:
— Борсу! Но ведь и у него не было кубков?
— Не было, — смущенно подтвердил Энди. — Один из продавцов мистера Борса сказал, что ты заказал кубки Гарету.
— Таким образом, уважаемые судьи, дамы и господа, — провозгласил лорд Морган, — теперь не только половина английских грабителей ждет не дождется меня, но и половина ювелиров Стрэнда не захочет иметь со мной дела! За какие грехи Господь послал мне такого сына?
Раздался новый взрыв хохота.
Энди решил, что с него хватит. Конечно, он зря выставил серебряные сосуды на всеобщее обозрение и зря уехал из Виндзора, не выслушав отцовских наставлений, но ему очень хотелось, чтобы эти люди знали, чего ему стоило привезти кубки в целости и сохранности.
— А ты не хочешь спросить, почему я опоздал? — закричал Энди. — Почему моя одежда изорвана и грязна? Откуда у меня на голове рана?
— Так это еще не все! Теперь нам поведают о захватывающих дух приключениях! — воскликнул лорд Морган, обращаясь к своим благодарным слушателям. Он уселся на край стола и скрестил руки на груди. — Что ж, пощекочи нам нервы рассказом о своих подвигах.
— Так вот, — начал Энди, — едва я выехал из Лондона, на меня напали.
— Напали? Кому же пришло в голову напасть на болвана, который едет из Лондона, держа перед собой книгу, на которой выставлены четыре серебряных кубка?
Гости загоготали.
— Ведь в Лондоне это самое обычное дело! — невозмутимо добавил лорд Морган.
При этих словах его толстый приятель свалился от смеха с кресла.
— Кубки лежали в сумке! — пытаясь перекрыть раскаты хохота, Энди перешел на крик. — На меня напали грабители. Двое… Один ударил меня по голове. Они пытались отобрать кубки, но я не позволил им это сделать.
В зале воцарилась тишина.
— Полагаю, ростом они были не меньше семи футов[25], — съязвил лорд Морган.
— Нет, не были, — Энди понял, что дело проиграно.
— Что ж, расскажи нам о злодеях, — попросил отец. — Это были зрелые люди?
— Один.
— А второй?
— Это были старик и девочка.
— Таков мой сын, истинный рыцарь! — воскликнул лорд Морган. — Одной левой он отбил нападение превосходящих вражеских сил, состоящих из девчонки и старика!
— У них был нож! — запротестовал Энди и поднял нож так, чтобы все могли его увидеть.
— Поведай мне, — попросил отец, — как тебе удалось справиться с этими негодяями?
Энди объяснил, как он защищался книгой епископа. Он поднял книгу и вонзил в нее нож, чтобы показать, как глубоко тот вошел внутрь.
Лорд Морган величавой поступью приблизился к сыну и, взяв у него толстый том, внимательно осмотрел его.
— Это книга епископа? — спросил он.
Энди кивнул.
Лорд Морган поднял фолиант над головой.
— Дамы и господа, члены суда, книга епископа Лондонского! Мой сын испортил книгу епископа Лода!
Энди видел, что все присутствующие изнемогают от смеха. Кто-то схватился за бока, кто-то вытирал слезы. Повсюду виднелись побагровевшие, перекошенные лица. Один из гостей зашелся в приступе кашля.
— За день мой старший сын, моя надежда и опора, выдал меня грабителям и разрушил мои деловые связи в Лондоне. А теперь еще я буду отлучен от церкви, ведь он испаскудил книгу епископа Лода!
Энди опрометью выбежал из комнаты. На этот раз его никто не держал.
Утром следующего дня, перед тем как Морганы покинули Бэйсингсток, лорд Перси при всем честном народе преподнес своему другу мэру четыре кубка с просьбой продать их, а вырученные деньги пожертвовать на нужды бедняков. При этом он тайно договорился с мэром, что, когда Морганы отъедут от города на несколько миль, один из слуг догонит их и вернет серебро. Сделка обошлась недешево, но только так можно было избежать ограбления.
В тот же день у Энди произошла еще одна стычка с отцом, на сей раз без свидетелей. Юноша заявил, что намерен немедленно вернуться в Лондон. Лорд Морган не согласился на это и предупредил, что после вчерашнего он еще подумает, стоит ли отпускать его вообще. В ответ Энди пригрозил, что сбежит. Лорд Перси в свою очередь заявил, что лишит Энди наследства и передаст все права старшего сына Филиппу. Если бы речь шла только о деньгах, Энди махнул бы на все рукой. Но он не мог просто так отказаться от Морган-холла — слишком много значило для него это место. Дом не должен был достаться брату-ябеде. Нехотя молодой человек согласился вернуться.
От Бэйсингстока до Морган-холла Энди сопровождал экипаж, в котором ехала его семья, верхом на Пирате. Он бдительно следил, не грозит ли близким опасность. Это ему нравилось намного больше, чем сидеть в карете с родителями и братом.
Путь домой оказался невыносимо долгим и скучным. Внезапно началась гроза, дорога размокла, лошади перешли на шаг и двигались, еле перебирая ногами. Дважды карета увязала в раскисшей глине. Оба раза Энди угрюмо помогал слугам вытащить ее из грязи.
Наконец Морганы добрались до Винчестера, находившегося всего в пяти милях[26] от их дома. Свернув на Хай-стрит, карета проехала мимо Большого зала, который когда-то служил пристанищем для рыцарей Круглого стола. Будь Энди не так расстроен, он обязательно заглянул бы туда. Но сегодня юноша даже не повернул головы в его сторону.
Морганы проехали Королевские ворота, одни из пяти старинных городских ворот, построенных в XIII веке. Когда, миновав мост, они покинули пределы города, вдали показались очертания Морган-холла. Это был двухэтажный особняк, один из самых роскошных в Англии, — с его великолепием могли соперничать лишь дома Теобальдов и Лонглитов. Но для Энди Морган-холл стал настоящей тюрьмой.
Глава 5
Нежное прикосновение девичьего пальчика вызвало у Маршалла Рамсдена сладкую дрожь во всем теле. Он прикрыл глаза, не позволяя себе ответить на ласку.
— Нам надо спешить, милая, — прошептал он. — Нужно закончить до рассвета.
— Я знаю, — обиженно ответила она, обводя пальцем пятна типографской краски у него на руке. — Но я думала, мы успеем и у нас останется время на себя.
Толкая пресс печатной машины вдоль направляющих, Маршалл установил его под валиком. Затем, ухватившись обеими руками за рукоятку валика, опустил его, прижав бумагу к металлическим литерам. Мэри, смеясь, нырнула под ручку и оказалась лицом к лицу с Маршаллом, почти в его объятиях.
— Сумасшедшая! — сказал он с улыбкой.
— Да, — легкомысленно ответила она и задорно чмокнула его в губы, — когда я с тобой.
Маршалл отпустил рукоятку и привлек Мэри Седжвик к себе. Забыв о том, что минуту назад он сопротивлялся ее ласкам, молодой человек пылко обнял свою возлюбленную, которая была еще и соучастницей преступления и дочерью его преподавателя.
Маршалл Рамсден, студент третьего курса факультета теологии Кембриджского университета, был сыном известного лондонского типографа. Отец Маршалла, член гильдии печатников, трудился, как пчелка, надеясь стать одним из издателей короля. В 1611 году сбылась его заветная мечта: он вошел в число тех, кому после Хэмптонкортской конференции[27] доверили печатать Библию короля Якова. Человек набожный, он испытывал глубочайшее благоговение перед Библией. Мысль о том, что несколько поколений англичан будут читать Слово Божье, напечатанное на его станке, рождало в душе Рамсдена-старшего огромную радость.
Маршалл был его единственным ребенком; предполагалось, что он пойдет по стопам отца. Но с раннего детства чтение интересовало мальчика куда больше, чем издательское дело. Ну, а поскольку работа Рамсдена-старшего по большей части была связана с духовной литературой, Маршалл рано пристрастился к литературе такого рода.
Многие годы Маршалл тайно мечтал о стезе богослова. Он очень долго не решался признаться в этом отцу, ведь тот так хотел, чтобы сын продолжал семейное дело. И вот однажды, весенним воскресным утром — Рамсдены как раз возвращались домой из церкви Святого Павла[28] — Господь предоставил Маршаллу долгожданный шанс.
Когда экипаж въехал на Лондонский мост, отец с сыном обсуждали отрывок из Писания, прочитанный во время службы. Это была первая глава Книги пророка Иеремии. Обращаясь к пророку, Господь говорит: «…Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя: пророком для народов поставил тебя»[29]. Рамсден-старший сказал, что больше всего его волнуют слова о Божественном предвидении. Маршалл ответил, что ему нравится другой стих, в котором говорится: «…Вот, Я вложил слова Мои в уста твои»[30].
После этого он сказал, что его предназначение — изучать и преподавать богословие и что Господь вложил Свое слово в его уста, а типографская краска под ногтями — не его удел. Реакция отца поразила Маршалла.
— Всю жизнь я печатал то, что писали другие, — сказал он. — В том, что англичане прочтут Слово Божье, я надеюсь, есть и моя заслуга. — Он обнял сына за плечи. — И вот ты говоришь мне, что Господь призвал тебя пером и устами нести Его Слово людям! — Старый печатник помедлил, стараясь справиться с волнением, и воскликнул: — Как же я счастлив! Отныне я буду молиться лишь о том, чтобы дожить до того радостного дня, когда смогу напечатать твои слова.
Но Богу не было угодно выполнить просьбу старика. Он скончался, когда Маршалл учился на втором курсе. И все же Рамсден-старший успел сделать главное — передать сыну свою любовь к Библии.
Трепетное отношение к Слову Божьему как раз и заставило Маршалла печатать запрещенные памфлеты Джастина на станке Кембриджского университета. Преподаватель богословия Вильям Седжвик познакомил юношу с учением пуритан, а его дочь Мэри, к которой Маршалл испытывал нежные чувства, подвигла на отважный поступок — печатание недозволенной литературы.
Пуритане твердо верили, что руководством к действию, данным человеку свыше, является Библия. Они с тревогой взирали на то, как духовенство — и в первую очередь епископ Лод — ведет народ Англии назад, к римскому католицизму. Вильям Лод проводил свою политику железной рукой. Сразу после посвящения в сан епископа он представил королю Карлу список английского духовенства. Рядом с каждым именем стояла особая пометка: «о» означало «ортодокс», а «п» — пуританин. Тех, кто был помечен буквой «о», повышали в должности и всячески поощряли. Пуритан же под любым предлогом притесняли, чинили им разного рода препятствия и изгоняли из рядов духовенства.
Диссентеры[31] по-разному реагировали на преследования. Одни считали, что положение безнадежно, и покидали Англию, через Голландию отправляясь в Новый Свет. Эти люди отделились от англиканской церкви, и их стали называть сепаратистами[32].
Другие не желали оставлять англиканскую церковь. Они стремились очистить ее от влияния католицизма, поэтому их стали называть пуританами.
Несгибаемые и решительные, пуритане видели свой долг в спасении англиканской церкви. Бегство сепаратистов они расценили как недостаток веры. Эти люди были готовы трудиться ради возрождения церкви столько, сколько потребуется. Они полагали, что народ и церковь должны руководствоваться Библией, а не традициями и ритуалами.
Оружием пуритан стали проповеди и памфлеты, а основной мишенью для критики и насмешек — епископ Лод. Чтобы крепче держать священников в руках, епископ регламентировал процедуру богослужения, потребовав привести ее в соответствие с предписаниями «Книги общей молитвы»[33]. Следить за сказанным было нетрудно — любая проповедь предполагает слушателей. Другое дело — остановить поток памфлетов.
По закону право издавать книги имели несколько печатников в Лондоне и две университетские типографии в Оксфорде и Кембридже. Все типографы получали особое разрешение на печатание каждого произведения.
Строжайшая цензура принудила издателей пуританских памфлетов уйти в подполье. Нарушителю закона грозило суровое наказание. Авторов запретных книг допрашивали в «Звездной палате». Виновным отрезали одно или оба уха, а на щеках выжигали клеймо в форме букв «к» и «л», что означало «Клеветник» и «Лжец». Пуритане шутили, что эти буквы означают «клеймо Лода».
Если бы Маршалла Рамсдена и Мэри Седжвик поймали с поличным, их ждала бы та же участь. Молодые люди никогда не встречались с Джастином — человеком, который сделал своим псевдонимом имя одного из раннехристианских мучеников[34], но они ему верили. В отличие от прочих памфлетистов тон Джастина не был враждебным, воздерживался он и от личных нападок на епископа Лода. Излагая свою точку зрения, сочинитель обращался к Библии, и его доводы выглядели убедительно. Здравый смысл Джастина производил на таких верующих, как Маршалл и Мэри, столь сильное впечатление, что они, рискуя собственным благополучием, распространяли его идеи по всей Англии.