Страстный взор устремили они на Атлантический океан, расстилавшийся перед ними неизмеримою скатертью, и невольно вскрикнули от радости, увидев в двух милях от берега судно, преграждавшее, по-видимому, выход из Рио-дас-Мортес. По его устройству они тотчас признали в нем военный корабль.
«Оса» захвачена!.. Вот первая мысль, которою они обменялись, потому что никак нельзя было приписывать случайности принятое кораблем положение как раз поперек реки. Таково было, по крайней мере, мнение Барте после продолжительного и внимательного осмотра.
— Вы правы, — отвечал Гиллуа, — не стал бы военный корабль бросать якорь так близко к земле, если бы не имел намерения наблюдать за каким-нибудь пунктом на берегу!
— Не может быть сомнения, что исчезновение «Доблестного» встревожило все флоты, крейсирующие в этих морях, и с тем большим основанием, что причина его гибели всем понятна: этот бой происходил так близко от берега, что непременно были свидетели.
— Ах!— вздохнул Гиллуа.— Будь у нас лодка, менее чем через полчаса мы были бы на корабле и…
— За этим дело не станет, — порешил его товарищ, — есть очень простое средство добыть то, чего нам недостает.
— Как же это?
— Подать сигнал крайней опасности.
— Но…
— А вот послушайте-ка меня, Гиллуа, — перебил Барте радостно, — я нашел средство к спасению. Взберемся на какую-нибудь возвышенность неподалеку от берега и разведем костер из хвороста и сухих листьев; первое поднявшееся пламя обратит на себя внимание корабля, и все подзорные трубки устремятся в нашу сторону; мы встанем впереди костра, и все наши сигналы будут замечены. Благодаря нашим европейским костюмам там поймут, что мы просим помощи, и почти наверно можно сказать, что шлюпка не замедлит оказать нам ее.
— Скорее, друг, за дело! — воскликнул Гиллуа вне себя от восторга, что вскоре наступит минута освобождения.
— Сохраняйте спокойствие, иначе мы упустим из виду необходимые предосторожности. Разве вы забыли, что на этом берегу мы не одни?
— Правда.
— Надо так действовать, что если бы наш огонь был виден на той стороне Девису и его людям, они не могли бы даже и подозревать, с кем имеют дело. Положим даже, что они переплывут реку, чтобы узнать, что значит этот огонь на необитаемом берегу. Что же тогда? Они никак не могут поспеть сюда прежде шлюпки, пущенной с военного корабля! Вот почему нам надо устроить костер в таком месте, откуда огонь был бы виден с моря и совершенно закрыт со стороны реки.
Молодые люди повернули по морскому берегу и вскоре отыскали небольшую бухту, которая была закрыта от берегов Рио-дас-Мортес песчаным холмом. Друзья немедленно развели костер из ветвей тамаринда, растущего около бухты, пересыпали ветки сухой травой и подожгли; огонь запылал мигом.
Юноши, стоя перед огнем, начали подавать сигналы кораблю.
План Барте был очень прост и обещал полный успех. Всякий корабль, стоит ли он на якоре или идет по морю, ни на минуту не прекращает наблюдения, и при малейшей тревоге вахтенные офицеры извещают капитана.
Несколько минут спустя ракета, пущенная с корабля, медленно поднялась к небу в ответ, что сигнал с берега принят.
В ту же минуту Барте выхватил из костра большое полено, объятое пламенем, и, помахав им в воздухе, бросил его в море, где оно зашипело и потухло.
— Спасены! — воскликнули друзья вне себя от радости и бросились друг другу в объятия.
Действительно, они увидели вскоре огонек, отделившийся от корабля и ставший явственно приближаться к берегу, перепрыгивая по волнам. Без сомнения, то был фонарь шлюпки, посланной к ним на помощь.
Затаив дыхание, Гиллуа и Барте следили за ее быстрым ходом… Наконец они увидали спасение не более как в трех-или четырехстах метрах от себя; вне себя от радости они трижды крикнули ура, на что со шлюпки трижды ответили тем же.
В эту минуту сцена переменилась с быстротою молнии. Из высокого тростника вдруг выскочили четверо здоровенных людей, бросились на двух друзей, повалили их наземь, связали их по рукам и ногам с беспримерною быстротою и бегом увлекли за собою к Рио-дас-Мортес…
Обе жертвы с энергией отчаяния огласили воздух громкими воплями… По всей вероятности, эту сцену видели люди на шлюпке, судя по энергичным усилиям ее весел и той необыкновенной быстроте, с которой она заскользила по волнам.
— Замолчите, господа, — крикнул голос, по которому офицеры тотчас признали Девиса, — или, клянусь честью, я размозжу вам голову!
Он, разумеется, готов был исполнить свою угрозу. Гиллуа и Барте были так уверены в этом, что с яростью в душе повиновались, хотя нельзя заподозрить, чтобы мужество могло изменить им.
Добежав до берега реки, разбойники бросили пленных на дно шлюпки и схватились за весла. С удвоенною силою гребли они, чтобы вовремя поспеть на «Осу».
Они не были еще и в двухстах метрах от своей цели, как шлюпка, посланная на помощь, тоже достигла устья реки и отважно пустилась за ними в погоню. Командир шлюпки, наблюдавший за всеми обстоятельствами этой сцены, не вполне понимал ее причины; но, видя, что похитители плывут вдоль берега, отдал немедленно приказание следовать по той же дороге и, не долго раздумывая, пустился по водам Рио-дас-Мортес.
4. Погоня. — Рабы
Девис смекнул, что неприятельская шлюпка настигает их. Он оставил руль и, схватившись за зрительную трубку, стал жадно следить за черной точкой, которая увеличивалась с каждою минутою.
— Шестнадцать гребцов против четырех,— сказал он.— Неравная партия; минут через десять они нагонят нас… Попытаемся уравнять средства.
Девис приказал повернуть прямо к левому берегу и тотчас же вышел из лодки.
— Спустить пленников на берег, привязать лодку к тростнику, — скомандовал он повелительно.
Лишь только его приказание было исполнено, он обратился к Гиллуа и Барте со словами:
— Господа, вы изменили данному слову, и я имел бы право убить вас, как собак. Но вы видите, за нами погоня и мне некогда тут с вами распространяться. Предлагаю вам на выбор: либо я прикажу развязать вам ноги и вы должны бежать так же скоро, как и мы, не произнося ни одного слова, либо сию же минуту я размозжу вам головы.
Девис поднял револьвер.
— Хорошо, — отвечали молодые люди, — мы следуем за вами и обещаем молчать.
— Можете избавить себя от обещаний; мне нечего с ними делать. Я больше доверяю своей силе, но предупреждаю, что при малейшей попытке привлечь к нам внимание этот револьвер заставит вас замолчать навеки… Ну, ребята,— сказал он матросам, — дело идет о жизни и смерти. Поторопитесь на «Осу»!
Разбойники сознавали теперь свою сравнительную безопасность: трудно было предполагать, чтобы преследующие решились покинуть свою шлюпку и продолжать погоню по берегу в неизвестной им стране.
После часового бега по старой дороге Девис со своим маленьким отрядом увидел огни на «Осе». Погрузка совершалась так быстро, что на берегу не оставалось ни одного негра, когда Девис вошел на судно. Он тотчас же поспешил в каюту капитана, с нетерпением его ожидавшего.
— Ну, что там такое? — спросил Ле Ноэль, увидев Девиса.
— А то, что нас выдали и военный корвет стоит при входе в Рио-дас-Мортес, так что нет возможности оттуда выйти в открытое море. Я не мог только различить, какой национальности этот корвет.
— На каком расстоянии находится он от берега?
— Почти в двух милях.
В важных случаях Ле Ноэль никогда не колебался принимать решительные меры. Он позвонил. Мигом явился кают-юнга.
— Позвать ко мне господ Верже и Голловея!
Мальчик исчез, и минуту спустя явились оба.
— Господа,— сказал им капитан,— мы блокированы корветом при входе в реку. Изменник выдал нас в Бордо, или в Бразилии, или даже здесь.
— А не думаете ли вы, капитан,— возразил Верже,— что единственную причину этого обстоятельства надо искать в том, что «Оса» вела битву слишком близко от берегов, так что нельзя было обойтись без свидетелей? В этом случае все объясняется очень просто: оба флота, французский и английский, находящиеся в Гвинейском заливе, растянулись вдоль берегов. Окруженные крейсерами, мы имели несчастье привлечь на себя внимание одного из них.
— Может быть, вы правы, Верже, но главное дело состоит в том, чтобы спасти нашу шкуру и провезти груз, который всем нам даст средства покинуть опасное ремесло. Если мы будем дожидаться солнечного восхода для отплытия, то нам грозит неизбежная гибель, потому что нельзя надеяться, чтобы и на этот раз пришлось вести бой со старым кораблем и с орудиями, выстрелы которых не достигают цели.
— Несмотря на темную ночь,— сказал Девис,— я отлично заметил по расположению его корпуса и мачт, что этот роковой корабль— броненосец первого разряда.
— Следовательно, нельзя и думать бороться с этой плавучей крепостью. Достоверно и то, что выход днем для нас невозможен: нас пустят ко дну, прежде чем мы выйдем в открытое море. Нам остается сделать эту попытку ночью, и сию же минуту. Если крейсер заметил вчера при закате солнца верхушки мачт, а это было очень возможно при нашем приближении к Рио, то он провел день в том, что принимал свои меры, осматривал берега и устье реки, останавливаясь на решении или пустить нас ко дну при самом выходе, или подослать человек полтораста, чтобы захватить нас на якоре. Итак, время терять нельзя, через полчаса луна скроется — вот минута нашего отплытия. По местам, господа, и чтобы все было готово!
— Если прикажете, — сказал Верже, — мы через пять минут можем сняться с якоря. Согласно вашему прежнему приказанию, когда негры известили нас о присутствии военного судна, мы приняли уже все меры, чтобы избежать нечаянного нападения: погрузка черного дерева закончилась уже около часа тому назад, а в ту минуту, как вы позвали нас, Голловей сказал мне, что и машина готова.
— Запаслись ли пресною водою?
— Все разервуары полны.
— Хорошо. Отдать паруса и ждать моих приказаний!
Оба помощника ушли, поклонившись по-военному.
— Ты тоже можешь идти, Девис, — сказал Ле Ноэль дружески, как обыкновенно, оставаясь наедине со своим любимцем.
— Я не кончил еще моего доклада, — ответил тот и в двух словах рассказал обо всем, что случилось с ним в дороге.
Узнав, что Гиллуа и Барте развели костер на берегу, чтобы привлечь шлюпку, капитан пришел в ярость, не знавшую пределов, и решил повесить обоих предателей на мачте. Если бы Девис произнес хотя бы одно слово защиты, гибель их была бы неизбежна; но он давно раскусил своего родственника и молчал, слишком хорошо зная, что лучшее средство утишить бурю— это предоставить ей самой затихнуть.
Через несколько минут Ле Ноэль опять овладел собою, подтверждая страшными клятвами, что отомстит.
Вдруг лицо его осклабилось странной улыбкой.
— Девис, друг мой, — сказал он, — пойдите посмотрите, что поделывает эта скотина Гобби, все так же ли он мертвецки пьян и не может ли он потолковать со мной о деле? Если может, растолкуйте ему, что он мне еще нужен. Кстати, что вы сделали с пленниками?
— Приказал заковать их, как только мы пришли сюда.
— Хорошо, прикажите привести их ко мне.
Вскоре после этого Гиллуа и Барте со связанными руками были приведены к капитану.
— Прошу вас, господа, извинить Девиса за то, что он вынужден был поступить с вами, как с простыми преступниками,— произнес капитан Ле Ноэль с утонченной вежли
востью. — Вы сами столь любезно хлопотали о том, чтобы вас вздернули на виселицу, что я вынужден простить ему такой недостаток почтительности. Да будет вам известно, что я чуть-чуть не отправил вас плясать на канате… Но успокойтесь, я нашел средство все уладить. Вам, кажется, не нравится жить у меня на «Осе», не так ли?
Молодые люди, знавшие, что от этого разбойника можно ожидать всего, только презрительно пожали плечами.
— В таком случае я сегодня же высажу вас на берег.
— Лучше поберегите нас, — возразил Гиллуа насмешливо, — через несколько часов, на восходе солнца, вам, может быть, придется просить у нас заступничества.
— О, как вы торопитесь, милые друзья!.. Вероятно, вы намекаете на фрегат, который преграждает нам выход из реки по милости вашего старания привлечь его на мою шею? Не так ли? Перед нашей разлукой я постараюсь разуверить вас на этот счет. Через несколько минут скроется луна, а вам известно, как темны в эту пору ночи под тропиками. Вот мы и воспользуемся темнотою, чтобы спуститься вниз по реке. Наш лоцман Кабо так хорошо знает Рио-дас-Мортес, что может проплыть по ней с завязанными глазами. С помощью пара мы пройдем в миле расстояния от крейсера; он ничего не заподозрит и только завтра догадается, что птичка улетела. Что же касается вас, господа, то вам не остается даже утешения известить его, по какой дорожке мы улепетываем, потому что и вы будете тогда далеко отсюда. Вижу по вашей недоверчивой улыбке, что вы задаетесь вопросом, каким образом, высадив вас на берег до моего отплытия, я могу помешать вам доставить полезные сведения военному судну. У меня в руках средство очень простое, я нисколько не затрудняюсь сообщить его вам, тем более что скрывать его долго нельзя. Сегодня утром мой приятель Гобби шепнул мне свое страстное желание, которое он до сей поры никак не мог удовлетворить. «Охотно отдал бы я, — сказал он мне, — половину принцесс, украшающих мой двор, и полдюжины моих царедворцев за двух-трех белых, которые были бы, в свою очередь, украшением моего двора на берегу Конго и устроили бы мне там регулярную армию!»
— Как! И вы осмелились бы это сделать? — воскликнул Гиллуа, не в силах сдерживать негодование.
— Не мешайте, любезный друг, — прервал его Барте спокойно, — меня очень интересует этот рассказ.
— Вы поняли мои мысли с полуслова… Действительно, я имею намерение предложить вас в подарок моему приятелю Гобби, и мне тем приятнее, если подобная перспектива интересует господина Барте. Вам предстоит совершить путешествие самое замечательное, какое только можно пожелать любознательному путешественнику, не подвергаясь притом никаким опасностям и без малейших издержек.
— Довольно шуток, можете поступать по произволу, — прервал Барте.
— По-видимому, — воскликнул Ле Ноэль, — вы еще не поняли, что я употребляю столь утонченные выражения для того, чтобы не разговаривать с вами, как вы этого заслуживаете!
— Как вам угодно. Вам нет нужды церемониться, потому что мы на вашем корабле и в оковах.
— Не старайтесь оскорблять меня, я сохраняю такое же спокойствие, как и вы. После битвы с «Доблестным», чтобы доставить безопасность моему экипажу и себе, я хотел было избавиться от вас, потому что жизнь ваша не стоит жизни пятидесяти человек. Вы мне дали честное слово не пытаться ни бежать, ни подавать сигналов; вчера
же вечером вы нарушили свое слово, которым обязались мне вместо выкупа за жизнь.
— Ничем нельзя считать себя обязанным, — возразил Гиллуа, — разбойникам, которые грабят на больших дорогах и, приставляя нож к горлу, требуют, чтобы жертва не смела предостерегать других, что в лесу разбойники. Вы поставили себя не только вне закона, но и вне общечеловеческого права, и ваше гнусное ремесло еще хуже ремесла разбойника, которое все же несколько облагорожено теми опасностями, которым он подвергает себя в отчаянной борьбе… Вы ограждаете себя тем, что надеваете оковы на несчастных негров, которые не могут защищаться… Вы постыдно избегаете наказания, спасаясь бегством и трусливым преимуществом в быстроте хода вашего судна. Оставляя даже в стороне безнравственность вашей торговли, я презираю вас потому, что вы не осмелились бы производить свою торговлю на корабле, который не мог бы спасаться от крейсера с исключительной быстротой. Ваша победа над «Доблестным» с его черепашьим ходом и допотопными орудиями есть не что иное, как гнусное убийство из-за угла, и если уж вы хотите знать, то даже как преступник вы вовсе не замечательный характер, но…
— Доканчивайте…
— …трус, который прячется в засаде, чтобы наверняка убить и убежать.
При этих словах янки с пеной бешенства у рта приставил револьвер к груди храброго юноши. Барте бросился между ними, чтобы заслонить собой своего друга.
Оба полагали, что наступил их конец, но Ле Ноэль вдруг успокоился и сказал, грозно сжимая кулак: