– Придите в себя, Сандра. Вы меня совсем не слушаете!
– У меня голова идет кругом.
– Довольно, дорогая, – он обнял актрису за талию. – Вы не откажете вы мне в маленькой любезности?
– Чего еще вы от меня хотите?
Бакланов поцеловал ее в висок и промолвил вкрадчиво:
– Натали заперта в моей спальне. Навестите ее и успокойте по мере возможности.
– Да наплевать мне на вашу Натали! – в сердцах воскликнула Сандра. – Меня больше интересует, что с мебелью на нижнем этаже!
– Обещаю купить самую модную мебель, если вы выполните мою просьбу.
Сандра подняла взор к потолку и вздохнула.
– Что с вами поделать? Ну хорошо, я пойду. Хотя, признаться, необходимость вытирать слезы благовоспитанной девице, попавшей в затруднительное положение, – не самое приятное занятие.
* * *
Оставшись один, Бакланов самодовольно расправил плечи. Наконец-то он рассчитался со своим обидчиком! Ни малейших угрызений совести не испытывал он из-за того, что разбил жизнь прекрасной девушке благородного рода. Всё его существо было наполнено торжеством над ненавистным князем Репниным, его вечным соперником. Поделом ему!
Большой радости и особенных успехов в жизни полковника Бакланова никогда не было. Постоянно сравнивая себя с другими офицерами, он всегда находил более удачливых, сумевших превзойти его. В свои тридцать семь лет он не торопился обзавестись семьей. По его мнению, жениться следовало только после того, как уже достиг всего, что мог. Его женой непременно должна была стать настоящая аристократка: богатая и знатная красавица. Он терпеливо ждал своего звездного часа, а пока вел свободный образ жизни светского человека и заводил многочисленные, ни к чему не обязывающие любовные связи. Любовь красивых женщин, занимающих достойное положение в обществе, а также дам полусвета – известных актрис, певиц и дорогих куртизанок, – не мешала и даже способствовала его успеху в светском обществе.
Он не считал себя завистником, но его возмущала несправедливость. То, чего он добивался ценой тяжких усилий, другие получали без всякого труда, легко, даже пальцем не пошевелив. Сколько дипломатических ухищрений понадобилось Бакланову, чтобы занять вожделенное место адъютанта его императорского величества! Сколько бессонных ночей, сколько вынужденных компромиссов… И всё напрасно!
Несколько дней назад он узнал, что любимец царя полковник Репнин возвращается с Кавказской линии. Сердце подсказывало, что ничего хорошего от встречи с этим гордецом ждать нельзя. И что же? Действительность оказалась беспощадней самых худших опасений. Император Александр Павлович объявил ему о переводе на должность адъютанта великого князя Николая. Почетное место императорского адъютанта предназначалось Репнину. Гнев клокотал в груди Бакланова, но он сумел стойко выдержать удар, чтобы не дать повода к злорадству придворных. Никогда никто не должен считать его неудачником. Надо лишь терпеливо ждать своего часа.
Дверь в комнату распахнулась, прервав его размышления. На пороге стояла взволнованная Сандра.
– Что случилось?
Тяжело дыша, актриса прижимала руки к груди, словно пытаясь унять бешеное биение сердца.
– О, Жорж! Я… не знаю, что вам сказать…
Бакланов неожиданно грубо прикрикнул:
– Оставьте ваши театральные ужимки! Вы не на сцене! Говорите, что с княжной?
– Ее нет…
– Как это нет? Где она?
– Спальня пуста, окно раскрыто! За раму зацепился ее муслиновый шарф… Боже мой, Жорж! Она утопилась!
Глава 4
Встреча друзей
В первые дни после наводнения императорская канцелярия являла собой главный штаб во время военных действий. Со всего Петербурга и его окрестностей шли донесения о многочисленных бедствиях. Государь требовал подробных и точных сведений обо всех пострадавших жителях, лично читал прошения и, как только ушла вода, стал выезжать на места, подвергшиеся разрушительной силе стихии. Он по-отечески беседовал с отчаявшимися, разоренными людьми и тут же немедля отдавал приказы о выделении казенных денег на нужды пострадавших.
Однажды, проезжая со свитой генералов по Петергофской дороге, император увидел деревушку, совершенно уничтоженную наводнением. Он приказал остановиться и вышел к разоренным крестьянам, которые со слезами обступили его.
– За какие грехи Бог карает нас?
– За мои, – с грустью ответил царь. – Но отчаиваться не надо, я не брошу в беде свой добрый народ. Рассказывайте, у кого что случилось.
Поскольку все начали жаловаться разом, Александр Павлович приказал говорить старосте. Седой старик, прокашлявшись, начал степенно:
– У нас, царь-батюшка, всё погибло. У афтово избу затопило, у афтово корову унесло, у афтово – лошадь с жеребенком…
– Постой, – прервал его Александр, – про Афтова мне всё понятно. А у других что погибло?
Когда ему объяснили, что старик вместо «этого» произносит «афтово», император невольно рассмеялся. Морщины на его лбу разгладились. Подозвав генерал-губернатора Милорадовича, он указал на высокую насыпь.
– Как можно скорей построить здесь новую деревню и вселить пострадавших крестьян в удобные и прочные дома. Деревне дать название Афтово!
* * *
Императора всюду сопровождал только что вступивший в должность флигель-адъютанта князь Репнин. С первого же дня он стал правой рукой государя, выполнял его бесконечные поручения, его можно было видеть в самых отдаленных районах Петербурга, наиболее пострадавших от наводнения.
Как-то вечером, сидя в своем любимом маленьком кабинете, Александр Павлович перебирал бумаги, поступившие из канцелярии. Его взгляд задержался на рапорте, поданном комендантом гарнизонной гауптвахты. Ветеран войны с Наполеоном майор Свистунов докладывал о героическом поведении поручика Владимира Печерского, находящегося во время наводнения под арестом. Только благодаря его мужеству были спасены все заключенные, в том числе и сам комендант.
– Печерский… – пробормотал Александр. – Да ведь это же брат Натали, невесты князя Репнина! Кто посмел посадить его на гауптвахту?
Царь раздраженно тряхнул колокольчик, послал дежурного офицера в военное ведомство и вскоре был в курсе дела.
«Что за чушь! Арестовать князя Печерского за то, что у старого штандарта был поврежден герб? Кому это понадобилось? Надо спросить у Шевалдина. Впрочем, и так ясно. Это Никс, обуреваемый честолюбием, выместил свою злобу на поручике. Идиот! Дело непременно получит огласку, Репнин придет в ярость. А это совершенно лишнее, именно сейчас, когда нужна его помощь»…
Расстроенный Александр не заметил, что говорит вслух сам с собой.
– Чего стоите?! – набросился он на кавалергарда, почтительно замершего возле двери в ожидании дальнейших распоряжений. – Ступайте, пригласите ко мне Николая Павловича! Или нет, потом… Для начала – Бакланова ко мне!
Когда офицер, щелкнув каблуками, удалился, Александр устало вздохнул. Его рука, как всегда в минуты волнения, сама потянулась к нижнему ящику письменного стола. Он помедлил, потом, не выдержав, отомкнул замок и выдвинул ящик. Вот она, заветная шкатулка из слоновой кости. Стоит ее открыть, и исчезнет все – интриги придворных, угрозы заговора, тайные организации… Границы времени условны, поэтому прошлое – такая же реальность, как и настоящее. Всё равно, когда это случилось, минуту или двадцать лет назад.
– Ваше императорское величество! Полковник Бакланов! – доложил появившийся в дверях кавалергард, заставив Александра вздрогнуть от неожиданности.
– Пусть войдет!
В ту же минуту адъютант великого князя появился в кабинете и, четко ступая по натертому паркету, замер в пяти шагах от государя.
Александр прикрыл рукой шкатулку, невольно стараясь уберечь ее от постороннего взгляда, и поспешно спрятал в ящик письменного стола. Но Бакланов заметил суетливое движение царя и внимательно проводил взглядом изящный ларец.
– Прочитайте! – Александр протянул полковнику рапорт коменданта гауптвахты.
Тот почтительно двумя пальцами взял бумагу. Еще не дочитав до конца, Бакланов каким-то звериным чутьем понял, что государь всецело поддерживает Печерского, и поэтому решил вести себя соответственно его настроению.
– Ну? Что скажете? – царь вышел из-за стола и стал медленно прохаживаться по ковру.
Пауза затягивалась. Бакланову нужно было немедленно что-то ответить, и его изворотливый ум помог ему найти верные слова:
– Могу сказать только одно, ваше императорское величество. Печерский поступил, как настоящий герой! Он не только спасся сам, но и не оставил в беде своих товарищей по несчастью. Да еще спас коменданта! Бог знает, что могло случиться, если б не его храбрость! Судя по рапорту, гауптвахта была полностью затоплена.
Александр резко обернулся.
– Как он там оказался?!
Бакланов прикусил губу. Он не мог объяснить, что поручик был отправлен туда по личному распоряжению великого князя, ибо этим он подвел бы своего шефа. Но и скрывать очевидное было бессмысленно. И тут, в каком-то отчаянном порыве, полковник шагнул к императору и вскинул на него преданные глаза:
– Покарайте меня, государь! Его арестовали по моему приказу! Дело в том, что полковой штандарт…
– Молчать! Отправляйтесь к великому князю и передайте ему мое неудовольствие вашим поступком. А Печерского следует немедленно вернуть в полк. Сию же минуту!
– Слушаюсь, государь!
Бакланов вытянулся и щелкнул каблуками. Отпустив его, царь снова углубился в бумаги, и, чем больше он читал, тем явственнее представлялись ему бесчисленные бедствия, обрушившиеся на город. Слезы туманили его взгляд, мешая читать. В последнее время они всё чаще стали появляться у него на глазах.
– Несчастные люди, – прошептал он, оторвавшись от бумаг. – Потерю имущества еще можно пережить. Но кто вернет матери погибшего ребенка?
И снова вспомнился ему самый черный день его жизни…
Он сидел в своем парадном кабинете, беседуя с генералами. Появился врач-шотландец Виллие, которому государь велел в любое время извещать о состоянии больной Софии. На этот раз доктор почему-то мялся и молчал. «Говорите…» – глухо проронил Александр, предчувствуя беду, и услышал в ответ: «Ваше императорское величество, Господь забрал ее светлую душу».
Ему хотелось завыть… Огромным усилием воли он сдержался и попросил оставить его одного.
Все вышли.
На 12 часов в Красном Селе был назначен императорский смотр войск конной гвардии. Ни у кого не было сомнений в том, что государь отменит парад. Но через пять минут смертельно бледный Александр Павлович вышел к своим генералам и тихо сказал: «Пожалуй, пора ехать, господа».
Его сердце рвалось на части. Страдания усугублялись тем, что ему приходилось сдерживать свои чувства: в присутствии двора он не мог позволить себе в полной мере отдаться своему горю. Снова и снова приходила к нему мысль о том, что, если бы не трон, его жизнь могла быть намного легче.
Прошло пять месяцев с кончины Софии. Рана еще не успела затянуться, как вдруг новая беда – наводнение в Петербурге. Чтобы отвлечься от горьких мыслей, царь стал вспоминать свою первую встречу с маленькой дочерью во дворце Нарышкиных. Ее крошечные ножки в белых атласных туфельках… Но воспоминание принесло только новую боль.
«Прав Костя, что ушел в частную жизнь, – думал он. – Умней всех нас оказался. Никс, дурак, не понимает этого. А я понял, да слишком поздно».
Потом его мысли приняли другой оборот. Как цепко взглянул Бакланов на шкатулку! Нет, это неспроста. Кругом шпионы…
Александр звякнул в колокольчик и послал камердинера за Репниным.
– Вы еще не виделись со своей невестой, князь? – неожиданно спросил царь, когда тот явился. – Впрочем, мой вопрос излишен. Знаю, что вы работаете на износ. Но всему есть предел! Даю вам три дня отпуска, чтобы вы могли встретиться с Натальей Алексеевной.
– Бесконечно признателен вам, ваше величество!
Но Александр не торопился отпустить своего любимца. Он прохаживался по узорчатому турецкому ковру, по привычке разглядывая ногти.
– Послушайте, Репнин, – сказал он наконец. – Мне скоро предстоит путешествие. В мое отсутствие этот кабинет может тайно подвергнуться обыску.
– О Боже, государь…
– Да, да, не удивляйтесь! Вы еще не знаете нравов двора. Меня это не слишком волнует, ибо мне нечего скрывать. Есть только одна вещь, которую я хотел бы спрятать от посторонних глаз.
Александр Павлович сел за стол, выдвинул ящик и вытащил шкатулку из слоновой кости. Положив ее перед собой, он задумчиво провел рукой по крышке.
– Туда, куда я еду, ничего личного взять нельзя. А мне не хотелось бы, чтобы эта вещь попала в чужие руки… Вы сможете сохранить эту шкатулку, князь?
– Без сомнения, государь!
Царь еще некоторое время молча глядел на шкатулку. Потом тряхнул головой и протянул ее Репнину.
– Она заперта не потому, что я вам не доверяю, – пояснил он. – Просто там нет ничего интересного для вас.
По лицу Репнина скользнула тень обиды.
– Государь! Неужели вы думаете, что я…
– Боже упаси! – царь улыбнулся неожиданно тепло. – Ничего подобного у меня и в мыслях не было!
* * *
Вырвавшись из дворца, Репнин помчался к дому покойного князя Алексея Порфирьевича Печерского, где теперь жили его дети – Володя и Натали. Швейцар, узнав его, учтиво предложил пожаловать в гостиную и, сопровождая, торопливо объяснил, что господа на лето выехали в Красное Село: молодой князь – в полк, а княжна – на дачу, которую выстроил еще покойный князь Алексей, царствие ему небесное. Когда вернутся? Обещались, как только полк переведут в столицу на зимние квартиры.
В доме, кроме прислуги, находилась только приживалка, мадемуазель Корваль. Чудаковатая пожилая француженка когда-то воспитывала маленькую Натали, выросшую без матери.
Репнин не стал задерживаться в опустевшем доме Печерских. Он вернулся в свой особняк на набережной Мойки, надежно спрятал шкатулку в своем бюро и велел наутро готовить экипаж.
* * *
Красное Село не пострадало от наводнения. Жизнь в полку шла по обычному распорядку. Днем – бесконечные учения, манеж, вечером – ужин в кругу друзей. Собирались по очереди то у одного, то у другого. Закуска подавалась в зависимости от средств хозяина. Что же касается горячительных напитков, на это денег господа гусары никогда не жалели. Вино, шампанское, водка и, конечно, старая военная услада – добрая славная жженка лились рекою в луженые глотки усатых вояк. Пьянство не считалось пороком, а главным достоинством была храбрость. Правда, бывало, что «храбрецами» иногда слыли обыкновенные бретеры. Тон задавал командир эскадрона тридцатилетний ротмистр Дмитрий Ломтев. Все его обожали. Юношей он прошел Отечественную войну, в то время как большинство его сверстников успели принять участие только в Заграничных походах. А после Наполеоновской войны ему довелось сражаться на Кавказе, где он тоже показал себя отчаянным храбрецом. Ломтев был небогатым дворянином, но благодаря удачной женитьбе на дочери прославленного генерала Уварова, молодой красавице Екатерине Николаевне, стал обладателем солидного состояния, которое, впрочем, быстро промотал, сам не помня как. На гусарских пирушках его слово было законом. Он был неистощим на выдумки и всевозможные проделки.
Нынешним вечером гусары собрались, чтобы отметить возвращение с гауптвахты молодого поручика Печерского. Помня строгое повеление императора, Бакланов распорядился немедленно доставить поручика в полк. Володю приняли с восторгом и устроили знатную пирушку в его честь.
За окном сгустились сумерки и зажглись первые звезды, когда Ломтев вдруг решительно смел карты со стола и объявил, что предлагает сыграть в другую игру.
– Неужто в рулетку, Митя? – с улыбкой спросил Печерский.
– Что за глупости!
Он предложил всем выйти из дома на лужайку и довольно толково, насколько позволяло выпитое вино, объяснил правила новой игры. Она была проста. Стрелять по бутылке с тридцати шагов. Кто промажет – выпьет бутылку до дна. Сумерки сгущались, луна зашла за тучи, но Ломтев велел ординарцу зажечь четыре факела и вручил их младшим офицерам.