«Мы стали свидетелями безвозвратности, заглянули в тьму, которая никогда уже не осветится ни единым лучом света. Мы соприкоснулись с реальностью полного вымирания».
Глава 4
НЕКОТОРЫЕ ВЕРНУЛИСЬ
(Первые шаги охраны природы — с 1880 по 1920 год)
Страна поступает как должно, если видит в своих природных богатствах драгоценное имущество, которое нужно передать следующему поколению, приумножив, а не уменьшив его стоимость
Теодор Рузвельт
В эпоху, непосредственно следовавшую за войной Севера с Югом, то есть в 70-е и 80-е годы, массовое истребление диких животных в Северной Америке достигло, пожалуй, наивысшей точки. По всему западу страны гремели выстрелы охотников на бизонов, и огромные стада стремительно таяли. Профессиональные охотники благоденствовали, как никогда раньше, отправляя в большие города целые вагоны диких голубей, уток, гусей, бекасов, кроншнепов и другой пернатой дичи. Охотники за перьями разоряли все гнездовья цапель, какие только им удавалось отыскать.
И тогда же эта нескончаемая бойня впервые пробудила тревогу за будущее. Горстке дальновидных людей уже стало ясно, к чему она неизбежно должна привести, и они начали кампанию за сохранение диких животных и других естественных богатств страны. Им удалось добиться в некоторых западных штатах сезонного запрещения охоты на крупную дичь — бизонов, оленей, лосей и вилорогов, и по их инициативе в 1872 году был создан первый национальный парк — Йеллоустонский. Четыре года спустя был утвержден первый закон о сохранении лесов вокруг речных истоков. В 1872 году штаты Калифорния и Ныо-Гэмпшир создали первые охотничьи департаменты, а в следующем году конгресс учредил комиссию по общественным землям для приведения в порядок и систематизации бесчисленных и противоречивых законов о собственности на землю. Все это были полезные, но лишь предварительные шаги, если рассматривать проблему сохранения природных богатств во всей ее совокупности.
В 1883 году группа орнитологов, встревоженная массовым истреблением птиц в коммерческих целях, основала Союз американских орнитологов. Эта организация (сокращенно САО), созданная для того, чтобы способствовать изучению и сохранению диких птиц, непрерывно укреплялась и приобретала все большее влияние.
Именно САО на заре своего существования в значительной мере содействовал созданию при министерстве сельского хозяйства отдела экономической орнитологии и маммалогии. Это государственное учреждение было предшественником Бюро биологической службы, которое в свою очередь превратилось в Департамент охоты и рыболовства.
В 1885 году Джордж Бэрд Гриннел — известный ученый, охотник, издатель и ревностный сторонник охраны природы — призвал к созданию общества для борьбы с истреблением птиц. Так возникло Национальное одюбоновское общество, которое уже много лет является одним из самых активных и бдительных бойцов в сражении, ведущемся за сохранение диких животных и других природных богатств.
В декабре 1887 года Гриннел вместе с Теодором Рузвельтом создал Клуб Буна и Крокетта, который сразу поднял голос в защиту диких животных и особенно крупной дичи, а также широко пропагандировал идею создания системы национальных парков и резерватов.
В 90-х годах прошлого века все эти организации вместе с другими им подобными вели чуть ли не рукопашный бой с силами разрушения. К этому времени популяция оленей в Соединенных Штатах упала до наиболее низкого уровня за все время своего существования, и еще так недавно казавшиеся неистощимыми стаи странствующих голубей и стада бизонов почти исчезли. Когда крохотное, всего в две сотни голов, бизонье стадо Йеллоустонского парка — единственное дикое стадо, еще сохранившееся в Соединенных Штатах, — подверглось нападению браконьеров, даже широкая публика начала понемногу осознавать опасность происходящего. В результате в 1894 году был принят закон Ласи, подкреплявший действенными мерами запрещение охоты в национальных парках. В 1900 году был издан первый общий закон об охране диких животных и регулировании промысловой и спортивной охоты.
Наконец-то прилив повернул вспять. Но усилия эти были предприняты слишком поздно и оказались недостаточными для того, чтобы спасти странствующего голубя и каролинского попугая. Однако они в конечном счете спасли других животных от почти неизбежного вымирания.
В 1901 году президентом Соединенных Штатов стал Теодор Рузвельт, и у сторонников защиты животных появился влиятельный друг. Сам большой любитель охоты, Рузвельт принадлежал к числу тех немногих людей своего времени, которые понимали взаимозависимость лесов, вод, почвы и диких животных, которые понимали также, что этим последним требуется не только защита от истребления, но и привычные условия жизни.
В 1903 году Рузвельт создал наш первый постоянный национальный заказник — Пеликан-Айленд, небольшой участок мангровых зарослей и песка в одной из лагун Индиан-Ривер в штате Флорида, где находились гнездовья бурых пеликанов. Два года спустя по его инициативе была создана Служба охраны лесов США, которую возглавлял Гиффорд Пинчот, ученый лесовод и тоже горячий сторонник сохранения дикой природы.
Вслед за Пеликан-Айлендом были созданы и другие национальные заказники, послужившие основой нашей нынешней широкой системы национальных заказников. В 1905 году в штате Оклахома был создан лесной и охотничий резерват Уичито (который теперь называется заказником Уичито-Маунтинз), а в 1908 году — Национальный бизоний резерват в штате Монтана.
Дело сохранения дикой природы продолжало развиваться и укрепляться все второе десятилетие XX века. В 1911 году Соединенные Штаты, Англия, Россия и Япония подписали соглашение о контроле над промыслом котиков и каланов в северной части Тихого океана. Пять лет спустя было заключено еще одно важное соглашение, на этот раз с Англией, — о защите перелетных птиц на территории Канады и Соединенных Штатов. И после многолетней борьбы всякая торговля перьями была наконец запрещена.
Таким образом, сторонники сохранения дикой природы добились значительных успехов и благодаря их усилиям было спасено немало зверей и птиц, которые уже находились под угрозой вымирания.
Пожалуй, ни одно животное не способствовало исследованию и заселению Северной Америки в такой степени, как бобр. Его густой бархатистый мех, который шел на изготовление касторовых[4] шляп, ценился очень высоко. Этот долговечный, удобный и красивый головной убор был в большой моде по всей Европе в период колонизации Америки.
Первые поселенцы в Новой Англии находили многочисленные бобровые плотины буквально на всех речках и ручьях. Уильям Брэдфорд в своей «Истории Плимутской плантации» упоминает, что между 1631 и 1636 годами из колонии на нескольких кораблях было отправлено в Старый Свет около 12 500 фунтов бобровых шкур общей стоимостью около 10 тысяч фунтов стерлингов. Голландцы в Новом Амстердаме не отставали в этом отношении от своих более северных соседей.
В Канаде французы, отправляясь во все стороны по неисследованным речкам, ловили бобров сами или выменивали их шкуры у индейских охотников. Они устроили торговые фактории в Квебеке, Детройте, Макинаке и во многих других удобных местах, ведя очень выгодную торговлю этим ценным мехом. И мощную пушную Компанию Гудзонова залива Англия учредила в значительной степени для той же цели. В те времена бобровый мех нередко с успехом заменял в торговых сделках звонкую монету. Двенадцать бобровых шкур составляли цену хорошего ружья, за шесть шкур на фактории Компании можно было купить красное одеяло.
В 1800 году бобры, за которыми так долго и упорно охотились по всей восточной части континента, во многих областях уже почти исчезли. Но на западе их оставалось еще много. Льюис и Кларк убедились, что эта огромная новая территория «богаче бобрами и выдрами, чем любая другая страна в мире». Вполне понятно, что охотники на бобров не замедлили отправиться в эти благословенные края.
Опорой западных пушных компаний были закаленные трапперы; пренебрегая опасностью лишиться скальпа, который затем украсил бы пояс какого-нибудь индейского воина, они часами бродили по грудь в ледяной воде, расставляя и проверяя капканы в речках Скалистых гор. Но к 1840 году краткий период их благоденствия окончился. С одной стороны, Запад был теперь заселен куда больше, чем это им нравилось, а с другой — на смену касторовой шляпе в качестве эмблемы хорошо одетого человека уже шел шелковый цилиндр. В результате спрос на бобровые шкуры упал и каприз моды подарил бобру некоторую передышку.
И вовремя! Несколько веков интенсивной охоты тяжело сказались на численности бобров Северной Америки. В Пенсильвании пушистые строители плотин были почти совсем истреблены к 1865 году. В 1895 году во всем штате Нью-Йорк их, по самой оптимистической оценке, набралось бы не больше десятка. К этому времени бобр почти совсем исчез на востоке страны и быстро исчезал во многих западных штатах.
Наконец спохватившись, законодательные собрания многих штатов утвердили законы, устанавливавшие строго ограниченные сезоны ловли бобров, а также то количество шкур, которое разрешалось добывать каждому охотнику. Это был слишком ценный пушной зверь, чтобы позволить ему совсем вымереть. К тому же некоторые люди поняли, что бобровые плотины играют немаловажную роль в регулировании разливов. И вот очень медленно и постепенно бобр начал возвращаться во многие места, где его уже давно никто не видел.
Для ускорения этого процесса в последние годы применяется следующий метод: там, где бобры водятся в изобилии, избыточных животных отлавливают, а затем перевозят в сохранившиеся дикие уголки былого бобрового царства и там выпускают. В труднодоступные местности- например, в горы — их нередко доставляют на самолетах и спускают на парашютах в клетках, сконструированных так, что при ударе о землю дверца открывается. Эти программы переселения дали желаемые результаты, и в настоящее время бобры встречаются почти везде, где они обитали в прошлом, хотя, разумеется, далеко не в былом количестве.
Благодаря систематической охране и правильному контролю бобр пока остается с нами, сохраняя при этом промысловое значение. Только в 1966 году по всем Соединенным Штатам было добыто свыше 185 тысяч бобров. А самое главное, во время далеких лесных прогулок мы все еще можем, если нам повезет, полюбоваться на лесной речке или озерце бобровой плотиной и хатками. И наблюдая, как эти большие пушистые грызуны плавают в своем пруду слушая, как они с громким всплеском ударяют по воде плоским хвостом, мы на минуту можем вообразить себя трапперами, впервые проникшими в первобытную глушь.
В те дни, когда шло освоение Дальнего Запада, одним из самых гордых и воинственных племен юго-западных равнин было племя индейцев киова. В своей книге «Американский бизон» Мартин Гарретсон приводит легенду о сотворении мира, которую индейцы киова рассказали старому трапперу в те далекие годы, когда по прериям еще бродили миллионные стада бизонов.
«В первый день Великий Дух посадил на берегу вод Дерево Великого Пути, возносившее свои ветви к небу. И по ним сошли вниз на землю все живые существа, а также мужчина и женщина киова, которые весь день гуляли по новому миру, а вечером вернулись к Дереву Великого Пути, и там они увидели бизонов, и Великий Дух спустился к ним и сказал: «Вот бизоны. Они будут давать вам пищу и одежду, но в тот день, когда вы увидите, что они исчезли с лица земли, знайте — конец киова близок и солнце закатится»».
Зловещее пророчество этой легенды оказалось даже слишком верным — и не только для киова, но и для команчей, шайеннов, сиу и всех других племен, живших в прериях. Эти «бизоньи» племена добывали себе все необходимое для жизни, следуя за стадами бизонов. Когда бизоны исчезли, мир индейцев прерий рухнул.
Индейцы ели мясо бизонов сырым и жареным, они вялили его впрок на зиму. Свои типи и одежду они изготовляли из бизоньей кожи, а мохнатые шкуры служили им постелями и коврами. Из рогов они делали половники, из костей — орудия и оружие. В дело шла буквально вся туша убитого животного.
До появления белых индейцы охотились на бизонов пешком и убивали их только стрелами и копьями. Иногда опытные охотники закутывались в бизоньи шкуры и так подкрадывались к стаду. Или же, если местность была подходящей, большая группа охотников окружала стадо и загоняла его к обрыву, так что обезумевшие от ужаса животные срывались вниз, сразу обеспечивая племя большим запасом мяса и шкур. Однако с прибытием испанцев у индейцев появились лошади. Теперь индейские всадники стремительным галопом врывались в гущу стада и без труда поражали стрелами намеченное животное.
Вероятно, первыми европейцами, увидевшими американского бизона, были Кортес и его бледнолицые конкистадоры. Когда в 1521 году они захватили столицу ацтеков, то, согласно преданию, побывали в зверинце Монтесумы, их верховного правителя, и описали все, что там увидели: «Мексиканский бык, удивительно сложенный из самых разных животных. У него кривые плечи и горб на спине, как у верблюда… его шея покрыта гривой, как у льва. Копыта у него раздвоены, а на голове рога, как у быка, на которого он походит свирепостью не менее, чем силой и быстротой».
Затем испанцы, добравшись до юго-западных равнин, увидели бизонов на свободе и были поражены их многочисленностью. А ведь они видели лишь ничтожную часть всей популяции. В ту эпоху не менее 60 миллионов этих могучих животных бродило по континенту от северной Мексики до центральной Канады и от Скалистых гор почти до самых берегов Атлантического океана.
За бизонами следовали не только индейцы, но и стаи волков, добычей которых становились отбившиеся от стада телята или больные и старые животные. Зимние бураны взимали со стад немалую дань, как и засухи, эпидемии и весенние разливы, когда бизоны массами тонули, пытаясь переплыть вздувшуюся реку. Но, несмотря на все эти потери, число бизонов не убывало.
Положение изменилось после окончания войны Севера с Югом, когда на запад потянулись караваны эмигрантов. Бескрайние прерии начали очень быстро покрываться селениями, и их наводнили искатели счастья всех мастей. И повсюду, где появлялись эти пришельцы, они стреляли бизонов — из-за мяса и шкур, для себя и на продажу, а то и просто забавы ради. А когда через страну бизонов потянулись нити железных дорог, огромные стада начали таять с невероятной быстротой» Знаменитый Баффало Билл Коди (Бизоний Билл) начал свою карьеру в качестве охотника, которого Канзасская тихоокеанская железная дорога наняла, чтобы снабжать мясом своих строительных рабочих, и за полтора года убил 4120 бизонов. Первые поезда в этих местах нередко часами простаивали, пока через пути переходило большое бизонье стадо, а потому железнодорожные компании всячески поощряли охоту на бизонов. Вскоре по прериям начали рыскать тысячи профессиональных охотников, и бизоньи шкуры на время стали основой экономики этой области. Как правило, охотники, освежевав свою жертву, забирали шкуру и, может быть, вырезали язык, а тушу бросали. Много лет спустя предприимчивые люди наживали состояния, собирая побелевшие кости и продавая их на фабрики удобрений.
К началу 70-х годов прошлого века миллионные стада бизонов на юго-западе страны ушли в область преданий. Пророчество индейской легенды сбылось: вскоре киова были вынуждены поселиться в резервациях и вести жалкое существование в полной зависимости от сомнительной щедрости белых.
Стремясь избежать такой же судьбы, индейцы северных равнин — сиу, шайенны и их союзники — беззаветно сражались с белыми, тщетно пытаясь остановить их вторжение. В 1876 году индейские вожди Бешеная Лошадь и Сидящий Бык, объединив северные племена, одержали над отрядами генерала Джорджа Кастера блистательную победу в знаменитой битве у Литл-Бигхорна. Однако этот успех индейцев оказался бесплодным: не прошло и года, как почти все рассеянные по равнинам племена были усмирены и загнаны в резервации. Теперь белые охотники получили возможность истреблять бизонов, не опасаясь возмездия. На то, чтобы завершить эту бойню, потребовалось всего пять лет.