Теперь посреди дикой степи, рядом со старым земляным укреплением Александр-шанц, рос город с Адмиралтейством, арсеналом, мастерскими, крепостными сооружениями, улицами, площадями, парками. Впервые Светлейший князь приехал сюда в мае 1780 года. До его появления работы шли ни шатко ни валко. Но Потемкин придал им невероятное ускорение. Во-первых, он привез деньги – несколько миллионов рублей, выданных из казны на строительство города и крепости. Во-вторых, вместе с губернатором Новороссийской и Азовской губерний сюда прибыли примерно две тысячи рабочих разных специальностей: плотников, каменщиков, штукатуров, кровельщиков, кузнецов, корабельных мастеров. В-третьих, он начал переводить на квартирование в город-новостройку и его окрестности полки 4-й дивизии, и солдаты стали главной силой, занятой на тяжелых земляных и погрузочно-разгрузочных работах. К концу года здесь уже трудилось до семи тысяч человек.
В 1780 году была полностью построена деревянная набережная с торговой пристанью в 25 верстах от устья Днепра. Постепенно вырисовывались контуры крепости, имевшей форму параллелограмма и достигавшей в размерах 90 квадратных десятин, внутри ее тянулись вдоль реки десять кварталов, пересекаемых довольно просторными улицами в десять саженей шириной[6]. Среди них выделялась средняя, перспектива которой с одной стороны замыкалась собором и площадью, с другой стороны – открывалась к заречным далям. Светлейший князь лично заложил два парка: один в городе, между крепостью и Греческим форштадтом, второй – на реке Веревчине, получивший название «Казенный сад»…
Народу у верфи собралось огромное количество. Всем хотелось посмотреть на главное событие дня – спуск на воду фрегата. Но территория уже была оцеплена войсками. Солдаты из Азовского и Орловского пехотных полков стояли в парадных зеленых мундирах с красными лацканами и держали на плечах ружья с примкнутыми штыками. У шлагбаума несли караул гренадеры в высоких шапках с медными налобниками. Но у Мещерского, сопровождавшего Анастасию, был специальный билет. Унтер-офицер с черными нафабренными усами, торчащими, как пики, отсалютовал ему алебардой. По этому знаку солдаты подняли шлагбаум и пропустили экипаж с молодой женщиной и ее спутником-кирасиром на широкий корабельный двор.
Теперь на верфи было тихо, вокруг стапелей все убрали, навели по земле разметку белой известью, за которую переходить запрещалось. Фрегат был не так уж и велик – всего 92 фута в длину[7], но классически пропорционален, его борта сияли свежей черной краской. По надводной части корпуса пролегала широкая белая полоса с красными крышками открытых пушечных портов. Носовая фигура, изображавшая женщину с распущенными длинными волосами и обнаженной грудью, покрашенная в золотой цвет, была очень эффектна. На крамболах на носу корабля уже висело два якоря. Однако ни пушек, ни мачт с реями и бегучим такелажем еще не было.
Вместо мачт на палубе стояло три высоких флагштока, ветерок еле шевелил огромные полотнища флотских флагов. На первом – красный флаг с двумя крестами: белым прямым и наложенным на него косым голубым. На втором флагштоке – императорский корабельный штандарт: желтый с черным двуглавым орлом, держащим в когтях свитки морских карт. На третьем – белый флаг с перекрещенными голубыми якорями. Над кормой фрегата колыхался Андреевский стяг.
Сверкая начищенными трубами, прибыл оркестр Орловского пехотного полка. Затем появилось духовенство в парадных, блистающих золотом ризах. Протоиерей Лука начал молебен, потом обошел весь стапель, окропляя фрегат святой водой.
Решающая минута наступила. Потемкин поднялся на небольшую площадку, установленную у самого носа корабля. Ему подали ведерко с бутылкой шампанского во льду. Князь поднял бутылку вверх.
– Согласно указу Ея Императорского Величества, – торжественно провозгласил он, – название оному фрегату дано «Флора», что есть имя прекраснейшей древнеримской богини. Посему я решил, что в путь по морям-океанам должна его отправить первая красавица здешних мест…
Светлейший выдержал длинную паузу, оглядывая толпу и как бы ища в ней кого-то, вдруг он указал рукой в сторону Анастасии:
– Например, вот эта милая дама! Вижу, что сходства с Флорой в ней есть немало!
Не успела Анастасия опомниться, как солдаты подхватили ее под руки и поставили на помост рядом с князем. Светлейший передал ей бутылку. Нос фрегата был совсем близко. Анастасия попала бутылкой прямо в форштевень. Зазвенели осколки, пятно белой пены расползлось по дереву.
Больше всех этой минуты ждал Иван Афанасьев. В новом, ни разу не надеванном кафтане, в шляпе, в белых перчатках, корабельный мастер стоял у задержников вместе с двумя здоровенными мужиками, которые сжимали в руках топоры. Осколки бутылки осыпались на мостки стапеля, прямо им под ноги. Совершенно спокойно и даже нарочито медленно Афанасьев перекрестился, незаметно для других сплюнув три раза через левое плечо, и скомандовал диким голосом:
– Р-руби!
Мужики дружно опустили свои топоры на канаты, удерживавшие стапельные тележки. Корабль вздрогнул, как живой, и пополз по стапелю вниз. Оркестр грянул марш «Гром победы, раздавайся!», взвод солдат Азовского полка, построенный поодаль, произвел залп из ружей. Движение фрегата все убыстрялось. Наконец корма его вошла в воду, взметнув фонтаны брызг. «Флора» выпрямилась и остановилась, гордо покачиваясь на глади залива. Свежий приморский ветер ударил в полотнища флагов и развернул их во всю ширь, заигрывая с ними. Оттого почудилось всем, что черный двуглавый орел взмахнул своими крылами над желтым безмолвием татарской степи.
– Ура! – Потемкин сорвал с головы треуголку с пышным генеральским плюмажем.
– Ура! – подхватили зрители у стапеля, рабочие в армяках, солдаты и матросы в форменных кафтанах, зеваки, усеявшие забор, деревья за ним и крыши соседних домов.
Глава третья
Дипломатический обед
Анастасии казалось, что этот взгляд она ощущает сквозь ткань платья. Взгляды мужчины, думающего о ней сладострастно. Но кто это, она пока понять не могла. Напротив нее за столом сидели лишь послы крымского хана и их переводчик. Лица татар были непроницаемыми, а все внимание, казалось, сосредоточено на беседе со Светлейшим князем Потемкиным, которая протекала очень живо. Переводчик, занятый своей работой, не успевал не только оглядываться по сторонам, но даже есть и пить.
Украдкой Анастасия все же рассматривала иностранцев. Али-Мехмет-мурза производил более приятное впечатление, чем его спутник Казы-Гирей. Холеное белое лицо мурзы со светло-карими глазами, немного полноватое, обрамленное короткой бородой, окрашенной в рыжий цвет хной, излучало покой и уверенность. Казы-Гирей, родственник хана, молодой человек, лет 23–25, смуглый, с жидкими усами, спускающимися к подбородку, держался напряженно. Он сжимал в кулаке то вилку, то нож и иногда озирался вокруг, словно зверь, загнанный охотниками в клетку.
В связи со спуском корабля и приездом послов из Крыма губернатор Новороссийской и Азовской губерний замыслил грандиозный прием, на котором присутствовали не только высшие чины его администрации, но и начальники и инженеры с верфи. В большой гостиной с трудом разместили столы на пятьдесят человек. Их составили буквой «п», и верхняя, короткая часть этой «буквы» предназначалась исключительно для первых лиц.
С тех пор как солдаты поставили Анастасию рядом со Светлейшим у фрегата, она не выходила из круга почетных гостей.
Так устроил Потемкин. Спускаясь вниз с площадки, князь галантно предложил ей руку и проводил до своей кареты. Лакеям пришлось сначала подсадить на ступеньку ее, а потом уже губернатора Новороссийской и Азовской губерний. В карете они ехали вдвоем, но недолго. От верфи до княжеского дворца было минут двадцать езды хорошим галопом.
Кучер гнал лошадей вскачь. С обеих сторон кареты, совсем близко к ней, иногда заглядывая в окна, скакали новотроицкие кирасиры в черных латах, с обнаженными палашами в руках. Стук копыт их могучих лошадей заглушал почти все звуки, и говорить было трудно. Возможно, потому любовники молчали. Анастасия, озадаченная всем происшедшим, размышляла. Князь смотрел в окно. Лишь когда карета развернулась у парадного входа его дворца, Потемкин поцеловал ей руку.
– Не бойтесь, душа моя. Все идет прекрасно.
Турецкую шаль и шляпу Анастасия отдала гардеробщице в дамской комнате. Тут во всей красе явилось ее платье из лионского шелка. Год назад его пошила портниха ее тетки, генеральши Шестаковой, и это, бесспорно, было одно из удачнейших творений скромной крепостной мастерицы. Правда, образцом послужило платье, заказанное самой генеральшей в 1775 году в Санкт-Петербурге во французском ателье месье Дамьена.
Согласно моде того времени, туалет состоял из корсажа, юбки с фижмами и верхнего распашного платья, надеваемого на них. Особенно удался портнихе корсаж из шелка темно-изумрудного цвета. Обшитый лентами и кружевами, снабженный декоративной шнуровкой спереди и настоящей сзади, он так облегал и поддерживал грудь красавицы, что две прелестные выпуклости выступали из него совершенно округло.
Широкая юбка из изумрудного же шелка прикреплялась к корсажу при помощи потайных пуговиц и петель. Верхнее платье светло-изумрудного цвета имело на полах широкую палевую отделку и узкие рукава длиной до локтя, с тройными оборками из тюля, тоже палевого оттенка. Перчатки к платью были палевыми, веер – из слегка окрашенных в желтое страусовых перьев.
Среди гостей Светлейшего сегодня находились дамы, одетые гораздо богаче, чем Анастасия: в бархат и парчу, украшенные множеством драгоценностей. Их алмазные и жемчужные колье, ожерелья, диадемы в волосах, броши, браслеты на руках и перстни сверкали, подобно бликам солнца. У Анастасии был лишь овальный кулон из позолоченного серебра с небольшим изумрудом посредине.
Но когда она вышла из дамской комнаты в просторный вестибюль, то стало ясно, что госпожа Аржанова затмевает всех своей природной грацией и красотой. Туалет, сделанный из не очень дорогих тканей, но с большим вкусом, замечательно оттенял ее нежную, матового оттенка кожу, серо-стальные глаза и светло-каштановые волосы, уложенные в высокую прическу и слегка напудренные. Потемкин тотчас пошел навстречу ей и подал руку, чтобы вести в большую гостиную к столу. Он улыбался, и Анастасия поняла, что ее возлюбленный чрезвычайно доволен.
Они вошли в зал последними, и все гости, уже собравшиеся там, сразу сели за столы. Лакеи принялись за свою работу: наливать в бокалы вино, раскладывать по тарелкам кушанья, приносить из кухни все новые и новые блюда, дивно украшенные заморскими фруктами и овощами. Тихий гул голосов наполнил это помещение с высокими потолками и большими светлыми окнами.
Следует заметить, нет ничего скучнее протокольных дипломатических обедов. Люди садятся за стол не для того, чтобы насладиться искусством поваров или дарами природы, красиво разложенными на вазах. Между переменами блюд да и во время приема пищи они обсуждают разные проблемы. Таких сегодня было три. Губернатор Новороссийской и Азовской губерний беседовал со своими восточными гостями, во-первых, о нынешних отношениях между тремя черноморскими державами: Россией, Турцией и Крымским ханством, во-вторых, о формах и методах поддержки, оказываемой правительством Екатерины II Шахин-Гирею. Третья тема, ради которой послы, собственно говоря, и приехали в Херсон, относилась к финансам. После переселения христиан из Крыма хан стал испытывать серьезные затруднения с наполнением своей казны. Теперь он просил Потемкина хоть в какой-то степени компенсировать эти потери.
Ни малейшего касательства к жизни Анастасии эти темы не имели. Но она, сидя по левую руку от Светлейшего, поневоле очутилась в центре беседы и была вынуждена слушать всех ее участников. Насколько она могла понять, оба татарина говорили одно и то же. Упрямо и настырно они вели к одному: русские теперь должны, нет, просто обязаны предоставлять их Светлейшему хану больше финансовых средств. Потемкин же с ловкостью уходил от опреденного ответа, и Анастасия видела, что это ему удается безо всякого труда.
Он прекрасно ориентировался в исторических фактах, в документах, принятых правительствами обеих стран, в суждениях дипломатов и иных важных лиц, причастных к решению данного вопроса. Он говорил свободно и увлеченно. Его блестящая эрудиция, его полемические приемы завораживали. Анастасии открылась новая черта в характере возлюбленного, и теперь она слушала его, затаив дыхание.
Конечно, все дело было в турках.
Это они, сначала подписав мирный Кучук-Кайнарджийский договор, потом вознамерились аннулировать две его важнейшие статьи: о независимости крымско-татарского государства и о передаче России своих крепостей Керчь, Еникале, Кинбурн. Естественно, что русские им отказали. Но выступить против неверных открыто, вновь встретиться с ними на полях сражений османы уже не решались. Они предпочли другую тактику и начали войну тайную, подпольную: с заговорами, мятежами, подкупами, шантажом, убийствами из-за угла.
В Стамбуле жили люди, отлично освоившие это ремесло. Они имели богатый опыт, накопленный в операциях подобного рода в Болгарии, Греции, Сербии, Египте, на Ионических островах. Султан Абдул-Гамид вполне доверял этим истинным воинам Аллаха, настоящим борцам за веру. Великий визирь Челеби-Мехмет-паша обеспечил им достойную материальную поддержку. Главный муфтий день и ночь молился за них в мечети Айя-София. Вроде бы турки все предусмотрели и все исполнили правильно. Только почему-то в Крыму у этих людей на сей раз ничего не вышло.
Например, хан Девлет-Гирей после продолжительной беседы с посланцем султана немедленно выразил желание перейти обратно под протекторат Османской империи. Однако даже не все мурахасы, то есть члены ханского Дивана, с ним согласились, не говоря уже о беях и мурзах. Не послушав никого, Девлет-Гирей собрал войско и пошел с ним к Перекопу, навстречу русским, весной 1777 года. В первом же столкновении крымские воины бросили своего повелителя и преспокойно разъехались по домам.
Зато спустя две недели, собравшись в Бахчи-сарае, они радостно приветствовали бывшего при Девлет-Гирее калга-султаном, или наследником престола, молодого Шахин-Гирея. Они сразу и единодушно избрали его новым ханом и принесли ему присягу как самодержцу, наделенному неограниченными правами. Россия тотчас признала Шахин-Гирея. Турция не сделала этого.
Султан послал к берегам полуострова многочисленный флот с морской пехотой. Русские, применив особую систему обороны, не допустили высадки османского десанта. Без единого выстрела они отстояли Крым, и заинтересованным наблюдателям в Европе прямо-таки нечего было сказать о нарушении неотъемлемых прав и свобод несчастных мусульман.
В октябре 1777 года профессионалы из Стамбула наконец доказали, что не даром едят свой хлеб: в Бахчи-сарае вспыхнул протурецкий мятеж. Но уничтожить Шахин-Гирея заговорщики не сумели, он ускользнул от них. Население, зная, что законно избранный хан жив, в массе своей к мятежу не присоединилось. Через три месяца зачинщики его бежали на кораблях к себе на родину.
Мир и покой восстановились в крымско-татарском государстве. Стахеев, посол России в Оттоманской Порте, удвоил усилия, а также суммы, раздаваемые сановникам при дворе султана. Абдул-Гамид признал правительство Шахин-Гирея. Русский корпус был выведен из Крыма, но на всякий случай расположился недалеко. Хан представил императрице детально разработанный им план реформ. Царица одобрила этот документ, потому что он во многом напоминал ей замыслы преобразователя России Петра Великого.
Разумеется, Потемкин читал проект Шахин-Гирея и знал, о чем он трактует. Похоже, Али-Мехмет-мурза тоже был в курсе. Лишь Казы-Гирей как-то оживился. Он даже заерзал на месте и витиевато заговорил о выполнении неких особых пунктов, которые имелись в этом плане. Он попросил еще раз огласить их.
Воцарилась длинная пауза.
Анастасия быстро подняла глаза и нечаянно встретилась взглядом с Али-Мехмет-мурзой. Этот взгляд сказал ей многое. Затем ей почудилось, будто крымский посол смутился. Он отвернулся от нее, что-то сказав Казы-Гирею по-татарски. Родственник хана отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, и задал новый вопрос Светлейшему. Теперь в нем прозвучало слово «деньги».