Лев — единственный представитель рода, ведущий действительно стайный образ жизни. Это и понятно, поскольку данный вид складывался на открытых травяных просторах, изобиловавших добычей. Более типичный для кошачьих одиночный образ жизни тигров и леопардов несомненно связан с тем, что в их областях обитания копытных было меньше и это затрудняло охоту. Однако при обилии корма (как я увидел в Шри-Ланке) социальные связи прочнее, крупный самец намного легче мирится с присутствием молодого сородича, сопровождающего самку — свою родительницу. Выше я уже рассказывал, что при таких условиях взаимоотношения самцов могут быть не менее дружественными, чем в львиной стае. Что до тигров, то и здесь известны случаи, когда они ходили группами — в прошлом, когда существовало изобилие копытных. Теперь с кормом стало хуже, и в Канхе порог агрессивности тигров может варьировать. Так, встреча «нашей» тигрицы с самцом номер один привела к гибели по меньшей мере одного тигренка, а вот второй самец, похоже, без особых трудностей смирился с присутствием трех двухлеток. Шаллер приводит сходные примеры относительной групповой терпимости. Вот почему я готов считать, что склонность названных кошачьих к мирным социальным контактам определяется обстановкой.
Способы заявлять о своем существовании — с целью установить контакт или избежать его — за некоторыми исключениями, по сути, одинаковы для всех трех видов.
Львы не скупятся на рыканья, издают их практически каждую ночь, тогда как тигру часто для этого нужно больше стимулов и поводов, а леопарды обычно молчаливы. Общим для всех трех видов является то, что самец и самка издают одинаковые рыканья, лишь отчасти различающиеся силой и резонансом, что вполне естественно, поскольку объем звукового аппарата самки меньше. Так как леопард редко подает голос, требуется долгий опыт, чтобы отличать сольное рыканье самца и самки; очень уж одинаково они «пилят». Тигрицу легче опознать, ей не доступен глубокий бас могучего самца. Его грудную клетку можно сравнить с контрабасом, а ее — с виолончелью. Что же до львов, то тут я не нахожу большой разницы в резонаторах самца и самки.
Назначение звуков неодинаково у разных видов. Можно провести аналогию с территориальными трелями зяблика, которые призваны отгонять других самцов, но привлекают самок. У львов, нуждающихся в обширной территории, рыканье, с одной стороны, позволяет избегать нарушения границ и стычек между прайдами, с другой стороны, помогает отбившейся особи найти свою стаю. Оно же служит демонстрацией силы, когда возникает соперничество. И каконец, как я говорил выше, у представляющих азиатский подвид гирских львов самец и самка и среди бела дня часто рычали в унисон сразу после спаривания; Шаллер в своей работе о львах Серенгети таких случаев не упоминает.
Тигр или тигрица обычно рыкают, шагая по своим привычным маршрутам. Особенно щедры они на рыканья в холодное время года, когда и частота спаривания выше. Как и у зяблика, призыв к сексуальному партнеру сочетается с предупреждением другим представителям своего пола. Обитель тигра приурочена к сильно пересеченной лесистой местности, отсюда целесообразность подачи сигналов из разных точек территории.
Леопард кричит редко, а когда кричит, то недолго и, как правило, не больше одного-двух раз за ночь, преимущественно в сумерках и на рассвете. В лунные ночи его голос звучит несколько чаще. Я убедился, что имитацией можно приманить местного «хозяина», но дуэта с ним у меня не получилось, и перекличку самца с самкой я слышал только один раз.
У кошачьих есть и другие контактные звуки. На коротком расстоянии все три вида издают стонущее ворчание, которое часто начинается высокой нотой, почти писком, и заканчивается глухим звуком. Леопард нередко ограничивается писком или мяуканьем с полузакрытой пастью; у тигра и льва тон более басистый. Чаще всего контактным звуком такого рода пользуется самка, подзывая детенышей.
Ни тигр, ни леопард, ни лев не мурлыкают — если под этим подразумевать непрерывный урчащий звук, издаваемый на вдохе и выдохе домашней кошкой или рысью. У тигра есть упоминавшийся мною негромкий фыркающий звук, с которым обычно низшая рангом особь, например, детеныш, обращается к более сильному сородичу, добиваясь его расположения; ответ свидетельствует о том, что можно рассчитывать на дружелюбие. Львы в такой же ситуации как бы тихо пыхтят, а леопарды словно попискивают — контактный сиглал для общения накоротке. Аналогичные по функции звуки присущи многим животным, даже таким далеким друг от друга видам, как выдра и капибара.
Только у тигра можно услышать сигнал, который принято передавать буквами «поок» или «пок», — очень громкий короткий звук неожиданно высокой для этого зверя тональности. Человек с хорошим слухом не спутает его ни с каким другим звучанием в оркестре джунглей. И однако многим авторам он представляется настолько похожим на отдаленный сигнал тревоги замбара, что его подчас толкуют как имитацию (!), с помощью которой хищник приманивает добычу. Достаточно хотя бы немного знать и понимать реакцию оленей, чтобы напрочь отвергнуть такое толкование. Тигры много раз отвечали на мое «поок». По-моему речь идет об усиленном, с оттенком тревоги, варианте контактного звука — глухого стона и ворчания, каким самка подзывает тигрят. В одном случае мне отозвались встревоженная тигрица и ее почти взрослый отпрыск. Видимо, это обычный контактный звук, выражающий, как уже сказано, беспокойство самца или самки, но рассчитанный на большое расстояние и лишенный оттенка предупреждения, присущего территориальному рыканью.
Разумеется, названные представители кошачьих издают множество других звуков — ворчат в знак недовольства, яростно шипят, громко ревут в критических ситуациях, с небольшими вариациями для каждого случая. Вместе с тем они располагают и таким средством общения, тонкости которого недоступны большинству людей, не развивающих в себе способность различать запахи, воспринимая их в полной мере. А именно: кошачьи оставляют пахучие сигналы, во-первых, естественно, подушечками лап, во-вторых, притом еще в большей степени, опрыскивая кусты, траву и деревья содержащей особые пахучие вещества мочой. Собака поднимает ногу и оставляет метку на фонарном столбе, тогда как тигр, поднимая хвост, орошает определенные точки привычного пути на своей территории. Точно так же поступают львы, леопарды и другие крупные кошки.
Пахучие вещества — феромоны, — выделяемые при мочеиспускании тигром, состоят из набора аминокислот, явно варьирующего в зависимости от пола и даже от особи к особи. Самка пользуется «пахучей почтой» во время течки; направляясь к центральной зоне самца, она возвещает о своем состоянии голосом и подтверждает звуковой сигнал «визитной карточкой».
Нередко пишут, что у тигра слабое обоняние. Может быть, это и верно, если сравнивать его с представителями собачьих, но я много раз видел, как тигр очень быстро реагировал на запах следа и даже пользовался верхним чутьем. Тигры с исключительным вниманием изучают пахучую информацию, оставленную ими самими или другими животными. Можно подумать, что этй запахи доставляют им наслаждение: они трутся носом о листву, опрысканную мочой, и оттягивают верхнюю губу с прилегающей кожей назад в «улыбке», назначение которой, вероятно, то же, что у оленей, — удержать и усилить впечатление от запаха. Эти черты поведения присущи также львам и леопардам.
Определенные сигнальные функции выполняет не только моча, но и кал. Известно, что домашняя кошка скребет почву до и после отправления нужды, присыпая испражнения песком или землей. А вот тигр хотя и поскребет сперва землю, но кал оставит на виду. Шаллер толкует следы когтей на земле, которым не обязательно сопутствуют испражнения, как вариант территориальных меток. Я же склонен считать их пережитком привычки «первобытной кошки» зарывать кал.
Сравнивая поведение видов, на каждом шагу отмечаешь несомненное сходство. Так, сопоставляя на монтажном столе брачное поведение леопардов и львов, я вижу полное совпадение — в том числе и с четким описанием Санкхалы этого же процесса у тигров. Собственно, все различие сводится к тембру голосов в дуэте возлюбленных. Да еще львы иногда (но не всякий раз) завершают спаривание рыканьем в два голоса.
Важной чертой во взаимоотношениях этих — и, наверно, большинства других — кошачьих является их «эгоизм». Вы не увидите форм учтивого обращения, которые пришлось выработать сугубо стайным животным, например собакам. Если представители собачьих жмутся к земле и скулят, признавая превосходство более сильной особи, то кошачьи принимают не столько угодливую, сколько явно оборонительную позу. Ложась и даже переворачиваясь на спину, они выставляют все когти!
Самка, заигрывающая с самцом (первый шаг всегда делает самка), для начала ложится на спину, чтобы партнер ощутил свою доминантность и отважился подойти! Как было показано выше, спариванию предшествует довольно долгая «игра», призванная разрядить напряженность. Самка чаще всего ненасытна, и самец постепенно выдыхается. Вот почему можно считать едва ли не правилом, что другому самцу дозволяется присутствовать и сменять первого, когда тот окончательно выбьется из сил.
Важную роль играет доминирование у добычи, можно даже говорить об определяющем наследственном факторе согласно старому правилу «побеждает сильнейший». «Набольший ест первым» — закон в львином прайде, где многие львята попросту умирают с голоду. Чтобы родительница подумала о потомстве — такого рационального принципа у кошачьих нет. Задрав жертву, львица утоляет голод сама и только потом подзывает детенышей, которые угодливо приветствуют родительницу и получают милостивое дозволение разделить с ней трапезу. Однако если молодой зверь первым сумел умертвить добычу, то и есть будет первым, пусть даже мамаша или кто-то другой из молодняка крупнее и сильнее его. Шаллер, осуществивший тщательные наблюдения за дикими кошачьими, сообщает о львах: «Детеныш агрессивен против самки 4 %, самка агрессивна против детеныша 35 %» (подразумеваются раздоры во время трапезы). Эти же черты отмечены и Шаллером, и мною в механизме поведения тигров и леопардов. Конечно, если у самки совсем маленькие детеныши, она больше заботится о них, даже носит им мясо в логово.
О такого рода функциях можно уверенно судить только на основе наблюдений в естественных условиях. Сидеть и регистрировать притуплённые реакции кошачьих, рожденных в неволе, получающих корм в определенные часы и не способных добывать пищу на воле, — такой способ совершенно непригоден для статистического анализа поведения кошачьих. То есть для конкретного случая данные подходят, но они никак не могут служить материалом для аксиоматических выводов о поведении диких зверей, живущих на воле.
Ночные дежурства на маханах принесли немало звуковой информации, но кинофотоматериал был скуден. Заводей на реке в этом году хватало, так что тигры могли утолять жажду и купаться, где им вздумается, что они и делали. Мне было позарез нужно запечатлеть именно эту сторону тигриной жизни, столь важную во время жаркого индийского лета, и я скоро уразумел, что надо сменить тактику. Изучив, какие именно места облюбовали тигры, я оборудовал новые засидки. Работал осторожно, шума не производил, тем не менее, как и следовало ожидать, тигры тотчас переходили к другой заводи. Они явно не жаждали быть увековеченными.
Неужели придется снимать со спины слона? Способ, который я сам же категорически осудил! Нет, выход нашелся…
Мы взяли под контроль весь участок реки. Это было довольно изнуряющее занятие — при сорока градусах в тени странствовать весь день под солнцем верхом на слоне сущий ад, но что поделаешь. Зато мы добились своего. В первый раз, когда мы вышли на тигров, они, сердито ворча, бросились наутек и больше в тот день не показывались. На другой день мы остановились в почтительном удалении, а в последующие дни стали сокращать интервал, пока я не получил возможность спокойно фотографировать со спины слона. Дошло до того, что мы останавливались в каких-нибудь пяти метрах от молодого тигра, который купал корму в прохладной воде и был не в силах покинуть ванну.
Я заключил, что тигры признали нас и пора приступать к киносъемкам. Однако все непривычное настораживает тигра, в чем я лишний раз убедился, когда приблизился к месту съемки, защищенный от свирепого солнца черным зонтом. Миг — и храбрые рыцари улетучились! Тигра часто называют джентльменом, потому что он обычно не трогает людей, идущих через джунгли. Простите, но, помоему, тигр скорее трус. Его чрезвычайно легко напугать намеренно или нечаянно.
Я рассказал Панвару о наших успехах в «приручении» тигров и попросил разрешения снимать с земли. Если подогнать слона к большой глыбе, я смогу перебраться на камень, установить малый штатив и работать с твердой опорой вместо подвижной плоти Понмы. И хотя до той поры никому не дозволялось нарушать установленный порядок, Панвар, к моей радости, согласился, зная, что я не стану рисковать через меру. Отлично! Уж теперь-то я своего добьюсь!
Успех сопутствовал нам уже на другой день. Мы прибыли к заводи в ту самую минуту, когда один из самцов с блаженным видом пятился в воду.
Я огляделся кругом, ища подходящую глыбу. Черт возьми — ни одного большого камня поблизости! Тогда я попросил направить Понму к поросшему бамбуком береговому обрыву полутораметровой высоты, установил камеру на малом штативе и занял соответствующую позицию для съемки, после чего слон отошел в сторонку. С каким упоением я наконец-то, после двух лет неудачных попыток, снимал этот эпизод!
Внезапно Пиа тихим свистом привлекла мое внимание и показала пальцем на бамбук. Там что-то шевелилось. Я мигом навел резкость и успел запечатлеть еще одного тигра, который пробирался через заросли, не замечая меня. Как только он исчез, я развернул камеру на первого тигра и увидел, что он, выйдя из воды, направляется ко мне. Видимо, я, сидя за штативом, показался ему скорее чем-то съедобным, чем человекоподобным, ибо тигр крался в точности, как кошки скрадывают добычу. Уж не принял ли он меня за буйвола? За две недели, что эту компанию перестали подкармливать, наверно, изголодался по буйволятине… Картина была на редкость красивая, и я навел резкость, готовясь снимать, но тут Фул Сингх закричал, чтобы я немедленно возвращался к слону! Как-никак он отвечал за меня. Закрепив камеру на плавающей головке, я вскарабкался на Понму — и с удивлением обнаружил, что тигр продолжает медленно подкрадываться. Может быть, приметил какую-то добычу за моей спиной, когда я сидел на земле? Смотрю — нет, сзади никого… Поворачиваюсь обратно и с ужасом вижу, что камера с тяжелым объективом не закрепилась как следует на головке и наклоняется вперед! Это движение убедило тигра, что перед ним нечто живое. Оставшись без подкормки, он теперь был бы рад хорошей трапезе — вот и почудилось ему, что вышел на привязанного буйвола. Камера продолжала наклоняться, и мы ничего не могли поделать. Кончилось тем, что она шлепнулась на землю вместе со штативом. Тигр метнулся к ней, но Фул Сингх быстро подал слона вперед и прикрыл ее. Тигр недовольно зашипел при виде помехи и пошел в обход, однако его вновь остановили. Послушный рукам махоута слон танцевал почти как балерина. Это продолжалось довольно долго, и под конец мы увидели довольно комичную сцену: подойдя к лежащему на речном песке бревну, тигр поднял его зубами, как собака поднимает кость, и уронил с громким стуком. В этом жесте полосатого господина, который почитал себя хозяином всего, что нас окружало, было что-то от человеческого вызова: «Попробуй подними, если посмеешь!».
Сверкающий глазами зверь был чудо как хорош. Но Фул Сингх все же придумал, как выйти из положения. Дотянувшись до ветки бамбука, он подергал ее, так что весь куст рядом с нами зашелестел. Озадаченный тигр перевел взгляд туда, в ту же минуту Фул Сингх двинул слона вперед и заставил полосатого отступить. Это явилось психологическим переломом в пробе сил, и «потерявший лицо» тигр затрусил прочь с таким видом, будто и не помышлял интересоваться камерами, штативами и прочими предположительно съедобными вещами. А я поспешил забрать камеру — к счастью, она не пострадала.
На другой день я применил новую тактику. Нам снова удалось отыскать заводь, у которой лениво простерлись на земле два тигра, и снова поблизости не оказалось подходящего камня. Тогда я примостился на дереве и расставил ноги штатива на ветках. И тигры смирились с моим присутствием!