Евфрат был источником для орошения, многочисленные каналы прорезали долину, ограниченную с севера горами Тавра, за которыми начинались владения армянских царств. К югу и востоку раскинулись необъятные земли Парфянского царства, а на западе, по побережью Средиземного моря, – сирийские колонии Рима.
Властители Коммагены – гордые и хитрые потомки великих государей – в течение нескольких веков балансировали между враждующими колоссами, и в 64 году до нашей эры царь Коммагены Антиох даже сумел заключить договор с Помпеем, по которому римляне обещали сохранить неприкосновенность торгового царства. И прошло еще более ста лет, прежде чем в 72 году нашей эры Рим все-таки присоединил Коммагену и включил ее в качестве одной из провинций в свои границы. Но и после этого Коммагена еще некоторое время продолжала процветать и купцы ее отправляли караваны в Индию и Армению.
Потом, с падением Рима и исчезновением торговых путей, Самосата потеряла свое значение, и ожила эта местность только однажды, когда в соседней Эдессе обосновался со своими рыцарями Балдуин. Говорят, что и сейчас в тех местах нередко можно встретить светловолосых и голубоглазых крестьян – потомков крестоносцев.
Коммагена еще мало исследована, но одно очевидно: этому государству повезло. Торговый перекресток древнего мира – это и место встречи культур. Коммагена оказалась именно той точкой, где столкнулись и перемешались культуры западного и восточного мира – Греции, Рима и Персии, Парфии, Двуречья.
Вряд ли искусства процветали в этом маленьком царстве, население которого состояло преимущественно из крестьян и торговцев. Но однажды, когда этому благоприятствовали обстоятельства, Коммагена родила большое произведение искусства, ценное вдвойне, потому что оно родилось в стране-лилипуте и в то же время осталось уникальным, не имеющим ни в одной стране мира прототипов или аналогий.
Виной всему – необузданное тщеславие царя Антиоха, правителя Коммагены. По материнской линии молодой царь был потомком Александра Македонского, со стороны отца происходил от персов, принадлежал к славной династии Ахеменидов.
Царь был молод и горд. Он искренне считал себя личностью совершенно исключительной, объединившей в одном лице Дария и Александра и рожденной для великих дел и бессмертия.
Но как реализуешь гордые мечты, если все твои подданные – несколько тысяч крестьян и торговцев? Они не склонны к ратным подвигам, и соседей с ними не покоришь: одного римского легиона достаточно, чтобы стереть с лица земли царство Антиоха.
Царь проезжал по шумным узким улочкам своей столицы, и купцы послушно падали ниц… А жизнь шла…
И Антиох объявил себя богом.
Подданные восприняли новость сдержанно. Они, правда, не стали возражать. Подчиняться просто царю или бессмертному царю – практически безразлично.
Пантеон коммагенских богов был довольно сложным. С одной стороны, греки принесли с собой культ Аполлона, Зевса, Фортуны. С другой – население поклонялось и персидским богам – Митре, Ахуре. Больше того, объединяясь, эти боги приобретали дополнительные имена, и почти каждый бог представлял собой сразу нескольких. Это было очень удобно и жителям торгового царства, которым некогда было углубляться в теологические вопросы, и немногочисленным жрецам, которые с каждого бога получали мзду и от поклонников его первого имени, и от поклонников второго, и от поклонников третьего.
Царь Антиох, после того как ему удалось договориться с римлянами, чтобы они оставили в покое его владения, причислил себя к пантеону основных богов. Теперь это событие следовало запечатлеть в веках.
Царь пошел на большие жертвы. Он заложил часть своих владений, продал фамильные драгоценности, собрал внеочередные налоги и приказал начать возведение на горе Нимруда, которая возвышалась над Самосатой, святилища всем богам. Царь заранее даже придумал надпись для своего святилища. Она должна была гласить: «Я, Антиох, возвел этот храм, чтобы восславить себя и моих богов».
И вот началось строительство удивительного святилища, посвященного богам Европы и Ближнего Востока и одному жаждущему славы живому человеку, человеку нестарому, энергичному, но не знающему, куда приложить свою энергию.
На вершине горы Нимруда, которая поднимается на две тысячи метров, были высечены в скалах три террасы, каждая шириной в несколько метров. На верхней террасе поставлены в ряд пять колоссов размером с пятиэтажный дом. Они так велики, что головы их превышают пять метров в высоту. Террасы украшены барельефами, изображающими самого царя, его предков и их настоящие и вымышленные подвиги, а также гороскопы, по которым ученым удалось узнать, что сооружение святилища началось в 62 году до нашей эры.
Террасу берегли статуи львов и орлов.
Когда строительство было завершено, царь приказал провести к святилищу мощеную дорогу и «отныне и во веки веков» два раза в месяц совершать всем народом торжественные богослужения у статуй: десятого числа каждого месяца – в честь вступления бога Антиоха на престол и шестнадцатого – в честь его дня рождения.
Некоторое время жители столицы, правда далеко не все, покорно карабкались на гору, удивляясь очевидно, почему это богу захотелось избрать своей земной резиденцией именно их маленькое мирное государство и гонять в гору своих земных подданных. А потом… Что было потом, никому не известно. И неизвестно даже, когда же в последний раз прошла на гору процессия, возглавляемая жрецами. То ли царь умер, то ли он и в самом деле был бессмертен и, когда ему надоела Коммагена, ушел править к себе на небо. Тогда жители Коммагены похоронили его бренный прах на вершине, воздвигнув над усыпальницей сверкающую пятидесятиметровую мраморную пирамиду, и понемногу забыли об Антиохе и его причудах.
…Путь к святилищу нелегок. Ранним утром археологи Терезы Гелл пересекли у деревни Эсикарфа прекрасно сохранившийся мост римского императора Септимия Севера и миновали Карак – курган-гробницу цариц династии Антиоха, которую охраняют сидящие на колоннах каменные орлы. Здесь похоронено восемнадцать цариц. Статуи их стояли раньше на колоннах у кургана. Теперь из них сохранились только две.
За гробницей начинается восхождение на горную цепь армянского Тавра. Нимруд-даг четко выделяется на фоне других гор геометрической правильностью своих очертаний. Восхождение очень сложно и утомительно. Жара сбивает дыхание, камни обрываются вниз с узкой тропинки. И вдруг за очередным поворотом показывается святилище, величественное даже сейчас, через две тысячи лет. Под сверкающим белым конусом пирамиды сидят на верхней террасе пять статуй. Только у одной из них сохранилась голова. Это счастливая Фортуна. Остальные статуи потеряли головы; за две тысячи лет землетрясения неоднократно заставляли вздрагивать вершину горы, воины чужих армий старались разрушить непонятное, а потому враждебное святилище.
Основные статуи, рельефы и фигуры зверей выполнены замечательными мастерами; царь Антиох не жалел денег на лучших скульптуров и архитекторов Персии и Рима. А может быть, нашел среди своих немногочисленных подданных? Об этом мы никогда не узнаем. Царь оставил надписи и о себе, и о своих предках, но имен художников нет нигде.
Экспедиция археологов, работавшая на вершине горы в поистине тяжелейших условиях: днем температура поднималась до пятидесяти градусов, ночью падала ниже ноля, без воды, без единого клочка тени на много километров вокруг, за пять сезонов расчистила полуразрушенное святилище, освободила от обломков террасы и поставила шесть валявшихся на земле громадных голов: четыре – богов и две головы охранителей святилища – льва и орла.
Головы богов, стоящие на террасе рядом со своими телами, похожи на чудо-голову из «Руслана и Людмилы», особенно голова Зевса-Ахурамазды – отца богов. Короткая борода его кольцами обвивает подбородок, и глаза из-под высокой персидской шапки смотрят отрешенно вдаль. Рядом голова бога Антиоха, молодого еще, красивого и тоже одетого в высокий персидский колпак – тиару. Лицом он похож на Александра Македонского, тиара же говорит о том, что он принадлежит к роду Ахеменидов. Чуть подальше – голова бога Солнца Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса (пожалуй, это самый сложный из богов – он объединил в себе сразу четыре имени) и, наконец, голова полубога, любимого героя Антиоха, Геракла-Артагна-Ареса. Лица всех статуй выполнены по канонам эллинистического искусства, но все боги, начиная с отца богов Зевса и кончая Антиохом, несут на головах высокие персидские колпаки – тиары.
Экспедиция археологов закончила свою работу. В результате пятилетнего труда раскопано и приведено в порядок самое малоизвестное из чудес света. Но, несмотря на то что археологи покинули вершину горы, осталась неразгаданной одна из тайн Нимруд-дага. Не разгадана тайна пятидесятиметровой пирамиды. Зачем поставили ее? В самом ли деле там погребен Антиох, как предполагала Тереза Гелл, обнаружившая у святилища надпись, которая гласит: «Высочайшую вершину являет тот, кто находится рядом с небесным троном Зевса»?
Экспедиция попыталась пробиться к центру пирамиды, но глыбы разъехались, и обвал скрыл начатый туннель. Пришлось отступить. Никто не знает, что таится под пирамидой.
Некоторые из загадок Коммагены смог разрешить коллега Терезы Гелл, немецкий археолог Дорнер, ведший в последние годы раскопки на соседней горе. Археолога заинтересовало название, которое дали этой горе местные жители: «Эскикале», т. е. «старый замок». На вершине горы никакого замка не было, но, когда Дорнер стал исследовать вершину горы, он увидел на одной из отвесных скал следы надписи.
Когда скалу расчистили, под слоем пыли, грязи и патины оказалась одна из самых больших, если не самая большая в мире греческая надпись – свыше семи метров длиной и трех высотой. Больше того, надпись была делом рук Антиоха. С неутомимым тщанием и пристрастием к деталям Антиох сообщал в ней, что его отец Митридат избрал данную вершину в качестве собственного святилища и потому все жители Коммагены должны ему поклоняться. Далее описывалось, как они должны это делать, включая такие подробности, как выбор благовоний для сжигания на алтаре и еда для паломников.
Дорнер с помощью присоединившейся к нему Терезы Гелл раскопал поблизости от надписи четырехметровый барельеф, прекрасно сохранившийся и выполненный с высокохудожественным мастерством. Барельеф изображает двух коренастых мужчин, одного совершенно обнаженного, с суковатой дубиной в левой руке, другого, пышно одетого, со скипетром в руке, в персидской тиаре и странной смеси греческих и персидских элементов в одежде. Мужчины дружелюбно пожимают друг другу руки. Барельеф, следовательно, изображает личную встречу Митридата и Геракла. Внешне Митридат очень сходен с Гераклом.
Продолжая раскопки, археологи нашли вход в подземный зал, который был полностью разграблен римлянами в 72 году, когда их легионы покончили с независимостью страны. Должно быть, здесь и находился храм Митридата.
И еще одна находка ждала археологов на Старом замке – голова статуи, изображавшей прекрасную женщину, чья высокая переносица и полные чувственные губы, унаследованные сыном, подтверждают предположение Дорнера, что это статуя матери Антиоха – царицы Лаодики.
Наконец, последнее из недавних открытий, связанных с Коммагеной, было сделано далеко от ее гор. Американский ученый Отто Нойгебауэр, исследуя фотографию одного из львов – хранителей святилища Антиоха, обратил внимание на изображения звезд и планет на скульптуре. Под планетами были по-гречески начертаны их названия. Сочетание Юпитера, Меркурия и Марса позволило точно определить время изготовления этого льва, следовательно, и время сооружения святилища. Именно такое расположение планет соответствует июлю 62 года до нашей эры.
Петра
Розовый город Моисея
В начале прошлого века Оттоманская империя еще крепко держала в руках Ближний Восток. Европейские путешественники, пробравшиеся в глубь турецких владений, рисковали головой. И все-таки интерес к восточным странам, вспыхнувший в Европе с экспедицией Наполеона в Египет, был настолько велик, что все новые и новые путешественники, шпионы, миссионеры высаживались в ливанских и сирийских портах и вместе с караванами, переодетые мусульманскими купцами, дервишами, пилигримами, старались пробраться к Мексике, Медине и к забытым, сказочным городам пустыни, упомянутым в Библии, но которых со времени падения Римской империи не видел почти никто из европейцев.
Пилигримом, чернобородым и оборванным, был и Иоганн Буркхардт, швейцарский путешественник, решивший в 1812 году пройти с караваном от Дамаска до Каира. Он изучил арабский язык, безукоризненно совершал намаз и ученостью мог поспорить с любым муллой. Правда, это не спасло его от всевозможных роковых случайностей долгого пути, и несколько раз жизнь его висела на волоске. Религиозные фанатики, узнав, что среди них – «неверный», не стали бы везти его до ближайшего города, чтобы отдать в руки судей; смерть в пустыне – частый спутник караванов, и вряд ли кто-нибудь заметил бы, что одним пилигримом стало меньше.
Высушенные солнцем Синайские горы однообразны и бесконечны, и колодцы, наполненные горьковатой водой, настолько далеки друг от друга, что, иссякни один из них, каравану никогда не дойти до следующего. Швейцарец внимательно читал Библию – именно здесь проходил путь евреев, шедших с Моисеем из Египта. Здесь, среди серых скал и каменистых осыпей, голодали, мучились от жажды, умирали усталые беглецы.
Но здесь ли? Могли ли люди выжить в этой каменной пустыне?
– Завтра придем в Вади-Муса, – сказал начальник каравана.
– Там дневка?
– Нет, мы разобьем лагерь вон в той долине. Там есть источник.
Зеленое пятно у подножия горы подтверждало слова караван-баши.
Иоганн знал о том, что караван пройдет через долину Моисея. Может быть, там сохранились следы пророка. Но как покинуть караван, чтобы не возбудить подозрений?
Что за гора выше других и круче вырастает впереди? Швейцарец узнал ее. Об этой горе не раз он уже слышал и в Дамаске, и по пути сюда. Это священная гора мусульман, гора Гаруна, на которую не смеет подняться никто, кроме правоверного мусульманина.
Когда развьюченные верблюды улеглись в скудной тени деревьев, а караванщики собрались в кружок у костра, чернобородый пилигрим подошел к начальнику каравана.
– Я хочу подняться на гору Гаруна, – сказал он.
– Это трудно.
– Я хочу принести в жертву Гаруну козу. Я дал такой обет еще в Дамаске.
– Твое дело, – сказал караван-баши. – Только к ночи будь здесь. На рассвете мы идем дальше.
Коза громко блеяла, напуганная тишиной мрачных скал, и натягивала веревку. Буркхардт едва смог дождаться, когда скроется лагерь. Вот наконец тропа свернула за большой камень. Ну, иди же, несчастная, не все ли равно, как тебе погибать – то ли принести тебя в жертву Гаруну, то ли шакалам. Ага, тут нас с тобой уже не увидят.
Швейцарец зарезал козу, спрятал ее в маленькую пещерку и прибавил шагу. Солнце поднялось высоко, длинный халат пилигрима стеснял движения, а фляга с водой тяжело ударяла по ноге.
Путник вскоре оставил тропинку, ведущую к серой горе, и поспешил вниз, к темнеющей среди скал расщелине. За ней скрывался Синай, библейский город. Расщелина – Сик – та самая скала, расщепленная посохом Моисея, откуда хлынула вода. Так говорили караванщики, которые уже не первый раз проходят по этим местам. Правда, мало кто из них заглядывал в страшную расщелину…
Наверно, посох Моисея был суковат, подумал путешественник, черная расщелина с двадцатиметровыми обрывами была узка и извилиста. В тени скала оказалась влажной – по каплям пробивался родник, и несколько кустиков повисло на стене. Дно расщелины – плоское, усыпанное камнями, некоторые чуть обкатаны, – говорило о том, что и в самом деле по расщелине когда-то текла вода.
Внезапно ущелье окончилось, и перед путешественником открылся волшебный город. Город был розовым, желтым, охристым, голубым – разноцветные скалы незаметно переходили в дома, украшенные колоннами и пышными портиками, и скалы, нависшие над городом, чернели четырехугольниками окон и дверей, будто жители только что ушли отсюда, забыв закрыть их за собой.
Но первое впечатление оказалось обманчивым. Город был мертв давно и окончательно. Устланные плитами мостовые были завалены щебнем, фонтаны и бассейны пусты и пыльны, капители и стены домов и храмов выщерблены жестоким горячим ветром.
Иоганн остановился перед двухэтажным зданием. Оно сохранилось почти полностью, лишь одна колонна упала наземь. С первого же взгляда было ясно, что здание построено под сильным влиянием римской архитектуры, если не самими римлянами. Именно такими, думал Иоганн, были дворцы Рима. Но поражала одна черта всех зданий. Все они – и дворцы, и храмы, и даже гробницы – были вырублены в скалах, все были цельными, монолитными.