— У меня хватит денег, — сказал Ингрэм, — обеспечить одному человеку самую простую еду, и никаких слуг!
— Уф! — сказала Астрид.
Поразмыслив, она нашла другое решение. Она просто скажет отцу, что ей нужны деньги, чтобы выйти замуж. И, разумеется, мистер Васа даст их.
— Я не могу жениться на деньгах другого мужчины, — сказал Ингрэм.
— Но он не другой мужчина. Он мой отец.
Вместо ответа Ингрэм поднес ее руку к губам и почувствовал, как она задрожала, когда он коснулся ее.
— Я вижу, — сказала Астрид, — что никогда не буду хозяйкой в нашем доме. Придумала — ты станешь бандитом, Реджи!
Он улыбнулся.
— Но что нам делать? — спросила девушка.
— Работать и ждать… и я надеюсь… — начал он.
— Конечно, когда-нибудь все устроится, — перебила Астрид. — Но лучше, если ты пойдешь в горы и откроешь там парочку рудников, как папа. Реджи, это отличная идея! Потому что я правда хочу быть богатой. А ты нет? Тогда ты мог бы построить такую красивую большую церковь!
Ингрэм уставился на нее с ужасом и изумлением. В этой девушке так неожиданно и странно сочетались несмышленый ребенок и мудрая женщина, что он никогда не знал, как воспринимать ее слова.
Однако, предложив ему совершить путешествие в горы, чтобы стать богатым, Астрид тут же решила, что пока лучше не говорить ни слова об их помолвке.
— В основном из-за папы, — пояснила девушка. — Как только он тебя увидел, сразу сказал, что я брошу Рыжего и выйду за тебя замуж, если смогу. Вот глупый старикан!
— Так ты дала Рыжему обещание? — внезапно спросил Ингрэм.
— Рыжему? Нет конечно!
— Но ты же сказала «брошу его»?
— Ну, понимаешь… Однажды после состязания ковбоев… Рыжий тогда получил двойной приз — и за верховую езду, и за метание лассо. Ну вот, какое-то время после этого мы часто встречались, и как-то раз я сказала, что выйду за него замуж… возможно, когда-нибудь!
— То есть на самом деле вы с ним помолвлены? — сурово спросил Ингрэм.
Девушка отстранилась и уставилась на него.
— Какие ужасно трудные задачи стоят перед нами! — сказала наконец Астрид Васа. — Надеюсь, мы будем любить друг друга достаточно сильно, чтобы благополучно справиться с ними. Конечно… да, можно сказать, что я была с ним помолвлена.
— Но вы только что сказали, что не давали ему никакого обещания!
— О, Реджи, не загоняй меня в угол. Это несправедливо! Ты ведь ни капли не сомневаешься, что я люблю тебя, Реджи? Какое мне дело до всех остальных мужчин, после того, как я встретила тебя?
— Вы расторгли свою помолвку с ним? — спросил священник, безжалостно стремясь выяснить вопрос до конца.
— Ох, какой же ты оказывается зануда, — вздохнула Астрид.
— Так расторгли?
— Разумеется, она разбита на мелкие кусочки!
— Еще до сегодняшнего дня?
Глаза девушки широко, по-детски, распахнулись.
— Реджи, не надо! — умоляюще сказала она.
— Тогда я пойду и скажу ему сам, — заявил Ингрэм.
— Нет! — крикнула Астрид.
— Нет? Почему?
— Не приближайся к нему! Он… он убьет тебя, Реджи!
— Он убьет меня, если я скажу ему, что вы теперь…
— Даже не заговаривай с ним об этом! Я уже вижу, как ты лежишь мертвый! Он сказал мне, что сделает это!
— Сказал вам, что сделает что?
— Он сказал, что убьет другого мужчину, если я когда-нибудь отвернусь от него, после нашей помолвки!
— Он действительно сказал вам это? Негодяй!
— Да, прямо перед тем, как сделать мне предложение! — сказала Астрид.
— О!
— Он сказал, чтобы я как следует все обдумала. Потому что он собирается попросить меня выйти за него замуж. Он знал, что раньше я была помолвлена с другими мальчиками. Он сказал, что он не мальчик, а мужчина. И не намерен разлюблять девушку, на которой собирается жениться. Либо он получит все, либо ничего. И он сказал, что если я когда-нибудь надумаю уйти от него, он остановит меня, всадив пулю в джентльмена, к которому я уйду. Понимаешь, Реджи? Не приближайся к нему, потому что он ужасно метко стреляет!
Ингрэм ничего не пообещал. Он молча смотрел, как Астрид идет по улице, и слышал, как она весело прощебетала что-то проходившему мимо знакомому.
А потом священник погрузился в мрачные раздумья. Тот разговор со стариком Васа чрезвычайно ошеломил его; но эта развязка, последовавшая так внезапно и неожиданно, казалась ему уж совсем непостижимой. Все произошло в одно мгновение. Он не был готов к такому повороту событий. Слова слетели с его губ сами собой. И теперь Ингрэм оказался в руках маленькой светловолосой девушки пустыни, дочери грубого кузнеца и простой домохозяйки.
С замирающим сердцем вспоминал он людей, среди которых вращался в прежние времена. Но при мысли об Астрид мужество вернулось к нему. Было в ней что-то правильное. Она была настоящей, как звон колокола, сделанного из чистейшей колокольной бронзы.
Что касается Рыжего Моффета, Ингрэм не стал всерьез задумываться об этом джентльмене. Он вернулся в свой маленький кабинет позади церкви и просидел там час, подводя итоги и разбирая бумаги; и лишь благодаря огромным усилиям ему удалось выбросить из головы все заботы кроме тех, которые относились к церкви.
Бокс учит человека сосредотачиваться в критический момент; то же самое делает футбол. Ощущая искреннюю благодарность к этим двум видам спорта, священник работал в своей уединенной каморке, и только призрачный образ Астрид маячил где-то на задворках его сознания.
Было очень жарко. Но юноша испытывал угрызения совести каждый раз, когда снимал пиджак, находясь в священном здании. По правде говоря, во многих вопросах мистер Ингрэм был безнадежно ортодоксален. Он упрямо продолжал носить на себе броню устаревших ритуалов. Однако одежды, в которые облачена идея, частенько являются ее неотъемлемой частью; уберите манеры человека, и вы уберете самого человека; и очень немногие люди вспоминают о молитве прежде, чем встанут на колени. Движение порождает слово, слово порождает идею, а идея в итоге снова ведет к действию. Так что молодой священник, жестко державший себя в руках в своем кабинете, вряд ли догадался бы, что не он пользуется нормами и правилами, а нормы и правила пользуются им.
В разгаре работы раздался стук в дверь.
Ингрэм открыл дверь и оказался лицом к лицу с мистером Рыжим Моффетом. Хмурым и мрачным было лицо этого джентльмена, и, не тратя времени на приветствие, он сразу перешел к делу.
— Ингрэм, — сказал Моффет, — ты не нужен Биллмэну. Ты не нужен Астрид. Ты не нужен мне. До заката тебе лучше уехать из города!
Выдав эту короткую тираду, ковбой повернулся и пошел прочь, оставив священника изумленно глядеть ему вслед.
Он слышал о подобных предупреждениях. Человеку, пренебрегшему ими, обычно приходилось драться за свою жизнь прежде, чем наступало утро. Либо человек следовал совету и уходил.
Что делать ему?
В свое время Ингрэм занимался охотой и неплохо попадал из пистолета в цель. Но все это было много лет назад, и он, конечно, совершенно потерял навык. Кроме того, сейчас он просто не имел права принимать жестокие меры, даже ради самозащиты. Более нехристианский поступок он и представить себе не мог.
Что в таком случае ему делать?
Священник прокручивал в голове все варианты. Разумеется, он не собирался бежать из города. Разумеется, он не мог просить помощи… скажем, у Васы. Но что тогда остается ему делать?
В мрачном настроении священник покинул кабинет и вернулся в свою хижину, в которой принялся расхаживать взад и вперед, размышляя и бессчетное множество раз задавая себе один и тот же вопрос — и все не находя ответа. Великая злость на Моффета росла в его сердце. Потому что нападать на человека, который приносит мир в души людей, было величайшей несправедливостью. В другое время — несколько лет назад, когда не его шее еще не было пасторского воротничка, Ингрэм не озаботился бы полученной сегодня угрозой. Но прежние дни ушли, и теперь его руки были связаны!
Однако в жилах священника текла кровь древних римлян. Ему поручили эту миссию, и он будет стоять до конца, как те стражники в Помпее, остававшиеся на своем посту до тех пор, пока пепел и лава Везувия не похоронили их навсегда.
— О, — раздался с порога знакомый голос, — рад видеть нашего маленького желтого друга! Вы пустили его в дом, мистер Ингрэм, как я погляжу?
Мистер Ингрэм поднял глаза и увидел монаха-доминиканца в неизменной черной рясе. И было в этом коричневом мясистом лице что-то настолько успокаивающее и вселяющее уверенность, что юноша торопливо вскочил со стула, чтобы протянуть руку мексиканцу.
— Входите, брат Педро, — сказал он. — Входите и садитесь. Рад вас видеть!
— Спасибо, — сказал вошедший; опустившись в единственное кресло, он повернулся к ящерице и тоненько просвистел короткую мелодию. И рассмеялся, когда маленькое создание подняло голову и прислушалось.
— Готов поспорить, — сказал монах, — вы ни за что не подумали бы, что эта ящерица может двигаться быстро словно удар хлыста — глядя, как она одеревенело лежит на солнце и слушает мой свист, а?
Ингрэм не ответил. Какие же мелкие проблемы должны быть у человека, который может полностью отдаться созерцанию желтой ящерицы, лежащей на пороге!
Доминиканец снова повернулся к нему.
— Я подумал, что могу помочь вам, если вы не против, — сказал он.
— Помочь? — переспросил Ингрэм, чрезвычайно взволнованный.
— Да, — сказал доминиканец. — Я подумал, что смогу помочь вам собрать вещи.
8. В руках Божьих
Его слова заставили Ингрэма вскочить.
— Откуда вы знаете? — воскликнул он.
— Знаю? — повторил собеседник, словно удивившись этому вопросу. — О, я знаю все. Такая уж у меня работа!
— Скажите мне, откуда? — настаивал Ингрэм.
— Мы, мексиканцы, — сказал монах, — не похожи на вас, англосаксонцев. Наш язык напрямую связан с сердцем и глазами. Поэтому все, что мы слышим, или видим, или чувствуем, должно перетекать в слова — даже мелочи, понимаете?
— Не понимаю, как это относится ко мне, — пробормотал Ингрэм.
— Подумайте секунду, и вы увидите суть, — ответил темнокожий священник. — Вы ничего не знаете о мексиканцах, живущих в этом городе. Вы и не обязаны знать, потому что вам приходится работать с американцами. Но зато мексиканцы знают о вас. В настоящий момент некоторые из них лечатся в вашей больнице…
— Она не моя, — прервал его Ингрэм. — Я только предложил…
— И спланировал, и просил, и руководил, и набирал персонал, и добывал деньги. О, мы все знаем, дорогой брат! Все эти парни с коричневой кожей, которые лежали и лежат в больнице, благодарят врачей, но они не забывают и вас!
Ингрэм вытаращил глаза. Он не предвидел такой возможности, когда планировал постройку больницы.
— И разумеется, эти люди очень интересуются вами, — продолжал монах. — Они задают вопросы, они говорят о вас, и они находят того, кто может ответить — людей своего класса. Слуги в доме сеньора Васы — они мексиканцы, понимаете? И хотя среди ваших прихожан нет мексиканцев, зато при вашей церкви есть старик, который заботится о саде, и другой человек, который убирает территорию, — что ж, они видят! У них есть глаза, и они знают, как пользоваться ими так быстро… как, скажем, эта ящерица.
— Ну и что они вам рассказали? — нетерпеливо спросил Ингрэм.
— Они рассказали мне, — сказал доминиканец, — что у вас тоже есть глаза, брат, и вы знаете, как ими пользоваться.
— Этого я совсем не понимаю, — ответил Ингрэм.
— Ох, — сказал Педро, — наверное, мне следует выражаться яснее. Сеньорита, бесспорно, очаровательная девушка. Можем ли мы не поздравить вас с…
Он замолчал, улыбаясь.
— Ах да, — сказал Ингрэм. — Я уже понял, что в этом городе не бывает секретов.
— Кроме того, в тишине пустыни голоса разносятся очень далеко. Так что я услышал, что сегодня, возможно, вы будете очень спешить!
— То есть весь город скоро узнает о том, что Моффет сказал мне?
— Город? Возможно. Коричневая часть города узнает, будьте уверены! Можете в этом не сомневаться!
— Скажите, а что вы сделали бы на моем месте, брат Педро?
— Я бы не медлил. Сейчас же упаковал бы вещи и покинул бы город до заката. По правде говоря, еще до заката я был бы на приличном расстоянии от города.
Ингрэм покачал головой.
— Вы так не думаете на самом деле, — сказал он. — Если бы вам поручили подобную миссию, вы бы не дезертировали!
— Это самый прямой способ выполнить свою миссию, — возразил монах. — Даже если бы я не заботился о себе, то все равно бы уехал.
— Почему?
— Потому что мне показалось бы очень неправильным допустить, чтобы другой человек совершил смертный грех, подняв на меня руку. Если вы останетесь, Рыжий Моффет нападет на вас. Он пообещал это. И ничего на этой земле не помешает ему выполнить это обещание. Это закон, по которому он живет. Я понимаю это и, следовательно, никогда не встану искушением на его пути!
— Убежать от него? — спросил Ингрэм. — Но я не могу это сделать!
— Почему? — доминиканец серьезно посмотрел ему в глаза. — Потому что вы думаете, что это неправильно, или потому что вас заботит общественное мнение?
Ингрэм поднял голову.
— Общественное мнение? Вовсе нет!
— Боюсь, что вы имеете в виду «да», — без тени улыбки сказал Педро.
— Ну, может быть, и так. Я не хочу, чтобы люди называли меня трусом!
— А, — сказал собеседник, — вижу, для вас наступило трудное время. Для моей более гибкой натуры выход казался бы совершенно ясным. Но для вас — нет, для вас все по-другому! Однако я понимаю. Гордость — это упрямое чувство. Будет ли она поддерживать вас перед лицом этой бури?
— Будет! — уверенно сказал Ингрэм.
— Хорошо — тогда скажите мне, что я могу для вас сделать, брат?
— Ничего, — Ингрэм пожал плечами. — Что вы можете?
— Очень многое. Допустим, я обращусь за помощью кое к кому из своих соплеменников, живущих в этом городе.
— И что с того?
— Многое может из этого получиться. Например, они могут прийти к мистеру Моффету среди ночи и заставить его уйти из города…
Ноздри священника раздулись в порыве ярости, которую он подавил мгновенным волевым усилием. Он вспомнил мощную фигуру Моффета, его длинные сильные руки. И висевшие по бокам пистолеты в поношенной кобуре, отполированные не специально, а от частого использования.
— Если они просто так придут к Моффету, — медленно сказал юноша, — некоторые из них могут быть убиты.
Доминиканец молчал.
— Некоторые из них точно будут убиты. Моффет ни за что не даст им уйти живыми!
— А может, и нет, — сказал Педро. — Видите ли, есть такая вещь, как долг, которая не имеет ничего общего с гордостью. Возможно, долг этих людей заключается в том, чтобы увести Рыжего Моффета из города — чтобы он больше не представлял для вас опасности. Его гордость заставит его драться. Никто не знает наверняка, чем все закончится. Но, знаете, многое можно сделать с помощью мягкого подхода — и веревки. Сыромятный аркан в руках моего соплеменника может стать ножом, дубиной — или силком, достаточно крепким, чтобы удержать рвущегося на свободу льва. Может быть, действительно будет лучше, если вы позволите мне обратиться к своим друзьям!
Ингрэм покачал головой — с решимостью еще более яростной, чем прежде.
— Это мой собственный бой, — сказал он, — и я должен сам довести его до конца. Никто другой не может поднять руку вместо меня!
— Значит, вы умеет обращаться с пистолетом? — с надеждой спросил доминиканец.
— Умел. Но теперь я не ношу оружия.
— О, — воскликнул монах, — тогда у меня есть шанс оказать вам услугу. Я принесу вам револьвер…
— Нет, — перебил его юноша. — Евангелие говорит мне, что нужно делать в подобных случаях. Не противься злу!
— Наш Бог, — сказал доминиканец, — учит нас посредством иносказаний и редко говорит прямо. Однако Он прекрасно понимал, что разговаривает не с ангелами и не с демонами. Он хотел, чтобы мы воспринимали Его как человека, обращающегося к людям.