Вдвоем с Петронием они тогда вытащили бесчувственного гаруспика с отмели и уложили на берегу, а сами, подгоняемые надрывными окриками центурионов и оптионов, влились в ряды защитников острова. Битва была короткой, решительной и яростной — на ограниченном клочке земли, каким был Гептастадион, римских легионеров не сумела бы одолеть никакая армия в мире. Враг, потеряв немалую часть войска, отступил обратно на побережье, и Ромул — окровавленный и основательно потрепанный — вернулся к отмели, где положили Тарквиния.
На берегу гаруспика не обнаружилось: на месте, где он лежал, виднелся лишь кровавый отпечаток тела. Спешные поиски тоже ничего не дали — свет маяка и сполохи пожара освещали берег неровно, оставляя в тени закоулки между валунами, где можно укрыться.
Разыскивать Тарквиния было некогда: Ромулу (почти не удивленному его исчезновением) для этого пришлось бы сбежать из войска, но оптион, разозленный потерей новобранца, приказал день и ночь не спускать с Ромула глаз, а следующим вечером всю александрийскую армию Цезаря уже грузили на триремы, отправлявшиеся вдоль берега на восток. Ромул, в совершенном отчаянии, пытался ободрить себя хотя бы надеждой на то, что Фабиола расслышала его слова и вскоре даст о себе знать, — однако и это утешало лишь отчасти.
Проглотив урок, преподанный ему египтянами, Цезарь отплыл из столицы, чтобы объединиться с союзниками, которых возглавлял его испытанный сторонник Митридат Пергамский — тезка царя, в свое время испытывавшего Рим на прочность. Войско Митридата, состоящее из иудейских и сирийских солдат, успело наткнуться на главные силы египтян под командованием юного царя Птолемея и его помощников, и после первого отступления Митридат послал за помощью к Цезарю. Тот был только рад вырваться из тесных улочек Александрии, к восторгу своих легионеров — за понятным исключением Ромула, угрюмости которого не рассеяла даже головокружительная победа над египтянами, смерть тысяч вражеских солдат и гибель захлебнувшегося в волнах египетского царя.
Обретя власть над Египтом, Цезарь вернулся в Александрию — и в объятия Клеопатры: ее, царскую сестру и давнюю свою любовницу, он теперь собственной властью возвел на египетский трон. Ромула это, правда, мало заботило — по-прежнему безутешный, он возобновил поиски Тарквиния. Однако со дня битвы в гавани минула не одна неделя, и любые следы, даже если они были, успели затеряться: не так-то легко отыскать человека в миллионном городе. Ромул, вопреки разуму, в надежде на невероятное вновь и вновь шел в храмы и на торжища, тратя занятые у товарищей деньги.
Тщетно.
Через два месяца, когда войско покидало Александрию, Ромул задолжал легионерам чуть ли не годовое жалованье — и мог утешаться лишь тем, что перепробовал все средства и сделал все возможное.
К реальности его вернул рев букцин, возвещающих о приближении врага. Войско тут же замерло на месте, фашины с шумом попадали наземь. Ромул взглянул на крайнюю шеренгу, где стоял Петроний; бегство от египтян, когда Ромул спас Петронию жизнь, сделало их друзьями — Петроний даже помогал в поисках Тарквиния, за что Ромул был ему до сих пор благодарен.
— Что-нибудь видишь? — спросил Ромул.
Легионеры жадно вглядывались в даль, пытаясь угадать причину остановки — после многомесячного бездействия солдаты жаждали битвы.
Стремясь утвердить свое господство над подвластными Риму территориями, Цезарь успел наведаться в Иудею и Сирию. Местные владыки, устрашенные одним лишь присутствием легионов, из кожи вон лезли, чтобы заверить Рим в своей преданности, и не скупились на обильные подношения. Дальше войско мирным маршем двинулось к побережью Малой Азии, в Киликию.
Оттуда Цезарь повернул к Вифинии и Понту, где правил неуемный царь Фарнак, унаследовавший воинственность от отца — великого Митридата, «понтийского льва», двадцать лет назад угрожавшего Риму. Пока Цезарь с армией выбирался из александрийской блокады, Фарнак собрал войско и бешеным натиском двинулся на Кальвина, командующего римскими силами в Азии, — изрядно потрепав его легионы, неугомонные воины Фарнака принялись кастрировать всех римских граждан, попавших им в руки.
Потому-то Ромул с соратниками и оказались сейчас на севере Понта, в окруженной крутыми склонами долине под палящим утренним солнцем. Цезарь обид не прощал, а уж легионеры, месяцами не видавшие даже мелкой стычки и не находившие себе места от скуки, были только рады, что Фарнак, все униженнее предлагавший Цезарю мир, так и не добился ответа. И теперь, выслеживая его армию, легионеры жаждали битвы — и пусть Цезаревы враги в Африке и Испании, ратующие за Республику, пока подождут. Да и политические круги в самом Риме — тоже.
Узнав, что вражеский лагерь раскинут у Зелы, Цезарь спешно перебросил легионы на север от побережья, преодолев двести миль меньше чем за две недели. Марш напомнил Ромулу о последних днях его судьбоносного похода с армией Красса — с той очевидной разницей, что Цезарь, в отличие от своего прежнего союзника, был гениальным полководцем, виртуозно умевшим избегать поражения и гибели. Катастрофы вроде разгрома при Каррах ему явно не грозили, да и служить под его началом было легко.
По пути к Понту войско миновало Галатию, которой правил воинственный Дейотар, давний союзник Рима. В битве при Фарсале он выступил на стороне Помпея, за что позже испросил у Цезаря помилования, и теперь его знаменитая конница и десять когорт пехоты, вышколенные по римскому образцу, присоединились к трем Цезаревым легионам. Галат-ские воины, славящиеся преданностью и отвагой, пришлись римлянам как нельзя более кстати — потрепанное битвами войско отчаянно нуждалось в пополнении.
К Зеле объединенная армия подошла лишь вчера и сразу разбила лагерь к западу от города. Галатские всадники Дейотара тут же отправились на разведку и вскоре доложили, что войско Фарнака стоит несколькими милями севернее, отрезав дорогу к понтийской столице, Амасии. Выбор был явно неслучаен — именно в этом месте армия Митридата некогда разгромила многочисленное римское войско. В глазах легионеров это был дурной знак, однако паниковать никто не думал: со временем и сам Митридат был вынужден покориться мощи Римской республики.
— Вижу! — крикнул Петроний, торжествующе указывая на холм чуть в стороне. — Вон там!
Затягивая ремень под подбородком, Ромул взглянул на плоский холм по другую сторону от почти высохшей реки и различил на вершине очертания палаток. Ветер донес дальнее конское ржание и оклики часовых, у палаток замельтешили фигуры, и вскоре все перекрыли звуки военной тревоги. Легионеры оживились: нагрянув неожиданно, они явно застали армию Фарнака врасплох.
Разгадав тактику Цезаря, Ромул усмехнулся. Еще гладиатором на арене он понял, что для успеха в бою главное — знание противника, готовность к схватке и умение пользоваться удобным случаем. Цезарю, несомненно, по всем трем пунктам не было равных. Приказ каждому легионеру нести по фашине вызвал кое у кого ропот, но всерьез никто не возражал — и теперь сложенные вместе фашины станут основой защитного укрепления.
Интересно, что еще у Цезаря на уме… Сейчас римляне стояли на восточном берегу речушки, вдоль которой пролегал весь их путь от Зелы в сторону Амасии. Как и ручей, который бежал к ней от занятого врагами холма, речка была слишком мелководной, чтобы защитить понтийцев: легионерам не составило бы труда перейти оба потока вброд. Чуть впереди долина резко расширялась буквой «Т», ручей тек по левой ложбине. Дорога вела дальше, строго на север, через холмы: идти по ней — значит подставиться под фланговый удар. Впрочем, не для того Цезарь сюда шел, чтобы уклоняться от битвы…
— С холма их не выкурить, — объявил Петроний. — Только и ждут, чтоб мы принялись карабкаться вверх по склону.
— Цезарь не дурак туда лезть, — заметил легионер из соседней шеренги. — Даже ночью, даже к сонным.
По рядам пробежал смех, кто-то согласно закивал.
— Вон на той вершине позиция ничуть не хуже, чем у Фарнака. — Ромул махнул рукой в сторону левого склона, солдаты обернулись посмотреть.
Долины между холмами, преграждающие легионам путь к врагу, могут защитить и римлян — обе армии тогда окажутся в равной позиции. При Фарсале, перед битвой с Помпеем, легионы Цезаря так выжидали целую неделю.
— Значит, переть фашины еще и в гору, демон их побери, — прорычал сзади чей-то голос.
— Дурак! — рявкнул Петроний. — Да ты им порадуешься, когда понтийцы в бой полезут!
В строю заулюлюкали, незадачливый легионер примолк. Веселье, правда, тут же прекратилось — взревели букцины.
— Кру-гом! — раздался крик центурионов. — Стройся! Лицом на запад!
* * *
Не прошло и часа, как римская армия, достигнув вершины холма, взялась за дело. Половина галатской пехоты и всадники рассредоточились, образовав заслон, остальные принялись окапывать лагерь рвом. Из вынутого грунта и фашин тут же строили защитный вал выше человеческого роста — длительных атак он не выдержит, но на первое время защитит. Пока римляне возводили переднюю и заднюю его стены, солдаты Дейотара трудились над боковыми.
Через некоторое время в долине показался караван мулов, нагруженных палатками и прочей поклажей, — то, что обоз оставили позади, означало лишь одно: приказа к наступлению можно ждать в любой миг. Ромул уже знал этот обычай Цезаря. «Застать противника врасплох — значит наполовину победить», — пробормотал Ромул, спускаясь со всеми к подножию холма, чтобы вывести мулов наверх. Непонятно только, как эта истина поможет против понтийцев.
Враг наблюдал за легионами весь остаток дня. Всадники сновали вверх-вниз по противоположному холму, разнося вести и приказы союзникам Фарнака по всей округе. Конница Дейотара то и дело наведывалась к понтийским укреплениям, стараясь вызнать побольше; вражеские всадники тоже рыскали чуть не вплотную к римским позициям. К сумеркам стало ясно, что понтийское войско превосходит легионеров втрое. Помимо отличной конницы и многочисленной пехоты Фарнак располагал силами, которых у Цезаря и в помине не было: фракийские пельтасты, туреофоры, иудейские застрельщики, родосские пращники, тяжелая конница по образцу парфинских катафрактариев, многочисленные серпоносные колесницы. Равнинный бой не принесет римлянам победы, лезть на защищенные укрепления бесполезно — мысли Ромула путались, душу грызли сомнения…
В пылающих лучах закатного солнца четко виднелись фигуры римских часовых на земляном валу — удвоенная на ночь стража не даст врагу напасть неожиданно. Остальные солдаты Цезаря, сидя у кожаных палаток, запивали жесткие походные лепешки кислым вином — ацетумом. Петроний и еще шестеро легионеров из одного с Ромулом контуберниума перебрасывались шутками у своего костра. Несмотря на обилие новых приятелей, Ромул чувствовал себя одиноко, ему было не по себе — сильнее прежнего хотелось вернуть времена, когда еще не погиб Бренн, не сгинул Тарквиний…
Ромул вздохнул. Думай не думай, ничего не изменишь. Даже Петроний, которому он без малейших сомнений доверил бы жизнь, не должен знать правду о его прошлом. Впрочем, сегодня Ромула не так уж тянуло вспоминать о том, что он рожден среди рабов. Одолевали другие мысли — он никак не мог привыкнуть к презрительным усмешкам, с какими солдаты Цезаря говорили о противнике, к их уверенности в близкой победе над гигантской армией Фарнака. Слишком уж похоже на настрой, царивший в войске Красса перед битвой при Каррах…
Однако проговориться о прежнем опыте значило навлечь на себя беду: в лучшем случае объявят лжецом, в худшем — дезертиром. Оставалось помалкивать и верить в полководческий талант Цезаря.
* * *
Следующее утро выдалось погожим и ясным, занимался солнечный день. Привычно запели трубы, пробуждая лагерь от сна, — походный распорядок оставался прежним даже в двух шагах от неприятеля. После легкого завтрака почти всех солдат отправили укреплять вал вокруг лагеря: земляная насыпь с фашинами могла защитить лишь на одну ночь, для серьезной обороны она не годилась.
Работа закипела. Наружную часть вала окружили заостренными кольями, оставив место для обхода часовых, тут и там неровными рядами вырыли глубокие ямы, на дно которых побросали триболы — железные шарики с острыми шипами. Земля, которую усеяли осколками крупных камней, разбитых молотами, напоминала ощеренную пасть исполинского демона. Ромул поразился, узнав, что в Алезии такие же укрепления — к тому же двусторонние — тянулись на целых пятнадцать миль.
Перед лицом грозного врага, уже знающего вкус победы над Римом, такие приготовления никак не казались лишними. Да и само место, где Митридат некогда разгромил римское войско, не обнадеживало — победу в таких условиях добыть непросто.
На площади посреди лагеря уже установили баллисты — двухплечевые катапульты, которые во время похода везли разобранными; теперь они были обращены к северу, где виднелось войско Фарнака. Снарядами для них обычно служили крупные камни, на добывание которых сейчас отрядили две группы легионеров с мулами. Метательные орудия, пожалуй, составляли единственное преимущество Цезаря, урон от них бывал немалым — Ромул еще хорошо помнил разрушения, причиненные врагу баллистами Забытого легиона в последней битве.
Воспоминания отозвались сожалением и чувством утраты, следом Ромула привычно захлестнула благодарность. Не пожертвуй собой Бренн, Ромул бы тогда не выжил… Горечь усиливалась и недавней виной из-за потери Тарквиния — впрочем, Ромул тут же вспомнил, что в египетскую столицу они угодили именно стараниями гаруспика, и вина слегка приутихла. Каждый сам выбирает судьбу — и Тарквиний не исключение.
От яркого солнца мрачные думы мало-помалу развеялись. Двадцать восьмому легиону, к счастью, выпало нести стражу, образовав защитную цепь перед лагерем. Часть галатской конницы Дейотара тоже стояла в обороне, большинство же всадников, разделившись на отряды, продолжали разведывательные рейды по округе. Довольные, что им не приходится тяжко трудиться под палящим солнцем, легионеры Двадцать восьмого со смехом поглядывали на менее удачливых товарищей, пряча улыбки в кулак, чтобы не заметили командиры.
Чуть погодя Ромул взглянул на расположение противника.
— Клянусь задницей Юпитера! Враг выступил!
Петроний громко выругался. Из-за понтийских укреплений на противоположную сторону долины лился поток воинов, тут же строившихся в боевой порядок. Клинки блестели под лучами рассветного солнца, воздух полнился скрипом колесниц и командными окриками. Вскоре стало ясно, что из лагеря выступила вся армия Митридата.
Римские командиры не теряли времени:
— Сдвинуть ряды! Поднять щиты!
Легионеры, перехватывая дротики поудобнее, выполнили приказ. Несмотря на крутизну холма, занятого римлянами, наступление врага могло оказаться опасным. Паниковать, правда, не стоило — пока понтийцы спустятся со своего холма и пересекут равнину, пройдет немало времени, остальные легионеры успеют влиться в защитный строй.
— Прямо как на параде, — презрительно сплюнул Петроний. — Не иначе как Фарнак решил убедить своих, что они непобедимы.
— А может, он добивается, чтобы Цезарь отрядил больше солдат в оборону? — предположил Ромул.
Петроний нахмурился.
— Чтобы мы бросили возводить укрепления?
Ромул кивнул. Если все легионеры будут защищать лагерь, строить его будет некому.
— Скорей всего, хвастает армией. Мол, римляне тут никого не запугают, — проворчал Петроний. — Понтийцев ведь больше, чем нас.
Ромул улыбнулся: легионеров всегда отличала незаурядная сила духа.
Теперь, разом обернувшись к лагерю, друзья ждали, чем ответит главнокомандующий. В тот же миг на валу появилась фигура в алом плаще, сопровождаемая старшими командирами и трубачом, и по войску прокатился приветственный клич — Цезарь, оглядывая противника, намеренно избегал скрываться и только притягивал к себе взгляды. Подняв руку к глазам, он долго смотрел вдаль, изучая войско Фарнака.
Ромул последовал его примеру. В первых рядах он различил пращников и лучников — они обычно начинали наступление и старались нанести врагу урон посущественнее. За ними, в центре войска, располагались боевые колесницы, дальше следовали тысячи пельтастов и туреофоров, выстроенные плотным четырехугольником. На левом фланге виднелась понтийская тяжелая конница, на правом — беспорядочная толпа легковооруженных фракийских всадников.