Экспедиция имела своей целью научный отстрел животных и птиц в бассейне реки Подкаменной Тунгуски. Здесь же, в полевых условиях, готовились чучела. Оказалось, что Сергей и Володя — искусные препараторы. Чучела — дело их рук.
Ящики, стоящие у палаток, были уже заполнены чучелами и склянками с заспиртованными животными.
Для отстрела экспедиция специально выбирала лесистые места на устьях притоков Подкаменной Тунгуски. Так было выбрано и устье речки Тайги. Речка вполне оправдывала свое название: вдоль этого большого притока тянутся огромные лесные массивы. Еще в Ванаваре мне говорили, что на этой речке лучшие токовища глухарей.
В те времена, когда здесь проезжал Тугаринов, в устье речки Тайги было расположено стойбище эвенков. Невольно обращаешь внимание на то, что охотничьи избушки здесь почти всегда стоят на устьях речек. Рыбаки знают, что при впадении притока в большую реку скапливается рыба, особенно таймень и ленок. Охотникам известно, что в береговой тайге вдоль ручьев скорее, чем где-нибудь, встретишь рябчиков, глухарей и других промысловых птиц.
Все это прекрасно знал Евгений Евгеньевич, и экспедиция его всегда останавливалась в таких изобилующих животными местах.
В разговорах и знакомстве с хозяйством Сыроечковского незаметно прошла остальная часть дня. Ярко горел костер между тремя палатками. Возле огня нас теперь было пятеро. Царило веселье. Рассказывались всевозможные истории.
Вспоминая о только что состоявшейся метеоритной экспедиции, я назвал проводников-эвенков Андрея и Афанасия.
— Андрей Дженкоуль — мой большой приятель, — сказал Сыроечковский.
Оказывается, Евгений Евгеньевич и в прошлое лето был на Подкаменной Тунгуске и ходил с Андреем Дженкоулем в тайгу на охоту.
Я стал припоминать: действительно, Дженкоуль что-то рассказывал мне о Сыроечковском.
— Постойте! Вспомнил! Андрей говорил, что он вывихнул ногу и вы вынесли его из тайги на своих плечах.
— Было такое дело...
— Дженкоуль называл вас хорошим человеком.
Евгений Евгеньевич скромно улыбнулся.
Сыроечковский и его спутники могли рассказать много интересного: они каждый день на охоте, в походах по тайге.
Анатолий спросил у Володи:
— Не надоело стрелять?
— Не-ет! Вот только на плече уже синяки от приклада, — шутя пожаловался Володя.
— Не сходить ли нам с вами на киноохоту? — спросил я Сыроечковского.
Евгений Евгеньевич хитро посмотрел на меня сквозь очки.
— Сказать по правде, нежелательно: вы распугаете дичь шумом киноаппарата.
— А я думаю наоборот: вы своими выстрелами испортите нам киноохоту.
— Ну вот видите, мы с вами разные охотники, хотя ваша работа для зоологов может быть очень полезной. Съемка живой природы для науки — дело ценное.
— Да, мое «ружье» никого не убивает на охоте.
Сидящий рядом Анатолий толкнул меня локтем и шепнул:
— Не напрашивайтесь: мы сами недурно поохотимся.
Сыроечковский был, конечно, прав: у них определенная задача, и мы будем только мешать им. Снимать процесс отстрела животных мне не хотелось. В том, как падает сраженная дробью дичь, нет ничего привлекательного.
Здесь мы можем заснять быт исследователей, процесс изготовления чучел в экспедиционных условиях. А для съемки птиц и животных в лесу нам выгодно ходить без единого выстрела. Поэтому зоологи для нас плохие попутчики: разгонят дичь своими ружьями, а потом ищи ее по тайге!
На этом мы все сошлись единодушно.
На западе у самого горизонта небо горело ярко-красным цветом. Цветные полосы веером расходились по небу от того места, где зашло солнце. Был тот переломный момент от вечера к ночи, когда еще не наступила темнота и все вокруг хорошо видно, — «режимное время», как выражаются кинооператоры.
— Толя, будем снимать!
Мы предупредили зоологов, что заснимем коротенький эпизод у вечернего костра на цветную кинопленку.
— Может ли у вас что-то получиться? — спросил Сыроечковский.
— Объясню потом, — ответил я, торопливо готовя кинокамеру.
Мы с Анатолием быстро приготовили аппарат для съемки. Я рассадил у костра людей, рассказал, что должен делать каждый, инсценируя отдых в вечерние часы в лагере.
Я открыл максимально диафрагму светосильного объектива и сбавил ход кинокамеры до самого замедленного — тахометр показывал четыре кадра в секунду. Всех участников съемки я строжайшим образом предупредил, чтобы они — берут ли чайник с костра, пьют ли из кружки, разговаривают ли друг с другом — делали очень медленные движения.
— Теперь я, кажется, вас понимаю. При таких условиях действительно может получиться, — сказал Сыроечковский.
Я включил киноаппарат, и он стал работать так же медленно, как при съемке луны. «Актеры» добросовестно выполняли все мои требования. Точки съемки я выбирал так, чтобы в кадре был светлый участок неба, на фоне которого рисовались бы полусилуэтами люди у костра.
Через какие-нибудь десять минут я заснял несколько общих, средних и крупных планов.
Теперь я мог объяснить Сыроечковскому, чего я добивался.
Для такого рода съемок нужно помнить следующее. Прежде всего надо поймать «режимное время», когда еще не темно и в то же время не светло в полном смысле. Момент этот короток, и его надо успеть использовать, потому что через пять — десять минут будет уже поздно: наступит темнота.
Следует полностью открыть диафрагму объектива, а ход киноаппарата поставить на минимальное количество кадров в секунду. И при этом надо не забыть попросить своих товарищей, участников съемки, двигаться как можно медленнее.
Почему, спросите вы, если не совсем улавливаете смысл этого условия. Да потому, что вы фактически производите покадровую мультипликационную съемку, при которой нормальные движения человека на экране будут выглядеть неестественно быстрыми. А когда вы заставляете товарищей двигаться очень медленно и снимаете с замедленной частотой, при проекции на экран все их движения будут казаться почти нормальными.
Спустя несколько минут после того, как я закончил съемку, наступила темнота. Небо на западе потухло; осталось только слабое красноватое пятно.
Еще долго сидели мы у костра, разговаривали, пили чай. Первым направился в палатку Володя, за ним пошел Сергей. Скрылся в нашей палатке и Анатолий.
Мы с Евгением Евгеньевичем еще немного посидели у костра. Он рассказал мне о планах своей экспедиции.
После речки Тайги они должны направиться вниз по Подкаменной до Чуни, по ней поднимутся до села Тычаны. Село будет базой их экспедиции. По Чуне они совершат несколько маршрутов, произведут в ее русле отстрел, потом спустятся по Подкаменной Тунгуске до Енисея.
Мы договорились отправиться завтра общим караваном и тоже улеглись спать.
Среди ночной тишины слышался треск сучьев в костре. Красный отсвет пламени еще долго плясал на брезенте палатки.
От Тайги до Турамы
Утро было пасмурное. Сплошная серая пелена на небе предвещала дождь.
— Не случайно закат был вчера красный — вот и ненастье, — сказал Анатолий.
По старинной народной примете, оранжевый, с мягкими теплыми тонами закат обещает хороший солнечный день, а зловеще красный почти всегда сулит пасмурную погоду. В большинстве случаев эта примета оправдывается.
Мы собираемся в дальнейший путь. У нас с Анатолием не так уж много груза. Но каково зоологам? У них две большие палатки, несколько ящиков с чучелами. Пришлось, конечно, помочь нашим новым спутникам.
Но вот все уселись в лодки. Разом взревели два мотора. Громкий рокот огласил тихие утренние берега таежной реки.
Сказать по правде, шум моторов не украшает лодочное путешествие. Он неприятен там, где сама природа располагает к тишине, к благодатному отдыху.
С появлением лодочных моторов рыбаки и охотники выгадали только в одном — они стали намного быстрее передвигаться по реке. Моторы — большое удобство, но вместе с тем они принесли и неоспоримое зло: зверь стал более пуглив, рыбы нет в реке там, где часто плавают моторные лодки. Об этом говорят сами рыбаки и охотники.
Не раз приходилось встречать такое: моторная лодка плывет еще где-то далеко, за пять — восемь километров, а рев двигателя уже слышен, как будто лодка совсем рядом.
Мы с Анатолием мчались впереди. Наши спутники немного отставали: они буксировали вторую лодку, тяжело груженную ящиками. Приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.
Темные тучи нависали над унылыми лесными берегами. Казалось, серая нижняя кромка облаков касается прибрежных деревьев. В глубине леса стояла туманная дымка.
— А дождичек все-таки будет! — прокричал Толя.
Мы проплыли несколько притоков, в том числе речку Черемо, впадающую в Подкаменную Тунгуску слева. После ее устья река резко поворачивает, круто огибая небольшую сопку, и дальше течет среди низких берегов, вытянувшись в длинный и широкий плес.
Унылы и однообразны были здесь берега, от природы веяло предосенней печалью, но и в этом, пожалуй, была своя прелесть.
Прогноз Анатолия оправдался. Дождь подкрался к нам незаметно, исподтишка. Сначала мельчайшей моросью он стал оседать на одежде, потом заморосил мелкими-мелкими капельками, покрыв поверхность реки замысловатым рисунком из маленьких кружочков. Это был не тот ураганный дождь из крупных капель, под который мы с Анатолием попали недавно и который налетел внезапно и так же внезапно кончился, этот дождь обещал растянуться надолго.
Анатолий сбавил ход, и мы приблизились к лодкам зоологов. Евгений Евгеньевич сидел за рулем. Он молча показал рукой вперед. На правом берегу сквозь водяную дымку вырисовывалось строение.
С ревом наши лодки направились к берегу; там, вблизи устья небольшого притока, стояла ветхая охотничья избушка.
— Это речка Чандымба, — сказал Сыроечковский. — Переждем здесь дождь.
Мы обследовали наше пристанище. Изба была пуста. Вдоль одной из стен тянулись нары. В углу за дверью на земляном высоком фундаменте была устроена маленькая железная печка. У окна стоял примитивный стол. На нем валялись пустые консервные банки, кружки и котелки.
— Это охотничье зимовье, — обвел взглядом избу Толя.
— Здесь и ночевать неплохо, — добавил Сергей.
Но Сыроечковский возразил:
— Нет смысла. Переждем дождь и поплывем дальше.
Все взглянули на часы. Был еще полдень. До вечера можно проплыть большое расстояние.
— Но погреться чаем не мешает и здесь! — сказал Анатолий.
С этим согласились все. Из лодок была принесена посуда, и мы расположились в избе по-домашнему.
Дождь не переставал. Листва и хвоя на деревьях были обильно смочены водой. Ветки кедров и лиственниц искрились множеством капелек. На каждой хвоинке висела крупная слеза; время от времени она скатывалась на землю, и ее место на конце хвойной иглы тут же занимала другая капелька. По лужам беспрестанно сыпала мелкая дождевая дробь.
Чем дольше я смотрел на эти детали дождевого пейзажа, тем больше они мне нравились.
— Толя, поснимаем?
— Что вы! Зальет аппарат водой!
— Давай попробуем!
Еще во времена немого кино известный голландский кинорежиссер Йорис Ивенс снимал город при дожде. Эти съемки были тогда шедевром киноискусства и вызвали немало удивления.
Я смотрел на мокрые листья кустарников, на хвою, сплошь усыпанную водяным бисером, на ягоды голубики, с которых капля за каплей падала вода. А что, если попытаться заснять киноэтюд «Тайга в дождь»?
Тем временем Анатолий сходил к лодкам и принес в избу киносъемочную аппаратуру.
— Неужели вы и в дождь отважитесь снимать? — спросил Сыроечковский.
— Попробуем!
Мы накрыли аппарат большим куском целлофана и вышли с Толей из избы. Хотелось заснять ветки, усеянные водяными каплями, падающие в лужи дождинки... Лужи надо было снимать в первую очередь, так как дождь мог внезапно прекратиться.
К нашему счастью, дождь был в самом разгаре. Мы облюбовали наиболее живописную лужу, в которой отражался лес. Затем перешли к веткам кедров и лиственниц, засняли висячие капли на концах хвойных игл. С этим кадром тоже нужно было спешить: капли могли внезапно обрушиться.
Анатолий держал надо мной кусок целлофана, защищая меня и аппарат от дождя. Тем не менее кинокамера скоро покрылась влагой. На передних линзах объективов уже искрились мелкие водяные бусинки.
Крупно, во весь экран, я заснял мокрые ягоды брусники и голубики. С них "падали большие дождевые алмазы. Это выглядело забавно: ягоды словно плакали.
Неподалеку от избушки мы нашли огромный развесистый куст черемухи. Он весь был усыпан спелыми черными ягодами. Омытые дождем плоды черемухи сверкали особым блеском, и с них беспрестанно падали на землю капли. А рядом с черными плодами под ударами капель шевелились красные листья — первые вестники приближающейся осени.
Что же еще заснять на кинопленку? В дождевом лесу было столько интересных деталей, столько бесподобных картин! Я уверен, что в солнечный день не было бы той кинематографической живописности, которой дышала каждая веточка при дожде. Природа, обильно напоенная влагой, жила. Во всем ощущалась особая динамичность, придающая прелесть киноизображению.
Дождевую натуру требовалось оживить проходами людей среди мокрых кустов и травы. Мы попросили своих спутников попозировать нам. Ноги зоологов крупным планом прошли перед самым объективом по краю лужи, потом три человеческие фигуры цепочкой удалились по направлению к охотничьей избушке. На этом мы закончили съемку.
Совершенно вымокшие и озябшие, мы с великим удовольствием вошли в наше гостеприимное пристанище.
— Вот это работенка — часа три будем сушиться, — сказал Анатолий.
Сыроечковский, помогая нам раздеться, говорил:
— Послушайте, это же трудная работа! Я никогда не согласился бы снимать в дождь!
— Зато на экране будет настоящий дождь!
Время уже шло к вечеру, а дождь все не переставал.
Сыроечковский посмотрел через окошко на реку. Признаков улучшения погоды не было.
— Пожалуй, есть смысл переночевать в избушке, — сказал он.
Вскоре мы перетащили вещи и снаряжение в дом и основательно устроились на ночлег.
Рано утром первым проснулся Анатолий.
— Погода — блеск! — крикнул он на всю избу.
Зашевелились спальные мешки на нарах. Мы выглянули в окно. Над рекой поднималось солнце. Ветки кедров и лиственниц раскачивались: дул легкий ветерок. На них уже не было водяного бисера. Только на земле кое- где блестели лужи да трава была мокрой.
На железную печурку был водружен чайник. После традиционного чаепития собрались в дорогу. Вскоре рев двух моторов снова нарушил таежную тишину берегов Подкаменной Тунгуски.
Хороша природа после дождя! Промытое небесной водой, все вокруг блестело, было ярким и жизнерадостным, веселило и рождало хорошее настроение.
Ниже речек Южной и Северной Токуры, впадающих в Подкаменную Тунгуску с двух сторон почти в одном месте, потянулись тихие и широкие плесы. В утренние часы здесь царила озерная тишь.
— Вот где рыбка-то водится! — крикнул Толя. — Две речки сразу вливаются в Подкаменную!
— Останавливаться не будем — надо наверстать километры! Порыбачим в другом месте!
Анатолий сделал недовольную гримасу.
Впереди на левом берегу показался поселок. Это Усть-Камо. В двадцатые годы здесь была заброшенная заимка из нескольких домиков, но теперь поселок может поспорить с Оскобой и Мирюгой,
Сразу же за селом слева в Подкаменную Тунгуску впадает речка Камо. Это тоже большой приток Подкаменной. На много километров он углубляется в таежные просторы Эвенкии. Вдоль него, как и вдоль Тайги, расположены богатые охотничьи угодья, на берегах много охотничьих изб.
Подкаменная Тунгуска стала заметно шире. Высокие лесистые берега обступили реку. Вдали показались плоские вершины, сплошь заросшие лесом. Места вокруг стали более живописными.
Каждый раз, когда мы проходили мимо устьев речек, впадающих в Подкаменную, Анатолий громко выражал сожаление:
— Опять проплываем мимо рыбных мест!