Родители наших проводников были кочевниками. А теперь у Афанасия Доонова большая изба с огородом. У Андрея Дженкоуля тоже дом. Но в глаза бросается удивительная эвенкийская деталь: во дворе у того и другого эвенка стоит чум.
Будучи с Андреем в дружбе с первых же дней, я спросил его:
— Андрей, ты же культурный, эвенк! Живешь в доме. Зачем тебе чум?
— Э, сон алан, ты ничего не понимаешь!
И здесь я выслушал длинную речь в защиту чума.
От наследия дедов отказываться не надо. Чум в летнее время имеет свои преимущества. Это прежде всего передвижной, быстро собираемый таежный дом. Он надежно оберегает людей от дождя и гнуса. Летом, когда большинство эвенков в качестве оленеводов, охотников и проводников проводят время в тайге, они живут в чумах.
Чум, стоящий во дворе дома, — это летняя «резиденция». В нем чище воздух, чем в избе, из него можно легче, чем из избы, выгнать дымокуром комаров. Потом кто же готовит пищу летом в избе! На костре, разведенном среди двора, можно быстрее все приготовить. А впрочем, иметь дом и чум одновременно не так уж плохо!
Я подумал, что совсем избавляться от чума эвенкам не обязательно...
К МЕСТАМ МЕТЕОРИТНОЙ КАТАСТРОФЫ
...Все повалено и сожжено, а вокруг многоверстной каймой на эту мертвую площадь надвинулась молодая, двадцатилетняя поросль, бурно пробивающаяся к солнцу и жизни... И жутко становится, когда видишь десяти-, двадцативершковых великанов, переломленных пополам, как тростник...
Л. А. Кулик
По Верхней Лакуре и Чамбе
Наконец наступил день выезда. Все снаряжение было доставлено на берег реки. Первую часть маршрута мы должны совершить по воде.
Мы погрузили все снаряжение на большую лодку и поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске к устью Верхней Лакуры. Там в оленьем стаде Доонов и Дженкоуль должны взять оленей, предназначенных для нашей экспедиции.
Наступала яркая пора сибирского лета. Берега Подкаменной Тунгуски покрывались коврами цветов. Береговые поляны были разукрашены крупными розовыми пионами, ярко-оранжевыми жарками-купальницами, фиолетовыми аконитами. Цвела красная даурская лилия-сарана. Нигде, кроме Сибири, я не видел такого буйного цветения!
К вечеру мы доплыли до Верхней Лакуры. При впадении таежной речки в Подкаменную Тунгуску был устроен наш первый лагерь. Эвенки, забрав оленьи седла, отправились пешком в колхозное стадо.
Верхняя Лакура — правый приток Подкаменной Тунгуски — маленькая таежная река, каких сотни в этом крае. В верховьях ее несколько крупных озер, где много рыбы, а берега сплошь заросли любимым кормом оленей — «оленьим мхом», или ягелем. Это и привлекает сюда колхозных оленеводов.
Рано утром нас разбудил топот у палаток. Из леса стремительно выскочило стадо оленей. Животные обступили наш костер, видимо спасаясь от комаров.
Толстые, налитые кровью молодые рога оленей служат для комаров лакомой приманкой. Чтобы как-то отогнать гнус от животных, эвенки разводят вокруг отдыхающего стада костры-дымокуры.
Вскоре вокруг нашего костра задымилось еще несколько дымокуров.
Сборы в дальнейший путь были долгими. Нужно было разделить все грузы на равные по весу вьюки. На оленя полагается грузить не более двадцати четырех килограммов — два вьюка по двенадцать килограммов.
Когда все животные были навьючены, Андрей Дженкоуль подошел к Флоренскому:
— Кириль Палич, пойдем?
Олений караван углубился в тайгу. За ним гуськом следовали участники экспедиции. Тайга сразу дала знать о себе: комары с остервенением набросились на нас, жалили руки, лезли под сетку накомарника. Над нашими головами слышался гнусавый комариный вой.
Густая тайга чередовалась с редколесьем и болотистыми местами. Петляла среди леса Верхняя Лакура. Переходя речку, я неуклюже оступился и вместе с фотоаппаратом свалился в воду. Караван остановился. Эвенки хохотали. Но мне было не до смеха: я был мокрый по самое горло, из фотоаппарата сочилась вода. И угораздило же меня так осрамиться перед всеми!
Кирилл Павлович помог мне стащить сапоги и, улыбаясь, сказал:
— Ну вот вы и получили крещение. Поздравляю.
Наш караван все дальше углублялся в тайгу. Но вот в воздухе запахло дымом. Вскоре между деревьями показались костры. Мы подошли к месту, где паслось колхозное оленье стадо. Проводники развьючили оленей и расположились на отдых.
Первый этап пути, как это всегда бывает, был коротким. На первых километрах проверяют, правильно ли распределены грузы на оленях, не забыто ли что путешественниками, — да мало ли какие неполадки могут быть обнаружены в пути! Их можно исправить на первом привале.
Андрей Дженкоуль поманил меня пальцем:
— Посмотри!
Он подвел меня к одному из деревьев, среди которых лежали отдыхающие олени. В первое мгновение я испуганно отшатнулся от ствола: кора дерева шевелилась! Вглядевшись, я разобрался, в чем дело: ствол лиственницы снизу доверху был покрыт кроваво-красной массой насосавшихся крови комаров. Раздутые туловища насекомых готовы были лопнуть. Комары уже не могли летать. Было омерзительно видеть эту живую шевелящуюся корку из красных крохотных пузырей!
Это ужасное зрелище я даже не стал снимать на кинопленку (о чем теперь сожалею).
...Едва заметными тропами, а подчас совсем по бездорожью среди сырой болотистой тайги вели нас эвенки. Идти было нелегко. Олени хорошо идут по сырым местам: их копыта устроены так, что не вязнут. Зато мы там, где копыта животных только слегка продавливали мох, проваливались по колено.
Но вот пройдена болотистая впадина. Мы поднимаемся на возвышенность, длинным гребнем тянущуюся над тайгой. По гребню проложена оленья тропа. Несколько километров по роскошному сосновому бору — и сквозь деревья блеснула речка Чамба. Эвенки спустились к берегу и развьючили оленей. Это означало — сооружай лагерь!
В течение дня мы прошли междуречье Верхней Лакуры и Чамбы.
Чамба — небольшая таежная река, правый приток Подкаменной Тунгуски. Она течет в узком русле среди живописных берегов; здесь к самой воде спускаются зеленые поляны, усыпанные пионами и лилиями. Над водой свисают деревья-великаны. Иные уже давно упали в реку, но не сдаются, держатся корнями за берег, и их зеленые ветви торчат из воды. Рощи стройных лиственниц тянутся вдоль берегов реки.
Угрюма тайга на Чамбе, но есть в этой угрюмости что-то необъяснимо прекрасное.
На зеленом, усыпанном цветами берегу реки мы заночевали. Комар лютовал. Высокие языки пламени костра сотнями жгли надоедливых насекомых. Обожженные, они падали в ведро с кашей. Извлекать их оттуда было бесполезно: вместо вынутых падали десятки других.
Егор Иванович Малинкин, дежурный повар, помешивал в ведре и приговаривал:
— Сегодня ужин с комариным мясом!
На ночь мы устраиваемся с Малинкиным в одной палатке. Чтобы выгнать из нее комаров, разводим перед входом маленький дымокур и долго воюем с каждым насекомым. Егор Иванович чертыхается:
— Вот зараза! Не выгонишь — не даст уснуть. Муха по сравнению с комаром — насекомое куда ласковее!
— А может быть, мошка тебя больше устроит?
— Не-ет! Комар мошки слаще!
К избушке на Хушме
На другой день по берегу Чамбы мы дошли до небольшого порога на реке. Отсюда начинается тропа Кулика, ведущая в сторону реки Хушмы. Когда-то в этом месте на берегу стояла избушка.
Через некоторое время тропа уперлась в болото и исчезла в нем. Проводники сели верхом на оленей. Нам приходится идти почти по колено в воде, прыгать с кочки на кочку. Двое, потеряв равновесие, свалились в воду.
На этот раз я торжествую: в воду упали те, которые усерднее всех смеялись, когда я искупался в Верхней Лакуре. Проходя мимо них, я шепчу:
— Поздравляю с крещением!
Малинкин шутя замахивается на меня сапогом, из которого только что вылил воду.
На сухом месте Флоренский остановил всех и торжественно сказал:
— Поздравляю вас, товарищи, со вступлением на тропу Кулика!
Собственно, никаких следов тропы не видно — сплошное болото да чахлая тайга. Лишь на бурой торфяной жиже виднеются следы только что прошедшего оленьего каравана.
— Тридцать лет назад здесь действительно была тропа, — сказал Флоренский.
Через несколько часов мы вышли к глухой таежной речке Макикте, протекающей среди бесконечных болот, и направились вдоль ее русла. Приходится то и дело выливать из сапог воду и выжимать портянки. Начинает моросить дождь. Вода сверху и снизу!
Под ногами часто ощущается зыбун. Чтобы не пробить ногой шевелящуюся поверхность, мы, опираясь на палки, очень медленно переступаем с одного места на другое.
Метеоритная экспедиция пробирается сквозь тайгу
Идем следом за оленями, собирая на себя всю влагу с мокрых кустов. Одежда промокает насквозь. Комары назойливо лезут в уши, за ворот, больно кусают руки, лицо.
Наконец мы останавливаемся на чаевку. У костра оживаешь. Как только разгорается чудодейственный огонек, забываешь все таежные невзгоды. Магической силой обладает костер в тайге, ну а кружка крепкого чая буквально воскрешает человека!
Идя по тайге, я присматривался к участникам экспедиции. В Ванаваре произошло лишь официальное знакомство, а в походе я смог лучше узнать людей.
Две девушки, Оля и Тамара, старались всегда быть впереди. Правда, кавалеры находились сразу же, как только наши спутницы оказывались в затруднительном положении.
Самым старшим участником экспедиции был Петр Николаевич Палей. Но и он бодро отшагивал по болотам и не отставал от молодых.
Особенно восхищал меня начальник экспедиции Флоренский. Скромный и на первый взгляд неловкий человек, в тайге он оказался настоящим следопытом. Было удивительно, что коренной горожанин так свободно ориентируется в суровых таежных условиях. Он идет прямо через бурелом и сопки, бесстрашно пробирается через болота и топи. Ружье, спиннинг, компас и карта — вот его постоянные спутники. Неутомимый человек, истинный исследователь!
К вечеру мы достигаем верховьев Макикты. Перейдя ее, идем по болотистой впадине между сопками. На больших пространствах перед нами стоит сухой лес. На склонах некоторых сопок деревья сплошь повалены, причем стволы их направлены в одну сторону, словно здесь прошел гигантской силы ураган.
Кирилл Павлович остановил нас и показал вдаль:
— Обратите внимание: мы приближаемся к местам, которые подверглись действию взрывной волны метеорита. Цепь этих сопок Кулик назвал «Ожерелье Макикты».
В верховьях Макикты Кирилл Павлович вместе с небольшой группой остался на берегу для взятия проб грунта. Вместе с ними остался и я. Остальные с оленями ушли вперед. Мы развели костер, стараясь чаще подбрасывать в него сырой мох. Из костра валил густой белый дым, спасавший нас от наседавших комаров.
Когда были взяты пробы грунта, все уселись у костра. Зоткин с Кучаем старательно делали надписи на маленьких мешочках с землей — где и когда взята проба. Тамара складывала их в рюкзаки. Флоренский, развернув карту, помечал крестиками места, где еще нужно собирать пробы.
Вечернее таежное безмолвие окружало нас. Последние лучи солнца слабо пробивались сквозь стену темного леса. По берегам речки, разметав свои сучковатые ветви, стояли высокие старые лиственницы. Кое-где виднелись кедры, увенчанные густой хвойной шапкой. Чуть поодаль среди тайги возвышались небольшие бугры-сопки.
Над нами, вызвав всеобщее удивление, с шумом пролетел глухарь и скрылся в темной чаще леса. На речке были слышны всплески хариусов.
— Таежная глухомань... — задумчиво произнес Флоренский.
— И надо же было метеориту упасть именно сюда, в эти необитаемые леса, — сказал Игорь Зоткин.
— Кирилл Павлович, расскажите, пожалуйста, что произошло здесь в 1908 году, — попросил я.
Флоренский поправил очки, подумал. Я приготовился слушать.
— Вот что случилось много лет назад в этой сибирской глуши, — начал Кирилл Павлович. — 30 июня 1908 года над тунгусской тайгой произошла грандиозная космическая катастрофа. По небу пронесся огромный огненный шар. Раздались оглушительные взрывы. Воздушная волна сотрясла воздух на многие сотни километров. Говорят, что в далеких от Ванавары селениях в домах были выбиты стекла, от взрывной волны даже падали на улицах люди. На расстоянии более чем в тысячу километров был слышен взрыв и виден полет ослепительного тела. Такого события в истории Сибири еще не бывало.
Много толков, предположений и гипотез создалось вокруг этого исключительного явления. Некоторые ученые, в том числе и Кулик, утверждали, что это был метеорит. Но поисками его никто тогда не занялся. Только после Октябрьской революции ученые получили возможность основательно взяться за изучение тунгусской катастрофы.
В 1924 году геолог С. В. Обручев путешествовал по Подкаменной Тунгуске. В. Ванаваре он задержался, чтобы расспросить местных жителей о метеорите. Эвенки отвечали очень неохотно, уверяя, что в места падения метеорита ходить опасно, что там повален и сожжен весь лес. Ученому казалось, что они даже скрывают место падения, потому что считают его священным.
Но из расспросов Обручеву все-таки удалось выяснить, что область поваленного леса находится в верховьях знакомых уже вам, — Кирилл Павлович показал рукой на реку, — Макикты, Хушмы и Кимчу. По некоторым скудным данным Обручев составил карту этих мест.
Во время экспедиций Кулика много писали о Тунгусском метеорите. Но сам метеорит обнаружен не был: он таинственно исчез... В последние годы ученые высказывают предположение, что это было ледяное ядро небольшой кометы, которое взорвалось высоко над землей. Появилась даже фантастическая гипотеза, предполагающая, что над тунгусской тайгой потерпел аварию космический корабль, прилетевший к нам из других миров...
Не будем гадать, какая из этих гипотез ближе к истине. Будем верить, что это был все-таки метеорит и он должен был оставить после себя следы в земле в виде больших кусков или мельчайших распыленных частиц. Цель нашей экспедиции — собрать как можно больше проб грунта по всему району и обнаружить эти частицы.
Мы с вами достигли верховьев Макикты. Теперь направимся на берега Хушмы, затем посетим Кимчу и везде будем брать пробы.
— Вдруг обнаружим осколок метеорита! — сказал, улыбаясь, Зоткин.
— Что ж, это будет большой удачей!
После рассказа Флоренского прибрежная тайга стала казаться мне еще более таинственной...
Только с наступлением сумерек мы отправились следом за караваном, который, вероятно, был уже далеко от нас. Впереди шел Флоренский. Он внимательно высматривал оленьи следы, едва видные в сумерках. Мы послушно следовали за ним.
В пути я ловил себя на том, что обращаю внимание на каждое углубление в земле, на любую ямку: а вдруг на дне ее лежит осколок метеорита!
Через час мы приблизились к месту, где дымились костры.
Когда мы были метрах в двухстах от лагеря, раздались раскатистые звуки выстрелов из карабина. У костров мы увидели мирную картину: жены проводников хлопотали у чума по хозяйству, Афанасий таскал мох для дымокуров. Не было только Андрея.
— Афанасий, вы стреляли? — спросил Флоренский.
— Андрей стрелял. Медведь ходит, однако, — спокойно ответил эвенк.
Вскоре к лагерю подошел Андрей. Все с любопытством направились к нему. Шутка ли — медведь!
— Медведь бродил тут, — равнодушно сказал Дженкоуль, — я выстрелил по нему, промазал. Собаки удрали за ним.
Вечером мы долго сидели у костров, шутили по поводу медведя. И заснуть не могли долго: многим казалось, что медведь в эту ночь непременно должен нанести визит в наш лагерь...